Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Об английских школах-интернатах для низших слоев рассказывается в книге Уэста. Случай 216: мальчик подвергся насильственному приобщению к однополому сексу в возрасте семи лет.

«Понимаете, в каждой спальне двенадцать мальчиков и в каждой есть префект — старший ученик, следящий за дисциплиной, — и он может делать всё, что ему заблагорассудится с тобой, а ты не можешь ничего с этим поделать. Он может вдруг велеть тебе пойти к нему в кровать и отсосать ему, вообще делать ему всё, что он захочет, просто так. Потому что он может побить тебя палкой, может сделать с тобой всё, что захочет, у него полный контроль над этой спальней» (West 1992: 145).

В начале 1960-х годов было проведено обследование закрытых учебных заведений Англии. Гомосексуальную практику в этих школах подтвердило 44 % учащихся, собственное участие в гомосексуальных контактах признало 28 %. В дневных же школах эти цифры составляли соответственно вместо 44–18 % и вместо 28-3% (Schofield 1965: 58).

О французском интернате с ностальгией вспоминает гомосексуальный герой романа Мишеля Турнье «Жемини» Александр Сюрен.

«С болью и немалым страданием я воображаю скуку, которую эти годы колледжа означают для гетеросексуала. Какая серость должна быть в его днях и ночах, опускающих душу и тело в человеческую среду, лишенную сексуального стимула! <…>

Тогда как для меня — о, боги! В течение всего моего детства и отрочества Табор был плавильным котлом желания и насыщения. Я горел всеми огнями ада в промискуитете, который не ослабевал ни на секунду ни в одной из двенадцати фаз, на которые наше расписание делило его: спальня, капелла, класс, столовая, спортплощадка, уборная, гимнастический зал, футбольное поле, фехтовальная школа, лестницы, комната отдыха, душевая. Каждое из этих мест было на свой лад самым-самым и сценой для двенадцати отдельных форм охоты и ловли. С первого же дня я был захвачен любовной лихорадкой, окунувшись в атмосферу колледжа, насыщенную зачатками мужественности. Чего бы я ни отдал сегодня, выброшенный в гетеросексуальные сумерки, за то, чтобы вернуть что-то от того огня!»

Свою инициацию Сюрен вспоминает как сюрприз. Как-то вечером школьники тянулись в столовую на ужин через комнату отдыха. Александр покидал класс одним из последних, но не самым последним, когда дежурный выключил свет.

«Я медленно продвигался в темноте, руководствуясь только светом спортплощадки. Руки у меня были соединены за спиной, ладонями наружу, над моей задницей. Я вроде осознавал, что что-то за моей спиной происходит, и тут я почувствовал, как в мои руки воткнулось что-то выступающее, воткнулось с решительностью, которая не могла быть случайной. Поддавшись этому, насколько можно было не наталкиваясь на мальчика, шедшего впереди, я должен был признать, что то, что я держу в своих руках через тонкую материю штанов, это стоящий пенис мальчика, идущего сзади. Если бы я разомкнул свои руки и убрал их от дара, я бы ненавязчиво отказался от сделанного мне предложения. Я же наоборот, ответил шагом назад и распахнул ладони пошире, как ракушку, как корзинку, ожидающую получения первых плодов любви тайком.

Это была моя первая встреча с желанием, выраженным не наедине, как постыдный секрет, а в соучастии, я почти сказал — и вскоре это осуществилось — в компании. Мне было одиннадцать. Теперь мне сорок пять, и я всё еще не избавился от чудесного ошеломления, в котором я шел по этой сырой темной спортплощадке коллежа, будто осиянный невидимым ореолом. Я уже никогда не выходил из него…».

Ошеломленный этим открытием, Александр так и не узнал, который из его одноклассников сунул ему в руки «ключи от царства, силу которого я и сейчас еще не до конца исследовал». Позже он узнал, что трое из его одноклассников, сидевших на задних скамейках, составляли секретное общество, называя себя «Рапирами» и испытывая новеньких систематически.

Один из них носил кличку Томас «Суходрочка», поскольку любил оргазм без эякуляции. «Это достигалось крепким нажатием пальцев — своих или партнера — на самую крайнюю точку канала спермы, какую только можно было нащупать, т. е. под самым анусом. Это производит острое, неожиданное ощущение <…> Это вызывает нервное истощение, но поскольку запас спермы не исчерпан, повторение легче и более эффективно». Второй товарищ, Рафаэль, поведал Александру, младшему из всех, что его считают пожалуй «неаппетитным», раз он такой худенький. Но Рафаэль тут же «реабилитировал меня, похвалив мой пенис, который в это время был относительно длинным и полным. Его шелковая гладкость, сказал он, контрастирует с моими тощими ляжками и худым животом, натянутым как холст на выступающих тазовых костях». «Как гроздь сочного винограда, висящая на остатках сгоревшей решетки», — сравнил Рафаэль (Tumier 1975; Mitchell 1995: 485–491).

Р. де Гурмон писал об Эколь Нормаль в Париже:

«Эколь Нормаль реформирована. Лучше бы закрыть ее. Школы-интернаты — это школы порока для души и тела. <…> Я не знаю, что может означать школа-интернат для молодых людей двадцати лет; я только знаю слишком хорошо, что происходит, когда им шестнадцать» (Gourmont 1904: 277–279).

Аналогичное английскому обследование французских интернатов было направлено на выявление не только самой гомосексуальной практики, но и ее результатов. Среди обучавшихся в интернатах 15-18-летних французов гомосексуальные влечения признали 8,5 %, тогда как среди школьников, живших дома, — только 5,2 % (Lagrange et Lhomond 1997: 203).

В кадетских корпусах Германии по ночам устраивались чтения порнографических рассказов и на купленный в складчину приз состязания по онанизму — кто раньше выстрелит спермой (Сосновский 1992: 168). О немецких кадетах рассказывает Ганс Блюер. После опубликования своей книги с констатацией однополой мужской любви «свободного мужского героя» он стал получать много писем от юношей — воспитанников военных училищ, рассказывавших о своей тайной и подавляемой любви. Вот одно из них:

«Кроме этих дружеских отношений были и любовные между старшим и младшим. Младший назывался «тюря» (SchoS) (производное от «втюриться в него» (in ihn verschossen sein)). Старшего надо бы звать «альфонсом», «сутенером» (Louis), но это слово было запретным под страхом многих розог, ибо мы не хотели, чтобы нежные отношения как-либо вышли наружу. (…) Дело доходило до бурных объятий, горячих поцелуев, наконец до половых сношений. Для нас всё это было столь естественным, никто не думал о патологии или преступности; это было для нас чем-то само собой разумеющимся (…) Публично эти пары никогда не ходили вместе, только случайно их видели стоящими в коридорах или обменивающимися несколькими словами на лестницах (…) Обычно старший сначала спрашивал младшего, хочет ли тот стать его «тюрей», иногда получал согласие, но часто и отказ, если он был младшему несимпатичен.

Лично я в четырнадцать с половиной, будучи младшим «терцианером» (ступень обучения. — Л. К.) получил за восемь дней три запроса, но всем отказал, пока несколькими днями позже не пришел четвертый, которого я так долго ждал. Это был стройный почти белокурый старший «терцианер» с большими голубыми глазами и белым цветом кожи (…). Он сказал мне, что давно полюбил меня, но я тогда был еще недостаточно развит. Однако несколько дней назад он видел меня при купании. Я стоял на башне, он — внизу. Ветер играл моими красными несколько слишком широкими трусами, и несмотря на эту одежду он видел тогда меня совсем голым и заметил, что я теперь созрел для любви. Я ни минуты не колебался, потому что уже давно имел сильную склонность к нему. Мы обнялись и поцеловались. По меньшей мере раз в день мы виделись, а вечером он стоял у входа в нашу спальню, чтобы пожелать мне доброй ночи. (…) Я нежно любил его и с ним согласился бы на всё» (Bluher 1962: 272–273).

Блюер считает, что сквозь кадетский корпус проходит сильный поток однополой мужской любви. Это осознанная система — есть эротические термины, и весь тон отношений направлен на эротику. Вся эта система обращена против воспитателей, ибо им поручена обществом функция ее подавления (Bluher 1962: 279).

В царской России также были закрытые учебные заведения, больше всего — военные и военизированные. Из них наиболее привилегированным был Пажеский корпус (в этом дворце на Садовой сейчас размещается Суворовское училище). О быте пажей рассказывает поэма «Похождения пажа», помещенная в нецензурном сборнике «Eros russe. Русский эрот не для дам», который вышел в 100 экземплярах в Швейцарии в 1879 г. (Похождения 1879). В нем впервые опубликованы (под псевдонимами) некоторые юнкерские стихотворения Лермонтова (в том числе «Ода к нужнику»), артиста Каратыгина. В числе других там есть и стихотворения под инициалами А.Ш. Стихотворения эти взяты в сборник из тетради Михаила Васильевича Сум… и, по его словам, были сочинены в сороковых годах Алексеем Федоровичем Шениным (Eros 1879: 51). Шенин окончил Павловский кадетский корпус ок. 1822 г., но по состоянию здоровья оказался непригоден к строевой службе и преподавал в том же корпусе 24 года, в 1846 г. он был за педерастию уволен со службы и выслан из Петербурга, умер в нищете в 1855 г. (Ротиков 1998-238-239).