Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Потом оба поступили в один и тот же иезуитский колледж и однажды возвращались домой в одном вагоне, болтая ни о чем. Рассказчик жалел, что не обладает даром интересной беседы, но перед расставанием его герой пригласил его зайти к нему. Родителей не было дома.

«В этой охоте я был дичью. Нервной дичью». После закуски на кухне «он предложил мне посмотреть его комнату. Это заняло пару минут, а затем он достал колоду карт. Я понимал, что это пришло и был уже на взводе, когда он мягко предложил мне сыграть в покер на раздевание.

Конечно, он проиграл — я, вероятно, играл с шулером. Но не вся игра была предсказуема. Я не противился тому, чтобы он снял свои вельветовые брючки перед тем, как снять рубашку или шерстяную кофту. И я никогда не представлял, до какой степени я буду обуян похотью.

Через короткое время он был голый — вот превосходно! Но поскольку я еще был в штанах и трусах, он настоял на продолжении игры. Что ж, это был его дом. Я подумал, что будет только вежливо, если я уступлю. «А что если я выиграю и этот ход?» — спросил я, тасуя. «Тебе решать». Я выиграл.

Я поставил его на кровати на четвереньки задницей ко мне. Трясущимися руками я раздвинул ему ягодицы. Я протирал себе глаза. Я дотронулся до него указательным пальцем. Пока мы добрались только до этого… Мы оба кончили более или менее непроизвольно. А потом молча оделись.

Мы встретились снова еще три или четыре раза. И мы продолжали игру сексуально — как в доме, где я предпочитал ее вести, так и вне его». Впоследствии автор не раз имел гомосексуальные связи с мужчинами. «Но я никогда не жалел об этом сверхвозбуждающем похожем на мечту свежем наслаждении, о моем первом обладании» (Hyde 1995: 108–110).

В какой-то мере наличие подсознательных эксгибиционистских помыслов способствует развитию гомосексуальной ориентации. Казалось бы, обнажение перед собственным полом не должно сексуально возбуждать обычного парня. Оно не столь сильно запрещается культурой, в ряде ситуаций вовсе не запрещается. Спортивные раздевалки, душевые, публичные бани, «дикие» пляжи, призывные пункты, многие общественные туалеты — во всех этих местах полное обнажение или обнажение гениталий считается допустимым, не выходит за рамки нормального поведения. Поэтому оно должно было бы не нарушать внутреннего спокойствия, не возбуждать, не затрагивать сексуальных чувств.

Но дело в том, что привычным оно не является. Для большинства людей ситуации эти редки. Особенно редкими они становятся в современной городской культуре, где развитие цивилизации каждому обеспечивает всё больше укромности для отправления физических потребностей. Всё больше горожан живет в квартирах с ванными комнатами или душем. Всё большее число общественных туалетов обеспечивается индивидуальными кабинками. Всё меньше людей посещает публичные бани. В каждом новом поколении средний подросток имеет всё меньше опыта обнажения на людях. И когда обнажаться на людях случается, это оказывается возбуждающим, хотя бы и происходило перед людьми своего пола. Тем острее, чем в большей укромности и изоляции этот парень вырос. Чем реже ходил в публичные бани или на «дикий» пляж.

Это возбуждение может порождать ощутимое удовольствие, если парень действительно ловит восхищение других, если приятна обстановка, если и тела других оказываются хороши. Тут эксгибиционизм сопровождается вуайеризмом — тягой видеть нагие тела и сексуальные действия, наслаждением от этого зрелища. А так как именно перед людьми своего пола и происходят допустимые обнажения, то периодическое возбуждение, доставляющее удовольствие, подспудно сопрягается с ориентацией на собственный пол.

Лучше всего это можно видеть там, где постепенное обнажение является стержнем сексуального поведения — в стриптизе. Стриптиз — вуайеризм для зрителей, эксгибиционизм для артиста, если, конечно, он выступает не просто ради денег. Однако учитывая, что он должен показывать не просто свое тело, но и демонстрировать свое возбуждение, очевидно, что без собственной тяги к этому виду сексуальности это невозможно. Рассмотрим взятое Майклом Деннени интервью у танцора из нью-йоркского порно-шоу. Это был профессиональный танцор балета, которого, как он уверяет, в порно-шоу побудила идти острая нужда в деньгах. Выбор мужского порно, вероятно, определялся тем, что артист и сам — гей. Деннени поинтересовался, легко ли далась артисту необходимость раздеваться на публике:

«Ты нервничал?

Ага. Первое время очень. И это было странное ощущение, потому что я не думал, что буду волноваться. Понимаешь, если уж был прежде на сцене, и ведь профессиональный танцор. Я вообще не ожидал, что буду волноваться. Но раздевшись… это было трудно в представлении, трудно отделиться от публики».

На перерывах между выступлениями он слонялся по фойе и беседовал с посетителями. Некоторые хвалили его танец, они не ожидали увидеть профессионала в таком театре. Другие предлагали сексуальный контакт — они полагали, что заплаченные деньги дают им право на такие предложения. «Мне это казалось оскорбительным, что они всех танцоров считают хаслерами.

А многие танцоры идут на это?

Некоторые идут, но не все. <…>

Когда ты начинал, какой подход у тебя был к танцу?

Ну, как я сказал, в представлении я был весь на нервах, но когда начал работать там, все совершенно переменилось. Мне это стало приносить удовольствие… большей частью. Это была тяжелая работа, потому что быть так много часов в этой атмосфере очень трудно, но я увидел, что если в самом деле работать над тем, что делаешь, работать как всегда, то публика это примет».

Он объяснил, что не чувствовал это профессиональным падением, помогало товарищеское отношение новых коллег, их восхищение мастерством. Словом, работа как работа, профессиональное желание артиста угодить публике, понравиться.

Так что для тебя это был законный способ самовыражения?

Да, да. Точно. Временами это казалось почти что более честным, понимаешь? Потому что я выражал мою сексуальность и в то же время это было эмоциональное самовыражение, но не как в обычном театре, где иногда вроде проскальзывает что-то сексуальное, а подается так, как если бы это было чем-то почти недостойным… <…>.

Было ли вначале трудно показать свою сексуальность — так прямо на сцене и в представлении, мужской публике?

Ммм… это было немного… ээ… ну, странно сперва. Но когда я справился с начальным шоком — быть перед такой уймой народа и быть так, то есть, совершенно голым…

И сексуальным, не просто голым, а еще и сексуальным.

Ну да, но разве мы не все такие? То есть мы все сексуальны, так что это не было…

Но нам не представляется шанс так полно выразить это, особенно если ты гей.

О, выразить это публично, ты хочешь сказать? Перед публикой? Ээ… но посмотри, я всегда подходил к этому как к подтверждению моей сексуальности, понимаешь? Это была тонкая линия… И я не хотел эксплуатировать публику. Тут есть какая-то доля возбуждения публики, но я не хотел… э… вроде как совать им в нос мою сексуальность, так сказать. Я всегда старался получить удовольствие от того, что я делаю, по крайней мере выглядеть так, как если бы я получал удовольствие от того, что я делаю, так что публика, надеюсь, связывала с этим чувство удовольствия от собственной сексуальности, от собственных тел, от собственной гомосексуальности. И это то, что я старался делать. Я не всегда просто работал.

Можешь ли ты описать для меня свое выступление или — это наверное неправильное слово — твои выходы или как вы их там называете?

Ну, когда я впервые начал работать, мои костюмы были какой-нибудь обычной одеждой. Видишь ли, я всегда старался соединить два разных чувства в одном номере. Я шел от легкого к сильному. Я выходил в белой рубашке от Ива Сен-Лорана и в черных брюках — так? — а затем я снимал рубашку и за ней брюки, но под ними у меня были, скажем, черные штанишки трико и такой же бадлон, скроенный так, что он закрывал мою грудь… ммм… как раз над сосками, и с воротничком — стоячим — а затем я постепенно стаскивал трико, а под ним внизу у меня мог быть либо джок-стрэп (спортивный бандаж для гениталий) — у меня был этакий славный зеленый джок-стрэп — либо черный полупрозрачный треугольник на шнурочке. И музыка тоже: большую часть времени я старался начать с чего-то медленного и мои движения должны были быть медленными и эротичными, я подстраивал их очень старательно к публике. Больше мягкие вещи о любви. А потом я любил переходить в более жесткий план — музыку типа рока или в быструю, резкую музыку и движения.

Свою повязку на шнурочке ты тоже снимал?

Ага. Это было, конечно, одним из условий найма.

Это было трудно делать в первый раз?

Ну, сперва было. И я также заметил, что в девяти случаях из десяти даже те ребята, которые работали там, — я имею в виду, что они с этого жили, делая стриптиз и в других местах, — так вот когда дело подходило к снятию прикрытия гениталий, они проделывали это отвернувшись от публики. Что, я думаю, вроде как интересно. Много раз я поступал так же, но через какое-то время я так освоился, что это меня уже не беспокоило. Но вот в партере, сойдя со сцены, первые несколько недель мне было очень трудно работать. Я бы не сходил со сцены в зал, мне бы оставаться на сцене.