Врата Мертвого Дома - Стивен Эриксон

Младше. Но огонь внутри… прежний. О, моя вера…

Леоман опустился на одно колено.

— Ты возродилась, — сказал он.

В тихом смехе женщины прозвучал триумф.

— О да, — сказала она.

Женщина перехватила старика — голова его безвольно обвисла, одежда превратилась в лохмотья.

— Помогите мне с ним, — приказала она. — Только осторожно с его руками…

Книга четвёртая

Врата Мёртвого дома

Колтейн катится медленно

по горящей земле.

Ветер воет в костях

одержимых ненавистью солдат.

Колтейн ведёт цепь собак,

норовящих укусить его за руку.

Колтейнов кулак кровит дорогу домой

вдоль рек, где песок пропитался красным.

Весь отряд воет в его костях

с обидой и злорадством.

Колтейн ведёт цепь собак,

норовящих укусить его за руку.

Колтейн. Походная песня «Костоловов»

Глава пятнадцатая

Бог, идущий по смертной земле, оставляет кровавый след.

Тэни Бьюл. Речи шута

— Собачья цепь, — проворчал моряк голосом тёмным и тяжёлым, как воздух в трюме. — Такого проклятья злейшему врагу не пожелаешь. Сколько там, тридцать тысяч голодных беженцев? Сорок? И потом побитые аристократы среди них. Скоро в Колтейновых часах песочек закончится, помяни моё слово.

Калам пожал плечами в полумраке, продолжая ощупывать руками влажные доски. Назовёшь корабль «Затычкой», и течь начинается ещё до того, как поднимаешь якорь.

— Пока что он держится, — пробормотал убийца.

Моряк отвлёкся от сортировки груза.

— Ты только глянь, а? Три пятых трюма забили, а воду с припасами ещё даже не начали грузить. Корболо Дом подобрал Релоя и его армию — вместе сколько это выходит? Пятьдесят тысяч мечей всего? Шестьдесят? Предатель хорошо ухватится за эту цепь у Ватара. А ещё добавь все племена, что зашевелились на юге, и да хранит нас Беру, этому виканскому псу конец. — Моряк закряхтел, поднимая ещё один парусиновый тюк. — Тяжёлый, будто золото… и это не пустые слухи, я тебе скажу. Этот пузырь ворвани, который себя называет Первым Кулаком, держит нос по ветру — смотри, повсюду его печать. Гнусный червяк собрался сбежать с награбленным. Зачем ещё имперскому казначею подниматься к нам на борт? Да ещё и с двадцатью морпехами…

— Может, ты и прав, — рассеянно проговорил убийца. Сухой доски он пока так и не нашёл.

— Ты-то, выходит, конопатчик, да? Зазноба у тебя тут, в Арэне? Небось сам бы удавился, чтоб с нами уйти в море? Да только нам и так не протолкнуться — сам казначей да ещё двое надушенных господ.

— Надушенных господ?

— Ага, видел уж одного — на борт поднялся минут десять назад. Гладкий, что крысиная какашка, весь блистает да благоухает, но сколько цветочным нектаром ни брызгай, а заднепроходца за лигу видно, если понимаешь, о чём я.

Калам ухмыльнулся в темноте. Не совсем, старый ты шлюп, но догадываюсь.

— А что второй? — поинтересовался убийца.

— Да тоже небось, только его я ещё не видел. Поднялся на борт с капитаном, говорят. Семигородских кровей, не поверишь. Это ещё было до того, как нас капитан вытащил из портовой кутузки — да и не за что нас там было держать, учти, — Худов дух, вот насядет на тебя взвод солдат и давай придираться, так ты бы тоже, верно, кулаком их погладил, а? Мы и на десять шагов от трапа не отошли — вот тебе и увольнение!

— Последний порт захода?

— Фалар. Бабы здоровее, рыжие да мускулистые — всё, как мне нравится. Эх, было времечко!

— Груз?

— Оружие довозили, чтоб успеть до флота Тавор. По волнам скакали, словно хрюшка, скажу тебе — и точно так же доскачем до самой Унты. Выпятишь чуток брюшко, и твой хозяин ручки-ножки замочит, а? Зато деньги хорошие, я так думаю.

Калам разогнулся.

— Для полного ремонта времени не хватит, — проговорил он.

— Никогда же его нет, но — благослови тебя Беру — делай, что можешь.

Убийца откашлялся.

— Уж прости, но ты ошибся. Я не из людей конопатчика.

Моряк застыл над одним из тюков.

— А кто?

Калам вытер руки о его плащ.

— Я — второй надушенный господин.

В темноте трюма воцарилась тишина, затем послышалось тихое бормотание, а затем:

— Извиняйте, сударь.

— Не извиняйся, — бросил убийца. — Кто бы поверил, что один из гостей капитана полезет сюда, чтобы пощупать борта? Я человек осторожный, и, увы, это всё меня не успокаивает.

— Малость протекает, правда, — сказал моряк, — но у капитана трое верных людей воду откачивают по часам, сударь. И любую волну удержит, уж много раз проверено. У капитана-то есть счастливая рубашка!

— Я её видел, — проворчал Калам и зашагал вдоль ряда сундуков, украшенных печатями Первого Кулака. Он уже добрался до лестницы и положил руки на перекладины, но вдруг остановился. — А как у бунтовщиков дела на Сахульском море?

— Всё горячей, сударь. И благослови всякий бог морпехов, потому как мы с таким грузом и от плоскодонки не уйдём.

— А эскорт?

— Пормкваль приказал флоту Нока удерживать гавань. Они нас прикроют в Арэнской бухте до самого выхода в Криводожальское море.

Калам поморщился, но промолчал. Он поднялся по лестнице на верхнюю палубу.

«Затычка» тяжело покачивалась на волнах у имперского причала. Грузчики и матросы были заняты работой, так что убийце было тяжело найти место, где он не путался бы у кого-то под ногами. Наконец Калам нашёл хорошую точку обзора на юте, около штурвала. На противоположной стороне широкого каменного причала был пришвартован большой малазанский транспортный корабль. Лошадей, которых он привёз из Квон-Тали, выгрузили ещё час назад. Остались лишь несколько портовых рабочих, которые выгружали останки забитых животных, не переживших долгое плавание. Обычно мясо таких коней засаливали, если только корабельный врач признавал его съедобным. Шкурам на борту находили множество способов применения. Таким образом, портовикам остались головы да кости, на которые, тем не менее, нашлось множество покупателей — люди столпились у самого имперского поста в начале дока.

Капитана Калам не видел уже два дня — с того утра, когда они поднялись на борт. Тот проводил убийцу в маленькую каюту, которую для него выкупил Салк Элан, и быстро оставил одного, отправившись вызволять свою команду из тюрьмы.

Салк Элан… Жду не дождусь составить с тобой знакомство…

У трапа послышались голоса, и Калам увидел, что на палубу поднялся капитан. Сопровождал его высокий сутулый мужчина средних лет с длинным, острым, болезненно тонким лицом. Он густо покрыл щёки светло-голубой пудрой по новейшей придворной моде и облачился в напанский морской костюм, который был ему явно велик. Рядом высились телохранители — крепкие, краснолицые, с густыми чёрными бородами и грубо заплетёнными усами. На них были плоские шлемы с наносниками и полные кольчужные рубахи, у поясов — широкие тальвары. Определить происхождение телохранителей Калам не смог. Сами воины и их хозяин очень неуверенно стояли на мягко покачивающейся палубе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});