Врата Мертвого Дома - Стивен Эриксон

Он должен был это понять!

— Ох, боги… Девочка, мне бы твою броню!

А если я внутри её истекаю кровью, ты ничего не увидишь, старик. Никто не увидит. Никто не узнает.

— Если бы пришлось, — продолжил Геборик, — я бы остался с тобой, чтобы защитить, как смогу… хоть и гадал бы, зачем я это делаю. Но остался бы.

— Что ты несёшь?

— Меня лихорадит. Яд д’иверса проник в тело и теперь борется с другими чужаками в моей душе — я не знаю, смогу ли выжить, Фелисин.

Она его не слушала. Её внимание привлекло какое-то шарканье. Кто-то приближался, с трудом волоча ноги по камням. Фелисин вскочила на ноги, обернулась на звук.

Геборик замолчал и склонил голову набок.

Из охряного тумана вынырнула фигура, при виде которой когти безумия вонзились в её душу. Фелисин услышала, как из её горла вырвался всхлип.

Бодэн обгорел, крысы обгрызли его, сожрали целые части тела. В некоторых местах плоть прогорела до кости, от жара его живот распух газами так, что он казался беременным, кожа и плоть разорвались. От лица ничего не осталось, кроме рваных дыр там, где должны были быть глаза, нос и рот. Но Фелисин его узнала.

Он подошёл ещё на шаг, затем медленно осел на землю.

— Что это? — шёпотом спросил Геборик. — На сей раз я действительно слеп — кто пришёл?

— Никто, — сказала Фелисин после долгого молчания. Она медленно подошла к существу, которое прежде было Бодэном. Фелисин опустилась на тёплый песок, приподняла его голову и положила себе на колени.

Он тоже её узнал, потянулся обожжённой, покрытой коркой рукой к её локтю, затем уронил руку на песок. Бодэн заговорил, каждое слово вырывалось наружу со скрипом натянутой верёвки.

— Я думал… огонь… не берёт.

— Ты ошибся, — прошептала она, и образ брони внутри вдруг начал рассыпаться, по панцирю побежали трещинки. А под ним, под ним вызревало нечто.

— Моя клятва.

— Твоя клятва.

— Твоя сестра…

— Тавор.

— Она…

— Нет, Бодэн. Ничего не говори о ней.

Он с хрипом вздохнул.

— Ты…

Фелисин ждала, надеялась, что жизнь покинет это тело, улетит сейчас, прежде чем…

— Ты… оказалась… не такой… как я думал…

Броня может укрыть всё, что угодно, прежде чем развалится. Даже ребёнка. Особенно ребёнка.

Земля совершенно слилась с небом. Весь мир объяла золотая тишь. По тропинке покатились камни, когда Скрипач выбрался на гребень, и их треск показался ему ужасно громким. Она затаила дыхание. И ждёт.

Сапёр утёр пот и пыль со лба. Худов дух, ничем хорошим это не закончится.

Из мглы впереди вынырнул Маппо. Усталость заставила огромного трелля шаркать даже больше, чем обычно. Веки вокруг глаз покраснели, а складки у мощных клыков глубоко врезались в обветренную кожу.

— Тропа уходит всё вперёд и вперёд, — проговорил Маппо, присаживаясь рядом с сапёром. — Думаю, девочка сейчас с отцом — они идут вместе. Скрипач… — Трелль помедлил.

— Да. Богиня Вихря…

— Я чую… в воздухе… ожидание.

Скрипач даже фыркнул от такого преуменьшения.

— Ладно, — вздохнул через некоторое время Маппо, — пойдём-ка к остальным.

Икарий отыскал плоский каменный выступ, окружённый большими валунами. Крокус сидел, прислонившись к одному из них спиной, и смотрел, как ягг раскладывает в центре еду. Выражение лица, с которым молодой даруджиец встретил сапёра, принадлежало заметно более зрелому человеку.

— Она не вернётся, — сказал Крокус.

Скрипач промолчал, снял с плеча арбалет и поставил рядом. Икарий откашлялся.

— Иди поешь, парень, — сказал он. — Владения пересекаются, и всё возможно… в том числе неожиданное. Горевать о том, что ещё не произошло, — бесполезно. С другой стороны, тело требует подкрепления, и никому из нас не пойдёт на пользу, если у тебя не останется сил тогда, когда настанет пора действовать.

— Уже слишком поздно, — пробормотал Крокус, но всё равно поднялся на ноги.

— На этой дороге чересчур много загадок, чтобы уверенно утверждать хоть что-то, — ответил Икарий. — Дважды мы выходили на Пути — их аспекты я не могу назвать. Они казались древними и расчленёнными, вплетёнными в сами камни Рараку. Однажды я даже услышал запах моря…

— И я тоже, — подтвердил Маппо, пожимая широкими плечами.

— Её странствие ведёт в места, — проговорил Крокус, — где такие вещи, как перерождение, становятся всё более и более возможными. Я ведь прав в этом, да?

— Возможно, — согласился Икарий. — Но тени печали намекают на неуверенность, Крокус. Не упускай этого.

— Апсалар не пытается от нас убежать, — сказал Маппо. — Она ведёт нас. Какое значение этому придать? Благодаря божественным умениям она легко могла бы скрыть свой след — тем порождённым Тенью осадком, который для нас с Икарием виден столь ясно и чётко, как имперский тракт.

— Может быть и нечто другое, — пробормотал Скрипач. Все лица обернулись к нему. Сапёр глубоко вздохнул, затем медленно заговорил: — Она знает наши намерения, Крокус, — наш с Каламом план, которому, насколько мне известно, он до сих пор следует. Она могла вообразить, что, приняв облик Ша’ик, сумеет… опосредованно… поддержать наши усилия. В совершенно собственном стиле, а не в духе того бога, который когда-то её одержал.

Маппо криво усмехнулся.

— Ты многое скрыл от нас с Икарием, солдат.

— Имперское дело, — бросил сапёр, не встречаясь с треллем глазами.

— Но упомянутое дело выиграет от восстания на этой земле.

— Только в краткосрочной перспективе, Маппо.

— Став возрождённой Ша’ик, Апсалар не просто сменит костюм, Скрипач. Цель богини войдёт в её сознание и душу. Такие видения и явления изменят её.

— Боюсь, подобной возможности она не учитывает.

— Она не дура! — возмутился Крокус.

— Я этого не говорю, — ответил Скрипач. — Нравится тебе это или нет, но Апсалар не чужда божественная гордыня — я видел эту самонадеянность в Генабакисе и замечаю её следы в девочке. Вот, к примеру, её последнее решение — уйти из храма Искарала, одной, чтобы догнать отца.

— Иными словами, — заметил Маппо, — ты думаешь, она верит, что сможет противостоять влиянию богини, даже если примет роль пророчицы и военачальницы.

Крокус нахмурился.

— У меня мысли разбегаются. Что, если бог убийц снова одержал её? Что будет, если восстание вдруг возглавит Котильон — и, как следствие, Амманас? Старый Император вернулся, чтобы отомстить.

Наступила тишина. Скрипач грыз эту мысль, как одержимый пёс, уже несколько дней, с тех самых пор, как она пришла ему в голову. Убитый Император, который стал богом, теперь тянется из теней, чтобы занять свой трон — уж никак не приятная перспектива. Одно дело пытаться убить Ласиин — это, в конце концов, дело смертных. А вот бог, который будет править империей смертных, — совсем другое. Это привлечёт других Взошедших, и в этом состязании могут погибнуть целые цивилизации.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});