Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Через какое-то небольшое время я зашёл к Платоновым, и Андрей Платонович сообщил мне следующее: Шолохов встретился со Сталиным и рассказал ему историю платоновского мальчика. Тут же, при Шолохове, Сталин запросил по телефону справку о положении этого дела и ему очень быстро доложили, что мальчик находится на пути в Магадан. Сталин распорядился вернуть осуждённого немедленно в Москву и пересмотреть всё дело.

– Ну что же? Поздравляю вас, Андрей Платонович!

Застенчиво улыбаясь, Андрей Платонович начал расставлять на столе тарелки и стопочки.

Сын ему был возвращён…»

Военная коллегия по протесту прокурора СССР приговор Платону Платонову отменила и передала дело для дальнейшего расследования. Военный прокурор постановил: «Преступление П. А. Платоновым было совершено в 15 лет. Версию об антисоветской организации он сфантазировал. Необходимо допросить П. А. Платонова и провести психиатрическую экспертизу. Дело направить в ГУГБ для дополнительного следствия. П. А. Платонова немедленно этапировать из Норильского лагеря…»

Сдвинулось, наконец, и дело Попова. 25 сентября Шолохов писал из Вёшенской Матрёне Павловне: «За ходом дела Вашего мужа я слежу и по-прежнему не теряю надежды, что его освободят. Сообщу Вам немедленно, как только мне станет что-либо известно». Вскоре Ивана Ивановича действительно выпустили на свободу. Вернувшись в Подкущёвку, он писал Шолохову: «Родной Михаил Александрович! Я дома, в объятиях родной семьи! Нет слов выразить Вам чувства: благодарности, восторга, торжества, которыми переполнены наши души».

За всеми этими заботами Шолохов, скорее всего, так и не узнал никогда, что воздаяние настигло почти всех, кто собирал на него расстрельное дело и пытал его товарищей. Василий Михайлович Сперанский – тот, что из дворян и бывший царский офицер, – руководивший НКВД в Миллерове и пытавший в своё время Красюкова, был переведён на должность начальника Управления НКВД Главного управления строительства Дальнего Севера, а затем, 4 октября 1939 года, арестован и расстрелян.

Сержант НКВД Михаил Викторович Маркович, пытавший Логачёва, в том же году был арестован, лишён наград и приговорён к высшей мере.

* * *

Главный труд его жизни близился к завершению.

Осенью 1939-го Григорий Пантелеевич Мелехов навсегда возвращался к своему порогу.

Своей смертью скончался в 1939 году Пётр Яковлевич Громославский, не присутствующий в романе, но как бы находящийся там незримо, за пределами текста.

Роман начинался со смерти отца, а заканчивался смертью тестя, который хотя бы по возрасту оставался все эти смутные годы старейшиной в семье. Теперь окончательно старшим стал Шолохов.

При всех шеренгой стоящих «но», он знал, кому конкретно он обязан тем, что довёл эту книгу до финальной точки. 11 декабря он пишет Сталину: «24 мая 1936 г. я был у Вас на даче. Если помните, – Вы дали мне тогда бутылку коньяку <…> На протяжении этих трёх лет, в трудные минуты жизни (а их, как и у каждого человека, было немало), я не раз покушался на целостность Вашего подарка. Все мои попытки жена отбивала яростно и методично. На днях, после тринадцатилетней работы, я кончаю “Тихий Дон”. А так как это совпадает с днём Вашего рождения, то я подожду до 21-го, и тогда, перед тем как выпить, пожелаю Вам того, что желает старик из приложенной к письму статейки.

Посылаю её Вам, потому что не знаю, – напечатает ли её “Правда”».

Шолохов чуть лукавил: он отлично знал, что такая статья не может быть опубликована. Этот невесть что возомнивший о себе академик и депутат вознамерился в главной советской газете в связи с днём рождения вождя – написать… о голоде 1933 года.

* * *

В конце года Сталину исполнялось 60 лет – он родился 18 декабря, но по официальной версии 21-го.

Юбилею предшествовал ряд событий, выводивших Советскую Россию на новые политические и географические рубежи. 17 сентября Красная армия получила приказ войти на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. 19 сентября в Вёшенской состоялся митинг – собралось 600 человек, слово держал Михаил Шолохов. Он был не большой любитель выступать на митингах, но, кажется, здесь был тот случай, когда он – наполовину малоросс, с детства слышавший и знавший множество украинских песен, – хотел выступить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Мы не можем оставаться безучастными к судьбе единокровных украинцев и белорусов, которые живут на территории Польши. Польское правительство бежало. Наше правительство протягивает украинским и белорусским братьям руку помощи. Мы берём их под свою защиту.

Люди радовались, кричали: «Надо помочь!», «Любо!» Какие бы ни были сложные отношения у хохлов и казаков, но они издавна жили, работали и воевали вместе.

1 и 2 ноября Верховный Совет – и лично Шолохов в числе прочих делегатов – утвердили возвращение в состав Советской России утерянных ранее земель, за которые, в числе прочих, сражались и шолоховский герой Григорий Мелехов, и его прототип – Харлампий Ермаков.

Всё это, случившееся накануне завершения романа, было и символичным, и удивительным.

30 ноября началась советско-финляндская война. 14 декабря за нападение на Финляндию СССР был исключён из Лиги Наций. Как бы не замечая этого, с 18 декабря советская пресса начала поздравлять вождя. Он переходил на седьмой десяток в качестве собирателя русских земель.

21 декабря Шолохов торжественно открыл бутылку коньяку, полученную в день рождения. Разлил всем взрослым членам семьи: как раз по рюмочке на каждого и хватило. 23 декабря на третьей полосе «Правды» вышла его статья «О простом слове». На фоне безудержных липких славословий статья прозвучала искренне и горько.

«В 1933 году враги народа из краевого руководства бывшего Азово-Черноморского края – под видом борьбы с саботажем в колхозах – лишили колхозников хлеба. Весь хлеб, в том числе и выданный авансом на трудодни, был изъят. Многие коммунисты, указывавшие руководителям края на неправильность и недопустимость проводимой ими политической линии, были исключены из партии и арестованы.

В колхозах начался голод. Группа партийных работников северных районов Дона обратилась с письмом к товарищу Сталину, в котором просила расследовать неправильные действия краевого руководства и оказать ряду районов продовольственную помощь».

(Обманывал: никакой «группы» не было: писал один он, Шолохов.)

«Через несколько дней от товарища Сталина пришла телеграмма: “Письмо получил. Спасибо за сообщение. Сделаем всё, что требуется. Назовите цифру”.

В районах начали кропотливо считать, сколько понадобится хлеба, чтобы дотянуть до нового урожая. Снова было послано письмо с расчётами, выкладками и указанием необходимого количества продовольственной помощи для каждого района. В ответном послании товарищ Сталин сообщил, какому району и сколько отпущено хлеба, и упрекнул за промедление: “Надо было сообщить не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени”.

Тысячи честных колхозников были спасены от нужды. Люди, пытавшиеся уморить их голодом, впоследствии были расстреляны.

Обо всём этом, пожалуй, не было бы нужды вспоминать, если б не случай, происшедший в одном из колхозов. После того, как распределили хлеб, отпущенный по распоряжению товарища Сталина, колхозники потребовали созыва общеколхозного собрания. Некоторые из них пришли на собрание сами, многих привезли на подводах, так как от голода и истощения они уже были не в состоянии ходить.

Выступления были короткими и собрание непродолжительным, но в конце его председатель колхоза – молодой, грамотный парень – предложил длинную резолюцию, в которой пространно и немножко выспренно, сухим, казённым языком говорилось о том, как собрание благодарит товарища Сталина за оказанную помощь и какие обязательства ввиду этого оно на себя берёт. А дальше шло перечисление: в сжатые сроки провести весенний сев, увеличить яровой клин, расширить животноводческое хозяйство и пр. и пр. Словом, зачитанная председателем резолюция по форме ничем не отличалась от всякой другой резолюции. Председатель хотел, было, ставить её на голосование, но к столу президиума, неуверенно и медленно шагая, подошёл колхозный кузнец и попросил слова. Ему было 58 лет. Он видал всякую жизнь: и хорошую и плохую. У него была большая семья. В прошлом году он выработал больше шестисот трудодней. Двое младших детей его и жена вторую неделю не поднимались с постели. Он стоял и, заметно волнуясь, поглаживал большой, чёрной от железа рукой коротко остриженную, седеющую щетину волос на голове. Собрание терпеливо ждало, когда он начнёт говорить.