Под куполом - Стивен Кинг

— Привет, Энди. Это шеф Рендольф. У меня довольно неприятные новости для вас, мой друг. Наверное, вам лучше сесть.

Тяжелый это был разговор. Мерзкий, по правде. Когда он, наконец-то, закончился, Рендольф остался сидеть, барабаня пальцами по столу. Он подумал (в который раз), что не очень сожалел бы, если бы за этим столом сейчас сидел Дюк Перкинс. Может, и вообще бы не жалел. Эта работа оказалась намного более тяжелой и грязной, чем он себе представлял. Личный кабинет не достоин был такого напряжения. Даже зеленая машина шефа полиции не стоила этого; каждый раз, садясь за ее руль, когда его зад проваливался в ранее продавленные более тяжелыми ягодицами Дюка вмятины, в голове у него всплывала одна и та же мысль: «Ты не годишься для этого».

Сендерс скоро будет здесь. Хочет посмотреть в глаза Барбаре. Рендольф старался ему отказать, но посреди его тирады о том, что лучше бы Энди сейчас упасть на колени, молиться за души дочери и жены — не говоря уже о силе, чтобы нести свой крест, — Энди прервал связь.

Рендольф вздохнул и набрал другой номер. После двух гудков в ухо ему гаркнул раздраженный голос Большого Джима:

— Что? Что?

— Это я, Джим. Я понимаю, вы работаете, и мне неприятно вас отвлекать, но не могли бы вы приехать сюда? Мне нужна помощь.

16

Трое детей стояли под каким-то лишенным светлой глубины небом, которое теперь имело явный желтоватый оттенок, и смотрели на мертвого медведя возле подножия телефонного столба. Столб торчал криво и был надломлен. На высоте четырех футов от основания его пропитанный креозотом ствол был разрушен и забрызган кровью. И еще кое-чем. Чем-то белым, что, как считал Джо, похоже на фрагменты костей. А также сероватой, мучнистой массой, которая, наверняка, была моз…

Он отвернулся, стараясь сдержать спазм в горле. Ему это почти удалось, но тут первым вырвал Бэнни — с громким звуком юуурп, — а за ним и Норри. Джо сдался и тоже присоединился к клубу рыгателей.

Когда они собой, наконец, овладели, Джо полез в рюкзак и, достав оттуда «Снепл», раздал каждому по бутылке. Первым делом он прополоскал себе рот и выплюнул. Так же совершили Норри и Бэнни. И лишь потом они начали пить. Сладкий чай был теплым, но все равно Джо ощущал райское наслаждение в горле.

Норри сделала два осторожных шага к черному, обсиженному гудящими мухами сугробу возле подножия столба.

— Он — как те олени, — сказала она. — Перед бедным мишкой не было реки, в которую он мог бы броситься, и он разбил себе голову о телефонный столб.

— Может, у него было бешенство, — заметил Бэнни тоненьким голосом.

Джо рассудил, что технически такая вероятность существует, но он в это не верил.

— Я думал о версии самоубийства, — ему ненавистна была дрожь в собственном голосе, но, вопреки всему, он никак не мог ее унять. — Это делают и киты, и дельфины — выбрасываются на берег. Я видел по телевизору. А отец мне говорил, что и восьминоги такое делают.

— Что за речь, — предостерегла его Норри. — Осьминоги.

— Да какая разница. Отец говорил, что, когда их среда становится совсем загрязненной, они отгрызают сами себе щупальца.

— Чувак, ты хочешь, чтобы я вновь вырыгал? — спросил Бэнни. Голос у него звучал жалостливо и утомлено.

— И, именно это сейчас мы видим здесь, загрязнение среды? — спросила Норри. — То есть окружающей среды?

Джо покосился глазом на желтоватое небо. Потом показал на юго-запад, где остался висеть после причиненной ракетным обстрелом пожара черный осадок, лишая небо цвета. Этот мазок выглядел на футов триста в высоту и тянулся где-то на милю в ширину. Может, и больше.

— Конечно, — согласилась она. — Но есть и кое-что другое. Разве нет?

Джо пожал плечами.

— Если нас ожидает внезапный порыв к самоубийству, то, может, нам лучше просто сейчас вернуться назад? — произнес Бэнни. — У меня есть кое-что, ради чего следует еще пожить. Я пока еще не начал побеждать в «Боевом молоте»[300].

— Проверь счетчик на медведе, — сказала Норри.

Джо потянулся сенсорной трубкой к медвежьему трупу. Стрелка не опустилась, но и не поднялась.

Норри показала на восток. Прямо перед ними дорога выходила с густо поросшей черным дубом[301] полосы, от которой она когда-то и получила свое название. Выбравшись из этой дубравы, подумал Джо, они смогут увидеть на верху холма яблоневый сад.

— Давайте проедем дальше, пока, по крайней мере, не выедем из-под деревьев, — сказал он. — Замеряем оттуда, и, если уровень будет возрастать, сразу вернемся в город и расскажем обо всем этом доктору Эверетту, или этому парню, Барби, или им обоим. Пусть решают, что дальше.

Бэнни посмотрел с сомнением в глазах.

— Ну, я не знаю…

— Если почувствуем что-то плохое, сразу же разворачиваемся и назад, — сказал Джо.

— Если мы способны помочь, мы должны это сделать, — сказала Норри. — Я предпочитаю выбраться из Милла раньше, чем ополоумею от клаустрофобии.

Она улыбнулась, показывая, что это только шутка, но голос у нее звучал далеко не шуточно, и Джо отнесся к ее словам серьезно. Многие любили насмехаться с Милла, какой он крохотный — возможно, именно поэтому здесь была такой популярной эта песня Джеймса Макмертри — и городок действительно, в формальном смысле, был маленький. И в демографическом. Он смог припомнить у них лишь одну американку азиатского происхождения — Памелу Чен, которая иногда помогала Лиссе Джеймисон в библиотеке. А черных жителей, после того как семья Леверти переехала в Оберн, у них нет совсем. В городе не было «Макдоналдса», не говоря уже об «Старбакс»[302], и местный кинотеатр давно закрыт. Но до сих пор Милл всегда казался ему географически большим, богатым еще неизведанными местами. Удивительно, как город вдруг уменьшился в его воображении, только он осознал, что они с мамой и отцом не могут больше сесть в машину и просто уехать в сторону Льюистона, купить у Йодера жареных устриц и мороженого. Конечно, ресурсов у них полно, но они же не вечные.

17

— Правильно, плач!

Голос долетал откуда-то издали, Барби старался пробиться в ту сторону, но тяжело было раскрыть пылающие глаза.

— О многом же ты еще должен поплакать!

Голос, который сделал это заявление, звучал так, словно его хозяин и сам плачет. Знакомый откуда-то голос. Барби старался рассмотреть, но тяжелые, распухшие веки его не слушались. Глаза под ними пульсировали в такт сердцебиению. Носовые пазухи были забиты так, что каждый глоток воздуха отдавался ему выстрелом в ушах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});