Честь - Умригар Трити

— Ценное для кого, йар? — возразил он. — Если я буду сам стирать свою одежду, разве это поможет моему дхоби? Как он будет кормить семью? А Шилпи, служанка, которая каждый день убирается в моей комнате? Как ей выжить без этой работы? Да и ты тоже зависима. Просто ты зависишь не от людей, а от машин. А я — от людей, и те рассчитывают, что я заплачу им за труд. Так лучше, разве нет? Представь, какой уровень безработицы был бы в Индии, если бы все стали… независимыми?

— В твоих словах был бы смысл, если бы эти люди достойно зарабатывали, — ответила Смита, вспомнив, как огорчались их бывшие соседи, когда мама давала прибавку своим слугам. Мол, раз она повысила планку, то и всем придется.

— Я стараюсь платить хорошо, — ответил Мохан. — Одни и те же люди работают на меня много лет. И вроде бы всем довольны.

Мохан замолчал, и Смита посмотрела на него, побоявшись, что задела его чувства. «У всех нас есть культурные слепые пятна», — подумала она.

— Что ж, пожалуй, независимость в глазах смотрящего. Например, ты даже не представляешь, сколько свобод у американских женщин…

— Согласен, — поспешно согласился Мохан. — В том, что касается прав женщин, мы, индийцы, застряли в Средневековье.

— Взять хотя бы эту бедную женщину, к которой мы едем. Что они с ней сотворили? Это варварство. — Смита поежилась.

— Да. И, надеюсь, этих подонков приговорят к смертной казни.

— Ты за смертную казнь?

— Естественно. А как ты предлагаешь поступать с такими тварями?

— Хм. Ну, можно отправить их в тюрьму, например. Хотя…

— И чем тюрьма лучше казни?

— Тем, что ты не отнимаешь у человека жизнь.

— Но отнимаешь у него свободу.

— Да. Но что ты предлагаешь?

— Ты когда-нибудь сидела в тюрьме, Смита?

— Нет, — осторожно ответила она.

— Так я и думал.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду… — Он притормозил — прямо перед ними женщина переходила дорогу и тащила за собой троих детей. — Когда мне было семь лет, я сильно заболел. Врач долго не мог понять, что со мной. Но по вечерам каждый день у меня поднималась очень высокая температура. Четыре месяца я не выходил из дома. Ни школы, ни крикета, ни кино — ничего. Все это время наш семейный врач приходил к нам домой, то есть я даже в клинику не ходил. — Его тихий голос слышался словно издалека. — Поэтому я немного знаю, каково это — сидеть взаперти.

— Ты сравниваешь детскую болезнь и пожизненное заключение, серьезно?

Мохан вздохнул.

— Наверное, ты права. Нельзя это сравнивать. Разница слишком велика.

Несколько минут они молчали.

— Я уже забыла, почему мы об этом заговорили, — наконец сказала Смита.

— Я сказал, что, надеюсь, братьям дадут высшую меру. А ты стала их защищать.

— Неправда, — возразила она. — Просто я против смертной казни.

— Но разве не то же самое сотворили эти подонки с мужем Мины? Они его казнили. — Он говорил тихо, но она все равно расслышала в его голосе ярость.

Смита слишком устала и не хотела отвечать. Споры на тему абортов, смертной казни, владения оружием — за годы жизни в Огайо она не раз их вела и успела понять, что у каждого есть свое мнение по этим вопросам и никто не собирается уступать. Журналистика нравилась ей тем, что не надо было выбирать сторону. Она просто фиксировала мнение обеих сторон как можно более четко и беспристрастно. Они с Моханом, судя по всему, были примерно одного возраста и принадлежали к одному классу. Но на этом их сходство заканчивалось; его позиция шокировала бы ее американских друзей-либералов. Впрочем, какая разница? Через неделю, если повезет, она улетит домой и навсегда забудет об этой поездке, этом мужчине за рулем машины и этом разговоре.

Скромный мотель спрятался в такой глуши, что им пришлось дважды остановиться и спросить дорогу. Взглянув на здание, Смита решила, что здесь не более девяти номеров. Лобби и ресепшена в отеле не было, лишь маленький стол в коридоре. Они позвонили в старомодный колокольчик, и через минуту из подсобки вышел мужчина средних лет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да? Чем могу служить?

— Нам два номера, пожалуйста, — сказала Смита.

Мужчина посмотрел сначала на нее, потом на Мохана.

— Два номера? — повторил он. — А сколько вас человек?

— Двое, — ответила Смита.

— Так зачем вам два номера? Могу предложить один. Мне сегодня звонили и сказали, что завтра, может быть, приедет свадьба, будет много гостей.

— Но мы здесь сегодня, — возразила Смита. — И хотим снять два номера.

Мужчина прищурился.

— Вы муж и жена, верно?

Смита почувствовала, как от злости краснеет.

— Какое это имеет от…

— У нас приличное семейное заведение, — мужчина не дал ей договорить. — Нам тут проблемы не нужны. Если вы женаты, можете взять один номер. А если нет — мы вас вообще не пустим. И точка.

Смита хотела было возразить, но Мохан сжал ее руку и выступил вперед.

— Арре, бхай-сахиб, — вкрадчиво произнес он. — Это моя невеста. Я и сам ей сказал, что мы могли бы остановиться в одном номере и сэкономить. Но она — девушка из хорошей семьи. Что поделать? Она настаивает, чтобы у нее была своя комната. Пока не поженимся.

Смита закатила глаза, но лицо клерка смягчилось.

— Понимаю, — закивал он. — Что ж, сэр, для вас я сделаю исключение. Уважаю вашу скромность, мадам. Можете взять два номера. На сколько дней?

Смита заколебалась, но Мохан уже достал бумажник и вынул несколько купюр по сто рупий.

— Это вам за понимание, — сказал он. — За номера заплатим отдельно. Но это вам за беспокойство. Потому что мы пока не знаем, надолго ли останемся.

— Никаких проблем, — ответил клерк и запихнул купюры в карман рубашки. — Приехали навестить родственников?

— И да, и нет, — уклончиво ответил Мохан и обезоруживающе улыбнулся.

— Ясно. — Клерк достал ручку и протянул им листок пожелтевшей от времени бумаги. — Пожалуйста, заполните эти бланки.

Смита потянулась за ручкой. Клерк замер и многозначительно взглянул на Мохана.

— Сэр, — сказал он, — нужна только ваша подпись. Ее не имеет законной силы.

Воцарилось короткое болезненное молчание. Мохан натянуто рассмеялся.

— Да, конечно, — ответил он. — Простите мою невесту. Городская девушка…

Клерк серьезно посмотрел на Смиту.

— Мадам иностранка, — наконец проговорил он. — Незнакома с нашими обычаями.

Смита покраснела и отошла в сторону. Мохан заполнил бланк.

Иностранка. Собственно, он прав; иностранкой она и была. В этот момент ей не хотелось иметь ничего общего с этой отсталой страной, где она очутилась не по своей воле.

От бытовой мизогинии клерка у нее внутри все кипело, но все же она подумала о Мине. Вред, причиненный Мине, был гораздо серьезнее, но в основе лежало то же восприятие: женщины в Индии считались мужской собственностью. И если она, Смита, через несколько дней из Индии уедет, то Мине здесь жить.

У нее потяжелело на душе. Вот она, настоящая Индия: приоткрывается ей в страшных трагедиях и, казалось бы, незначительных случаях бытового пренебрежения. Она слегка повернула голову и искоса посмотрела на Мохана, радуясь, что он рядом, но завидуя его привилегированному положению. Она посмотрела в окно на стоянку. Вечерело. С Миной сегодня встретиться уже не получится; придется ждать до завтра.

— Пойдем, — тихо позвал ее Мохан. Он стоял рядом и держал в каждой руке по чемодану. Она машинально потянулась за своим. Но он бросил на нее предупреждающий взгляд, и она отдернула руку и опустила глаза, чтобы клерк не счел ее поведение странным. Внутри нее все кипело, пока она шла за Моханом по длинному коридору. Их номера находились через стенку. Он открыл дверь ее комнаты и пригласил ее зайти. Скудно обставленный номер с белыми оштукатуренными стенами.

— Сойдет? — спросил Мохан, и она уловила беспокойство в его голосе.

— Да, все в порядке, — ответила она. Заглянула в ванную и, к своему облегчению, увидела нормальный европейский унитаз. Справа был душ, на кафельном полу стояло пластиковое ведерко и ковшик. Плитка на стенах была чистой.