Честь - Умригар Трити

Мохан указал на скамейку в тени.

— Присядем? Солнце уже парит.

Над ними пела птичка; Смита посмотрела вверх, но не увидела ее.

— Хорошо поет, — пробормотала она.

— Это редкость, — ответил Мохан. — Здесь в основном вороны живут. Они выгнали других птиц. Теперь разных птиц можно встретить только здесь, в богатых кварталах, да и то нечасто. А вот в Дадаре водятся попугаи.

— У тебя в Дадаре своя квартира?

Он покачал головой. — Нет, я снимаю комнату у семьи парсов[23]. Мы вместе учились в колледже с их сыном, но он живет в Бангалоре. Меня все устраивает: у меня своя комната, а тетя Зарина каждый день присылает мне в офис горячий обед.

— А все потому, что ты не любишь жить один? — Смита вспомнила их недавний разговор.

Мохан пристыженно кивнул.

— Да. А еще здесь очень дорогие квартиры. Если бы мы жили в Лондоне или Нью-Йорке, такие цены еще можно было бы понять… Но в этом городе с его ужасным воздухом и дорогами? Абсурд.

— То есть теперь ты недоволен Мумбаи? — поддразнила Смита. — Мне казалось, ты любишь этот город.

— Люблю, — поспешно оправдался он. — Но любить не значит не замечать недостатки. Любят не за что-то, а вопреки.

Она кивнула. Они сидели в тишине и смотрели на море. Смита вспомнила, как они ездили на побережье в сезон муссонов; океан вздымался и рассыпался брызгами, завораживая ее яростью и мощью.

— А ты? Ты живешь с родителями? — спросил Мохан.

— Шутишь? — Слова преждевременно слетели с языка. Она заметила обиду на его лице и напомнила себе, что ситуация, когда незамужняя женщина не живет с родителями, для индийца является такой же странной, как для нее — совместное проживание взрослого мужчины с родителями. — Нет, — добавила она. — Моя мать умерла. Восемь месяцев назад.

— Сочувствую, — тихо ответил он.

Смита заморгала, пытаясь овладеть эмоциями и глядя прямо перед собой.

— Мне очень жаль, — сказал Мохан через несколько минут. — Не знаю, что бы я сделал, случись что с моей матерью.

Она кивнула, не в силах произнести то, о чем думала, — что мамин рак и скоропостижная смерть были горем вдвойне оттого, что она умерла, так и не увидев Индию снова. Это новое горе стало отголоском прежнего, словно мама умерла не раз, а два. В Америке им удалось встать на ноги, но это не облегчило тягот и одиночества изгнания. Оборвалась папина перспективная научная карьера, а в первые два года Рохит не хотел приглашать своих белых одноклассников в их скромную квартиру после того, как один мальчик скривился и заявил: «Фу. Тут все провоняло карри». Смита выросла тихой и замкнутой, совсем непохожей на веселого общительного ребенка, которым когда-то была.

— Где они живут? — спросила она. — Твои родители.

— В Сурате. Это примерно в пяти часах отсюда.

— Часто к ним ездишь?

Он пожал плечами.

— Не очень. Когда папа вышел на пенсию, они купили дом в Керале и теперь подолгу живут там. А я работаю с утра до ночи.

— А сейчас не хочешь к ним съездить? У тебя же отпуск на две недели.

Мохан сцепил руки за головой и потянулся.

— Они сейчас уехали. Обычно я езжу на несколько дней, проверяю дом. Но тут Шэннон нужна помощь, и я даже не знаю.

— Шэннон… Может, позвоним Нандини?

— Сейчас. — Мохан замолчал. — Я восхищаюсь Нандини. Судя по тому, что Шэннон рассказывала, она настоящий профессионал. Но с тех пор, как Шэннон попала в больницу, она слегка пагаль, понимаешь?

— Пагаль?

— Рехнулась. — Он покрутил пальцем у виска — жест, понятный во всем мире.

— У меня такое впечатление, что она меня терпеть не может, — заметила Смита. Ей стало легче, когда она сказала об этом вслух.

— Не говори глупости. Я же говорил. Она просто перенервничала. — Он тяжело вздохнул. — Будет лучше, если она уедет из города. Без ее истерик мне в больнице будет намного проще.

— Тоже ненавижу истерики. Поэтому и не хочу с ней никуда ехать.

— Понимаю. Но Шэннон очень ее уважает. — Мохан потеребил нижнюю губу. — Сколько дней вас не будет, как думаешь?

— Не знаю. Утром говорила с редактором. Он хочет минимум две статьи. — Смита вдохнула. — Я сегодня взяла с собой ноутбук. После обеда поработаю в больнице. Мне нужно прочитать предыдущие репортажи Шэннон и, наверное, еще раз поговорить с Анджали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мохан вскинул брови.

— У Нандини вся эта информация есть, йар. Не беспокойся. — Он встал со скамейки. — Наверное, пора нам возвращаться. Но сначала зайдем в магазин за одеждой.

— Да нет, не надо, — торопливо сказала Смита. — Одежду я потом могу купить. Не хочу тебя напрягать.

— Ой, Смита, — рассмеялся Мохан, — пожалей меня. Не хочу пока возвращаться в больницу. Операция займет несколько часов.

Они направились к выходу из парка. Мохан позвонил Нандини.

— Все хорошо? — спросил он ее на хинди. — Отлично, отлично. Мы придем через пару часов. Но ты звони, если что-то понадобится, ача?

Оказалось, Смита не зря позвала Мохана с собой по магазинам. Продавец смерил ее взглядом и тут же начал предлагать ей самые дорогие и броские наряды. Смита пыталась возражать, но продавец не обращал на нее внимания. Через пару минут Мохан вмешался.

— Бхай, мэмсахиб не на свадьбу собралась. Она едет в деревню в гости к очень бедным людям. Ей нужен самый простой костюм из чистого хлопка.

Продавец так расстроился, что Смита чуть не прыснула, глядя на него.

— Может, мадам лучше пойти в «Кхади Бхандар[24]», — буркнул он себе под нос, но громко, чтобы они услышали. Потом все же позвал Смиту за собой. — Пойдемте, мадам.

В итоге они купили четыре одинаковых шальвар-камиза — однотонных, разных цветов.

— Вчера я ходила за покупками на дамбу, и там было все то же самое, — заметила Смита.

Мохан раздраженно качнул головой.

— Все они мошенники. На Колабе хуже всего, там больше всего иностранцев. Любого готовы ободрать.

Смита улыбнулась.

— Я выросла на Колабе, — сказала она. — За двадцать лет там ничего не изменилось.

— Правда? На какой улице?

Она прокляла свою болтливость. На противоположной стороне улицы стояла женщина с деревянной тележкой.

— О, — воскликнула Смита, — горячая жареная кукуруза в початках с лаймом! Сто лет ее не ела. — Она взглянула на Мохана. — Купим?

Она поняла, что от Мохана не ускользнула ее попытка сменить тему, но он лишь пожал плечами и ответил:

— Конечно.

Глядя, как жадно Смита грызет кукурузу, старуха улыбнулась. Смита заметила, что Мохан на нее смотрит.

— Извини. Обычно я не ем уличную еду, боюсь отравиться. Но я всегда любила специи, которыми они натирают початки.

Мохан потянулся за кошельком, но Смита его остановила.

— Я сама заплачу, — сказала она. — Я обменяла деньги…

— Смита, — прервал ее Мохан, — ты моя гостья.

— Да, но… — Тут вмешалась старуха-продавщица, и Смита вздрогнула от неожиданности.

— Пусть мужчина платит, детка. Таков обычай.

— Видишь? — улыбнулся Мохан. — Слушай старших.

У стойки в приемной больницы Мохан улыбнулся дежурной и показал листок бумаги.

— Пропуск от врача, — сказал он.

— А у мадам? — спросила дежурная. Та же, что заставила ее ждать в приемной накануне.

Перемена в Мохане была едва заметна; он слегка расправил плечи.

— Все в порядке. Она со мной.

— Да, сэр, но часы посещений…

Он остановился и пристально посмотрел на женщину, сидевшую за стойкой.

— Все в порядке, — повторил он, и женщина кивнула. — Пойдем, — сказал он, взял Смиту за локоть и подтолкнул к лифтам. Она прекрасно понимала, что за сцена сейчас развернулась на ее глазах. Она украдкой покосилась на Мохана, поразившись произошедшей в нем перемене.

— Знаешь, — сказала она, пока они ждали лифта, — я бы хотела посидеть в столовой и поработать пару часов.

— Да, конечно, — ответил Мохан. — Как будут новости, я позвоню или приду за тобой. Но ждать еще несколько часов.