Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф

вздохом облегчения швырнула в огонь.

Вошел священник с книгой под мышкой. Маленькая рыжая собачка с черной курносой мордой бросилась к визитеру и, лая, принялась прыгать вокруг него.

– Тихо, Мопс! – прикрикнула на него Мария-Антуанетта. – Извините его, господин аббат, он, как и я, очень рад вас видеть… Как раз когда вы вошли, я писала матери.

– Нет более добродетельного занятия, мадам, – ответил аббат. – Вне всяких сомнений, обращаясь к ее величеству, ваше высочество находит самые прекрасные слова выражения своей дочерней любви… Я помешал вам, а посему удалюсь и оставлю вас продолжать на бумаге беседу…

– Не делайте этого, господин аббат! – испуганно воскликнула дофина. – Я вернусь к этому письму завтра. Останьтесь. У меня остались только вы и господин де Мерси, да и тот теперь навещает меня тайно.

Лицо господина де Вермона выразило сожаление.

– Ах, мадам, изгнание господина де Шуазёля стало для всех нас тяжелым ударом.

– А ведь я предупреждала дофина относительно тех, кто хотел его погибели, но он ничего не предпринял для его защиты.

– Теперь герцог в Шантелу, а его, они же и наши, враги торжествуют, – вздохнул аббат. – Казалось, его величество дорожит министром, которому он стольким обязан. Рассказывают, будто он только смеялся, когда госпожа Дюбарри подбрасывала в воздух два апельсина, приговаривая: «Падай, Шуазёль! Падай, Прален![13]» Но враги герцога оказались слишком могущественными. Фаворитка не могла забыть, что он сделал все, чтобы она не была представлена ко двору.

– Этот поступок недостоин Людовика XV! – с жаром воскликнула Мария-Антуанетта.

– Тем не менее победа госпожи Дюбарри полная, – продолжал аббат, будто бы и не услышавший ее непочтительного возгласа, – ее друзья берут власть. Господин де Мопу остается хранителем печатей, что же касается аббата де Терре, некоторое время ходили разговоры о том, чтобы вручить ему военное министерство. Ваше высочество представляет себе священнослужителя, отвечающего в правительстве за пики и мушкеты?

– А господин д’Эгийон? – спросила дофина.

– Он претендует на министерство иностранных дел, куда собирается насажать своих ставленников. Он уже упомянул о желании назначить послом в Вену герцога де Рогана.

– Его? Священника, который, как говорят, погряз в разврате? Моя мать никогда на это не согласится. Господин аббат, то, что произошло, просто постыдно. Я ненавижу всех этих людей, а особенно – ту тварь. Слышите? Я буду плевать им в физиономии…

Господин де Вермон подпрыгнул.

– Что вы такое говорите, мадам? Успокойтесь. Подобные вспышки лишь повредят и вашим интересам, и интересам вашей августейшей матушки… Храните вашу признательность господину де Шуазёлю, готовьте реванш, но не смотрите косо на тех, кто его заменил.

– Как, вы, господин аббат, вы советуете мне лицемерить?

Священник сложил руки на животе и прошептал, полуприкрыв веками глаза, чтобы спрятать сверкнувший в них огонь.

– Это слишком громкое слово, мадам. Разве сам Иисус не советовал нам прощать наших врагов? Вы просто поступите как истинная христианка. Кроме того, важно, чтобы ваше высочество сдерживали себя, поскольку речь идет об очень важных интересах. Госпожа Дюбарри сейчас всемогуща. Ее каприз может потрясти королевство и даже развязать войну. Вы понимаете, что по вашей вине союз с Австрией может быть разрушен? Каким в таком случае станет ваше положение здесь и в какие затруднения вы ввергнете ее императорское величество?

Дофина сжала кулачки и топнула ножкой:

– Ах, эта женщина! И подумать только: я ничего против нее не могу! Но, в конце концов, господин аббат, что же мне делать? Не попросят же меня перед ней унижаться.

– Об этом нет и речи, мадам, просто немного ловкости, чтобы укрепить ваше положение. Король по-прежнему проявляет к вам сильное расположение?

– Он все время придумывает для меня развлечения; дважды в неделю велит показывать для меня комедии, по его приказу в мою честь устраиваются балы. Всякий раз, встречая меня, целует. Вчера угостил своим кофе…

– Вот видите, мадам, для вас не будет ничего проще сохранить любовь его величества и уравновесить влияние фаворитки. Так что обращайтесь со всеми просьбами напрямик к нему, не прося ваших тетушек служить вам посредницами; они часто находятся под влиянием дурных советников, а их интересы не совпадают с вашими. Что же касается госпожи Дюбарри, господин де Мерси сообщил мне, что ваша августейшая матушка была бы очень довольна, если бы вы время от времени обращали к ней хоть слово…

– Никогда, господин аббат! И пусть у меня не просят подобных вещей. До сего момента я игнорировала эту женщину. В Шуази, в Компьене и в Фонтенбло, всякий раз, когда она оказывалась в моем присутствии, я сдерживалась…

– Надо признать, что во всех этих случаях ваше высочество вели себя совершенно правильно. Однако сегодня нам бы хотелось чуть больше тепла… всего одно слово, мадам, одно маленькое слово, сказанное походя.

Голос дофины рассек воздух:

– Бесполезно настаивать, месье, я знаю, что мне следует делать…

Священник на мгновение замолчал. Наморщенный лоб, выпяченная губа, прищуренные глаза и весь воинственный вид молодой женщины говорили о том, что ему следует дать разговору другое направление. Он затронул тему, в которой чувствовал себя увереннее.

– Хотелось бы думать, мадам, – сказал он, – что вы, со времени моего последнего визита, получили хорошие новости о ее величестве?

– Gott sei dank![14] – ответила Мария-Антуанетта, уже немного успокоившаяся. – Похоже, она не испытывает недовольства мною, вот только ее несколько беспокоит холодность дофина.

Аббат жестом как бы отмел эту деталь, не относящуюся к его компетенции.

– Она ничего не писала вам относительно вашего чтения? – спросил он.

– Писала, господин аббат, – призналась явно смущенная дофина.

– И она удивлена тем, что вы все так же мало прилежны в этом деле?

– Если б вы знали, как мало у меня времени!

– Я вижу, что у вас его слишком много, мадам, – возразил священник. – Ослы и лошади окончательно отбили у вас интерес к чтению. Позвольте старику, каковым я являюсь, огорчиться по данному поводу. Подобное отвращение к серьезным вещам однажды станет помехой вашему высочеству в том, чтобы достойно носить корону Франции.

– Какой напыщенный слог, господин аббат!

– Умоляю ваше высочество серьезно отнестись к немного строгим словам, котрые я вынужден вам говорить. Ваше высочество должны перестать играть в ваших апартаментах с детьми и собаками; эти игры больше не соответствуют вашему возрасту. Вам следует улучшить ваш почерк и орфографию, которые оставляют желать много лучшего…

– Вы слишком требовательны, господин аббат, – простонала дофина.

– Следовало бы сказать, что я слишком снисходителен, мадам. И потом, раз уж мы заговорили о лошадях, позвольте вам напомнить, что вы обещали вашей августейшей матери никогда не ездить на конную охоту и передвигаться