Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф

примите от меня совет, хоть и неприятный. Сделайте над собой усилие, чтобы есть опрятнее. Вы пускаете слюну на жабо. Вместо того чтобы постоянно глотать пищу, улыбайтесь, скажите что-нибудь, продемонстрируйте свой ум, знания, это поможет желудку. А так только на этой неделе у вас уже дважды было несварение.

– Да, но я принял сыворотку и слабительное.

– Я предлагаю вам лучшее средство. Вплоть до отмены этого распоряжения я запретила подавать вам пирожные. Они вам противопоказаны.

Дофин подпрыгнул, в его глазах блеснул гнев.

– Вы это сделали? – переспросил он. – Не посоветовавшись со мной? Я так люблю пирожные… я вам запрещаю…

– Это для вашего же блага, мой друг, позже вы скажете мне спасибо.

Она улыбалась, глядя ему в глаза. Он потупился и пробурчал:

– Значит, вы здесь командуете?

– Боже упаси, Луи, но согласитесь, что я поступила, как подобает доброй супруге… Впрочем, я вижу, что утомляю вас… На сегодня достаточно, можете идти осматривать ваши экипажи.

Не заставляя повторять, дофин развернулся и направился к двери.

– Вы не поцелуете меня перед уходом? – спросила Мария-Антуанетта.

Хмурый, но покорный, он вернулся, неловко поцеловал жену в подставленную ею щеку и широкими шагами ушел.

Глава XI. Мадам де Ноай у короля

Госпожа Дюбарри полулежала на канапе в своей спальне. Белое муслиновое платье с золотой вышивкой и тонкими английскими кружевами оставляло широко открытыми ее плечи и ступни в серебристых туфельках с красными каблуками.

Людовик XV сидел рядом с ней. Он обнимал любовницу за талию и прижимал к себе ее прекрасное покорное тело.

– Ах, моя милая, – сказал он, – как же у вас хорошо.

– Да уж точно лучше, чем в Компьене или Фонтенбло, мой маленький Луи. По крайней мере, здесь, в Версале, вы мой; стоит вам подняться по лестнице, и вы прижимаетесь к моему сердцу. Разве это не прекрасно?

Король с удовольствием осматривал спальню фаворитки. Ему нравились интимность и уют обстановки. Все вокруг него было свежим, позолоченным, нарядным; любая вещица напоминала об изяществе и молодости, от расписного фарфорового комода Севрской мануфактуры до часов работы мастера Жермена, на которых стрела Амура поражала цифры.

На столике розового дерева урчала на горелке пузатая кофеварка. Комнату наполнял приятный аромат кофе. Людовик XV поднялся и с благоговейной осторожностью долил немного воды в фильтр.

– Хм! Думается, он получится крепким, – сказал он, с наслаждением принюхиваясь.

– Мы с удовольствием выпьем его, мой дорогой сир, – отозвалась молодая женщина, – а пока этот божественный напиток готовится, садитесь сюда, напротив меня, и позвольте представить Возлюбленному[7] проект «визави»[8], для которого я желала бы получить его одобрение.

Госпожа Дюбарри взяла большой лист бумаги, который развернула на коленях у короля.

– О! Прекрасная карета! – воскликнул Людовик XV.

– Это Франсьен[9] для меня сделал. Чудо, не правда ли? Ни у одной женщины в Версале не будет ничего подобного.

– Вы уже и так превосходите их во всем, – лукаво заметил король, – кроме как в целомудрии.

– Эй, сердечко мое, а что бы вы стали делать с добродетельной женщиной?

– Хороший ответ, милая моя! – сказал Людовик XV, мимолетно целуя мушку на щеке любовницы.

– Будьте благоразумны, мой маленький Луи, и послушайте меня. Видите, гирлянда из цветов идет вокруг панелей, а вот на этих будут нарисованы атрибуты Амура; наконец, на корзине с розами будут любовно целоваться клювами два голубка. Что вы скажете о моей идее? Не правда ли, галантно?

Людовик XV кашлянул.

– Несомненно. А вы не боитесь, мой ангел, что вид этих сладострастных птиц вызовет смех моего доброго народа? Я голубок без малого шестидесяти лет и летаю плоховато, да и воркую уже не так, как прежде…

– О, сир!..

– В то время как вы, моя белая голубка, вы – выдающаяся мастерица в ворковании. Кажется даже, если верить злым языкам, вы воркуете за пределами королевской голубятни.

– Что вы хотите сказать, Луи? – переспросила смутившаяся женщина.

Король улыбнулся и, покопавшись в кармане, извлек из него мятый листок бумаги:

– Вот что я нашел сегодня утром на моем столе. Нет, лучше я сам вам прочту. Слушайте:

Что настораживает и волнует,

Юбка, третья по счету,

Влюбилась в иголку.

У нее немало иголок,

Но – увы! – кому понравится

Видеть Францию севшей на иглу![10]

– О, Луи! – воскликнула молодая женщина. – Это глупая клевета. Чтобы я тебя обманывала? Какая подлость! Ты единственный владыка моего сердца. Герцог д’Эгийон для меня только друг, надеюсь, ты в этом не сомневаешься… Необходимо разыскать мерзавца, посмевшего написать эту гнусность…

– …и отправить в Бастилию? – договорил Людовик XV, разражаясь смехом. – Успокойтесь, моя красавица, эта бумага не имеет для меня значения. Вот, возьмите ее и собственноручно бросьте в огонь. А теперь, пожалуйста, вернемся к колеснице нашей любви…

В этот момент дверь с шумом распахнулась и в комнату, подпрыгивая, вбежал маленький человечек – негритенок в шапке с помпоном и с белым воротничком на шее.

– В чем дело, Замор? – спросила графиня.

– Мадам, внизу спрашивают его величество.

– Ты знаешь кто? – осведомился Людовик XV. – Один из моих министров или господин де Ришелье?

– Нет, сир, это госпожа де Ноай.

– Что от меня понадобилось этой старой ведьме? Передай ей, что я не могу ее принять.

– Сир, – продолжал Замор, не выговаривая «р», – она утверждает, что это срочно, что ваше величество должны принять ее немедленно.

Людовик XV нетерпеливо махнул рукой.

– Когда же они оставят меня в покое?.. Ладно, малыш, скажи ей, что я спускаюсь.

Король повернулся к фаворитке:

– Вы позволите? Одну секунду. Я только отошлю эту мегеру и вернусь… Следите за моим кофе!

Он легонько погладил груди любовницы:

– Какие они нежные и упругие, моя милая! Они из алебастра и розы. Амур не терял время зря, когда лепил их своей рукой.

– А как ты хотел, подлый голубь! – воскликнула молодая женщина, стыдливо прикрывая грудь руками.

Король вышел и спустился по потайной лестнице в библиотеку на первом этаже. Госпожа де Ноай нервно расхаживала по комнате, тяжело вздыхая и воздевая глаза к небу; ее нос, ставший острее, чем обычно, был белым, словно полотно.

– Итак, мадам, – спросил Людовик XV, – что случилось?

– Ах, сир, – простонала графиня, – госпожа дофина меня уморит.

– Она заболела?

– Слава богу, она так же крепка, как мост вашего августейшего предка[11].

– Может, она подожгла дворец?

– Умоляю вас, сир, не насмехайтесь надо мной, дело серьезное; я больше не могу это выносить. Если так пойдет и дальше, я буду вынуждена отказаться от своей должности… Я присягала вашему