Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна! - Дмитрий Георгиевич Драгилев

оркестры Цфасмана и Утесова, причем Утесов играл свой «эксклюзивный» репертуар, исполняя «Мурку», «Кичман» и «Лимончики». И хотя лучшие отечественные биг-бэнды играли в кинотеатрах, перед сеансами: Цфасман – в «Ударнике», Варламов – в «Художественном», в стране полным ходом шло создание государственных коллективов. Оркестр Утесова объявили Государственным джаз-оркестром Российской Федерации. В тревожном тридцать седьмом году Александр Варламов организовал джаз-оркестр на радио и даже участвовал в первой советской телепередаче. (Телевизоров не было ни в одной квартире, но телеэфир уже появился.) Два года спустя Варламов сдаст дела Александру Цфасману, приняв под свое начало Госджаз СССР. Думаю, что тут не обошлось без «эффекта Рознера»: первый джаз-оркестр страны, главный, можно сказать образцово-показательный, заметно отставал от коллектива, приехавшего в Москву из союзной республики.

Алексей Баташев в книге «Советский джаз» так описывает это событие: «В середине 1940 года начальник Управления музыкальных учреждений В. Сурин предложил А. Варламову возглавить оркестр». (Госджаз СССР. – Д. Др.).

Обратив внимание на всё то, чего так не хватало советским биг-бэндам – свинговый ритм, слитность оркестровых групп, богатство тембров, – Сурин резюмировал:

– Музыка шагнула вперед, и мы не должны топтаться на месте. Слепо копировать чужое нам не нужно, но и замыкаться в себе не следует.

В итоге в Госджаз СССР пригласили даже режиссера из Малого театра, который стал давать музыкантам уроки танца и гимнастики.

Летом 1940 года оркестр Эдди Рознера триумфально выступил в Москве.

«В Центральном Доме работников искусств, недавно открывшемся на Пушечной улице столицы, появилась афиша:

“Первое выступление Госджаза Белоруссии. Концерт-показ. Вход по пригласительным билетам”. Ажиотаж поднялся огромный: ведь чем труднее попасть, тем больше хочется», – пишет Глеб Скороходов.

Александр Бродский (барабанщик, отец певицы Нины Бродской):

Молва о невероятном мастере и его оркестре не давала всем покоя. Пригласительные вручались в первую очередь избранным людям. Такими в ту пору были Леонид Утёсов, Аркадий Райкин, Александр Цфасман, Клавдия Шульженко. В первом ряду они и сидели, самые именитые, а далее рядовые музыканты, артисты многих жанров эстрады. Зал был набит до отказа. Желающих попасть на концерт оркестра Эдди Рознера было огромное множество, и у парадного входа я увидел просто настоящее столпотворение. Здание было окружено конной милицией, пытавшейся успокоить огромную толпу людей, пришедших в тот день и желающих попасть на чудо-музыкантов во главе с человеком, играющим на «настоящей золотой трубе». Люди кричали, пытаясь что-то объяснить билетерам у входной двери, только бы пройти в зал. Но немногим посчастливилось услышать это чудо! Среди тех счастливчиков оказался и я.

Все с большим нетерпением ожидали начала. Зал замер, когда заиграл оркестр при закрытом занавесе. Затем занавес начал медленно открываться, и тут на фоне играющего оркестра в кулисе появилась золотая труба, а за ней в белом костюме, с трубой в руке на сцену вышел и сам Эдди Рознер. Одним своим появлением на сцене, ослепительной улыбкой он сумел моментально заинтриговать. Рознер сыграл одну джазовую вещь, затем другую, третью, после чего зал стал скандировать ему, не отпуская. Всё, что довелось нам, музыкантам, в тот день услышать, сделало переворот в наших представлениях. Никто из присутствующих в зале не мог и представить себе, что подобное исполнение вообще возможно. Рознер играл пассажи с невообразимыми верхами, звучавшими в таком высоком регистре, о котором многие и мечтать не могли. Это был настоящий праздник души, фейерверк! Музыка, которую мы все услышали, была для нас целым открытием – джаз в лучших традициях того времени. А какие аранжировки, как здорово и свежо они звучали! Я взглянул в первые ряды, где сидели знаменитые артисты. Я видел их восторженные лица. Все они толкали друг друга с удивленными взглядами. А когда Эдди Рознер сыграл «Караван» и взял одну из самых высоких нот, держа ее безумно долго, зал просто взорвался от аплодисментов. Люди вставали с криками браво, не отпуская Рознера со сцены!

Аркадия Райкина очень заинтересовали польские иммигранты, прежде всего Львовский театр миниатюр, где работал дирижером Генрик Варс. Но это не помешало ему подружиться с Эдди Рознером. Интересно, что оркестр Генрика Варса использовал слово «теа-джаз» в названии своего коллектива. В Советском Союзе специфический термин устарел, ведь его еще в 20-х придумал Утесов для своих первых театрализованных программ. Но у человека с Запада приставка «теа»[18] вызывала другие ассоциации. Большинство увязывало такое название со все теми же «файвами» – танцами к чаю в пять.

17 августа Рознер и его оркестранты музицировали на ВСХВ – Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (в будущем она превратится в ВДНХ, а затем в ВВЦ).

В то лето Рознер впервые познакомился с концертной площадкой, которая станет для него одной из самых любимых сцен. Я имею в виду эстрадный театр московского сада «Эрмитаж».

Юрий Цейтлин:

Однажды я со своим другом саксофонистом Эмилем Гейгне ром решил пробраться на репетицию джаза в сад «Эрмитаж». Нам просто необходимы были автографы самого Рознера!

Летний эстрадный театр сада «Эрмитаж» был окружен невысокой оградой. Мы, тогда еще молодые и ловкие, легко преодолели этот рубеж и, конечно, были задержаны и доставлены в милицию. Отделение милиции для удобства нарушителей всех профилей находилось тут же в саду.

Мы горячо старались доказать главному милиционеру, что мы не воры, не хулиганы, а что мы – всего-навсего поклонники джаза. Мой друг Эмиль при малейшем волнении начинал сильно заикаться. А так как мы оправдывались одновременно, то можете себе представить эту сцену.

Однако милиционер уловил все же главное:

– Ребята хотят получить автографы.

Нас отвели за кулисы. Вызвали Эдди Рознера. Теперь Эмиль с еще большим волнением объяснял по-английски, что мы музыканты – трубач и саксофонист. Названия музыкальных инструментов фонетически почти одинаковы на всех языках. Рознер сразу понял и сказал по-русски:

– О, да! Это есть хорошо!

Рознер подписал нам открытки по-немецки. На моей было пять слов: «Желаю счастья хорошему трубачу Юре!» Милиционер, успокоенный, ушел. Нас пригласили на репетицию».

Впоследствии Цейтлин спросил Рознера:

– Почему вы написали мне на своей открытке: «Счастья хорошему трубачу Юре»? Вы же меня тогда впервые видели и не могли знать, какой я трубач!

– Рядом стоял милиционер… Я не хотел, чтобы вас арестовали! – загадочно улыбаясь ответил Эдди.

Слухи о том, что в Белоруссии создан феноменальный коллектив, дошли и до Кремля.

Рут Каминска:

Администратор попросил нас быстро упаковать вещи и быть готовыми к отъезду через два часа. «Не задавайте никаких вопросов. Это приказ».

Специальный самолет доставил