Анатомия мира. Как устранить причины конфликта - Институт Арбингера

Что я еще мог чувствовать, учитывая, как я тогда смотрел на окружающий мир?

– Злобу, – ответила Гвин.

– Так, замечательно, – сказал Юсуф и написал «Озлобленный» под словами «Разгневанный» и «Депрессивный». – Но если бы вы меня спросили, почему я так себя чувствовал, что бы я ответил?

– Что вы в этом не виноваты, – ответил Петтис. – Вы бы сказали, что во всем виноваты израильтяне. Что вы чувствуете себя так из-за того, что они сделали с вами и вашим народом.

Юсуф кивнул.

– Проще говоря, я бы сказал, что мой гнев, моя депрессия, моя злоба оправданны. И мое осуждающее отношение к Мордехаю – тоже.

С этими словами он дописал на схеме «Оправданные чувства».

– Вот что говорил мне мой жизненный опыт, – сказал он, показывая на доску. – Что я не сделал ничего плохого, а виноваты другие. Именно так я считал, верно?

– Скорее всего… – ответил Петтис, выразив преобладающее в комнате мнение.

– Что я не несу ответственности за то, что вижу и чувствую? – продолжил Юсуф.

– Да.

– Но правда ли это? – спросил Юсуф. – Действительно ли внешние силы заставили меня видеть и чувствовать именно так, как описано на схеме? Или видеть и чувствовать так – мой осознанный выбор?

– Вы хотите сказать, что сами решили быть разгневанным, депрессивным и озлобленным? – недоверчиво спросила Гвин.

– Я хочу сказать, что сделал выбор, который заставил меня почувствовать гнев, депрессию и злость. И этот выбор сделал я сам и никто другой – не Мордехай, не израильтяне.

Юсуф окинул взглядом озадаченных слушателей.

– Возможно, будет полезно добавить к этой схеме побольше контекста.

Он написал на доске:

– Как вы помните, – сказал он, – у меня было желание помочь Мордехаю. Я знал, что так будет правильно. Но теперь передо мной встал выбор: я мог прислушаться к тому, что чувствую, и оказать помощь или же предать свое чувство и ничего не сделать. Проще говоря, мы не всегда делаем то, что считаем правильным в данной ситуации.

На лицах слушателей выразилась неуверенность.

– Например, – продолжил Юсуф, – мы не всегда извиняемся, даже если знаем, что должны, не так ли?

Лу вспомнил об извинениях, которые так до сих пор и не принес Кейт.

– Когда супругу или ребенку, или соседу трудно, а мы легко можем им помочь, мы не всегда предлагаем эту помощь. И разве иногда мы не скрываем информацию, хотя знаем, что должны поделиться ею с другими? Например, на работе: вы знаете что-то, что могло бы помочь вашему коллеге, но молчите.

Почти все задумчиво кивнули, в том числе и Лу: ему такие ситуации были хорошо знакомы.

– Когда я решаю действовать вразрез с тем, что считаю правильным, – продолжил Юсуф, – я совершаю то, что мы в лагере «Мориа» называем самопредательством. Это предательство моих чувств по поводу того, как нужно поступить в данной ситуации – не чьих-то еще стандартов, а того, что я сам считаю правильным в данный момент.

Акты самопредательства вроде того, что я описал, настолько широко распространены, что их практически не замечают. Но если копнуть чуть глубже, то в самопредательстве мы увидим кое-что интересное.

Он окинул взглядом группу.

– Решая предать себя, – сказал он, – я решаю идти на войну.

Глава 11. Потребность в войне

– Как связаны предательство самого себя и война? – спросил Лу. Это утверждение сильно встревожило его.

– Предавая себя, – ответил Юсуф, – я создаю в душе новую потребность, которая заставляет меня смотреть на других с осуждением, потребность, которая мешает мне искать решения и заставляет меня думать вместо истины о чем-то ином, потребность, которая заставляет и других поступать точно так же.

– И что это за потребность? – спросил Петтис.

Юсуф снова повернулся к Схеме выбора.

– В самом начале, когда я хотел помочь Мордехаю, как я смотрел на него? Он был для меня человеком или объектом?

– Человеком, – нестройным хором ответила группа.

– А в конце, когда я уже оказался в этом «ящике», был ли он для меня человеком?

Они посмотрели на схему.

– Нет, вы его обесчеловечили, – сказал Петтис. – Практически превратили в карикатуру.

– И, значит, кем он для меня был в этот момент, человеком или объектом?

– Объектом, – ответил Петтис.

– И какую потребность это порождает? – спросил Юсуф.

Петтис озадаченно переглянулся с остальными.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Возможно, здесь поможет аналогия, – ответил Юсуф. – Мой отец был плотником. Когда мне было года четыре, он взял меня с собой на работу – он помогал кому-то перестраивать дом. Я хорошо помню стену на кухне этого дома. Оказалось, что стена покосилась. Я хорошо это помню, потому что отец тогда преподал мне важный урок.

«Вот, Юсуф, – сказал он мне – конечно же, по-арабски. – Нам нужно юстировать эту стену».

«Юстировать, папа?» – переспросил я.

«Да, сынок. Когда что-то стоит криво, а нам нужно это выпрямить, это называется юстировкой».

С этими словами Юсуф снова посмотрел на группу.

– Теперь возьмем эту историю как аналогию, – снова сказал он, – и снова посмотрим на схему.

– Вам нужно было, так сказать, «юстировать» себя в этой истории, – раздался тихий голос Кэрол. – Оправдать[1] себя. Вот о какой потребности вы говорили, верно?

– Да, Кэрол, – улыбнулся Юсуф, – так оно и есть. Нужно ли мне было оправдание, когда я хотел помочь Мордехаю?

– Нет.

– Почему?

– Потому что у вас не было кривых мыслей по отношению к нему.

– Именно, – с радостью воскликнул Юсуф. – Все поняли? – спросил он у остальных.

Ответом ему были кивки, но Юсуфу они показались не слишком убедительными.

– Давайте максимально проясним ситуацию, – сказал он. – Что не было кривым, пока я не повернулся к Мордехаю спиной?

– Ваше отношение к нему, – ответила Кэрол.

– Да, – согласился Юсуф. – А что в моем отношении к нему стало кривым?

– Вы больше не видели в нем человека, – сказал Петтис. – Он стал для вас совсем другим.

– Именно. Собственно говоря, именно потому, что я видел в нем человека, мне сначала и захотелось ему помочь. Но как только я пошел против зова человечности, я создал в себе новую потребность, которой не существовало буквально несколько мгновений назад. Мне нужно было оправдаться за то, что я пошел против истины – что он такой же человек, как и я, и так же заслуживает человеческого отношения.

И когда я погрешил против этой истины, все мое восприятие изменилось, чтобы я мог самооправдаться. Подумайте об этом. Как вы считаете, когда личные недостатки Мордехая, какими бы они ни были, показались мне более выраженными: до того, как я предал свое желание помочь ему, или после?

– После, – ответила хором вся группа.

– А когда та категория, к которой я отнес Мордехая – «израильтяне» – стала казаться мне хуже? До того, как я почувствовал желание помочь Мордехаю, или после того, как отказался ему помогать?

– После, – снова повторила группа.

– Вот, смотрите, – продолжил Юсуф. – Когда я предаю себя, в моем сердце и разуме тут же ярко высвечиваются чужие недостатки. Я начинаю очернять других – иными словами, считать их хуже, чем они есть на самом деле. А поступаю я так потому, что чем хуже я их считаю, тем более оправданными кажутся мне мои чувства. Нищий на улице вдруг превращается в угрозу моей свободе и существованию. Человек, которому нужна помощь, превращается в объект, который можно винить.

С этими словами Юсуф повернулся к доске и дописал к схеме еще несколько слов. Гвин тем временем спросила:

– А если бы Мордехай был действительно плохим человеком? Не добрым слепым человеком, а грубияном и расистом? Что, если бы он откровенно стоял на стороне тех самых людей, которые разрушили вашу родную деревню? Разве тогда ваши чувства не были бы оправданны?

– А что мне нужно было бы оправдывать, «юстировать», если бы во мне не было ничего кривого? – ответил вопросом на вопрос Юсуф, снова поворачиваясь лицом к группе.

Гвин этот ответ явно не удовлетворил.

– Простите, Юсуф, – сказала она, – но я не могу с этим согласиться. Мне кажется, что вы слишком снисходительны к плохим людям.

Когда Юсуф услышал эти слова, его взгляд смягчился.

– Я понимаю, насколько серьезен для вас этот вопрос, Гвин, – сказал он. – И мне интересно, готовы ли вы с такой же серьезностью отнестись и к другому вопросу.

– Может быть, – задумчиво ответила она.

Юсуф улыбнулся. Будучи сам невольно склонен к цинизму, он ценил слушателей, которые относились к его словам со здоровой долей скептицизма.

– Вы беспокоитесь, что я слишком снисходителен к Мордехаю, что я не хочу считать его ответственным за все зло, которое сотворил лично он или представители его народа. Я прав?

Гвин кивнула.

– Да.