Тайна красного чемодана - Анри Магог

– Хороший способ помочь! – усмехнулся я. – Вы только спугиваете дичь.

– Вы несправедливы, мистер Вельгон, – запротестовал он. – Разве это я спугиваю? Согласитесь сами.

Само собой разумеется, я уклонился от подобного согласия и проворчал себе под нос.

– Если бы вы не вмешались, Саргасс и его сообщник были бы у меня в руках.

– Ошибаетесь, – уверенно произнес итальянец. – Ошибаетесь, дорогой мистер Вельгон. Саргасс и так у вас в руках, но что касается сообщника – никогда!

– Одно влечет за собой другое, – живо возразил я.

– Вы думаете? – насмешливо взглянул он на меня. – Хотите, поговорим откровенно, мистер Падди.

Несмотря на то, что подобная фамильярность далеко не была мне приятна, я согласился.

– Пожалуйста, я очень рад.

– В таком случае, должен вам сказать, что, несмотря на всю вашу опытность, вы поступили, как новичок. Ваше посещение Саргасса – было верхом неосторожности, не говоря уже о том, что вы раскрыли ему все свои карты, ради одного желания: застать его врасплох. Так, обыкновенно, не поступают с подозреваемыми лицами, в особенности, не имея в руках веских доказательств.

– Но у меня есть доказательства, – возразил я, возмущенный его тоном.

– Какие? – холодно спросил он.

– Его собственные слова.

– Этого мало. Он может отказаться от них или утверждать, что вы его не так поняли.

– Кроме того, вы забыли украденные материи?

– А где они?

– А сапоги?

– Вернитесь-ка, возьмите их обратно! – рассмеялся Дольчепиано.

Эти слова раскрыли мне глаза. Я понял, что попал в ловушку.

– Ах, так вот, значит, какую услугу вы оказали Саргассу, как вы сами сказали его дочери, – воскликнул я.

– Это были пустые слова, – пожал он плечами. – Надо же как-нибудь войти в доверие к людям.

– Принося в жертву мои интересы.

– Вы же сами будете потом в выгоде.

– А пока, – резко воскликнул я, – вы лишили меня единственного вещественного доказательства. Теперь эти сапоги в надежном месте, и если бы я вздумал рассказать свои предположения судебным властям, они расхохотались бы мне в лицо.

– Наверно! – спокойно согласился Дольчепиано.

– И что я за дурак! Как я мог позволить вам это сделать!

– Не рвите на себе волосы, мистер Вельгон, вы сами, повторяю, раскрыли свои карты Саргассу. И если бы вся суть заключалась только в этом, верьте мне, материи оказались бы так же недосягаемы, как и сапоги. Но, к счастью, – загадочно улыбнулся он, – это для нас далеко не так важно. Оставит ли он их там, где они сейчас находятся, или даже совершенно уничтожит, результат будет один и тот же.

– Значит, вы знаете, где они спрятаны? – злобно воскликнул я.

– Может быть, но так как я еще в этом окончательно не уверен, позвольте вам не говорить.

Я пожал плечами, приписывая его слова одному хвастовству. Что за таинственность? Вообще его поведение было весьма подозрительно, и я, после его выходки у Саргасса, стал относиться к его словам с большой осторожностью.

– Видите ли, мистер Вельгон, – продолжал он между тем, – ваша главная ошибка состоит в том, что вы уверены в существовании связи между кражей товара и убийством господина Монпарно, не говоря уже об истории с сундуком. Конечно, эта связь, вероятно, существует, но раскрыть ее далеко не так легко. Допустим, что, найдя у Саргасса похищенные им из чемодана вещи, вы докажете, что кражу совершил именно он. А что дальше? Какое отношение это будет иметь к убийству?

– Но раз связь существует… – настаивал я.

– Да ведь пока она существует только в нашем с вами соображении, и, чтобы доказать ее, надо найти ключ к самой тайне. Поэтому оставьте вы лучше Саргасса и чемодан в покое… А также еще один совет: не старайтесь во что бы то ни стало доказывать, что убийца господина Монпарно получил от Саргасса сапоги и билет. Все равно он докажет, что сапоги у него украли, а покупка билета является актом простой вежливости, не имеющей ничего общего с сообщничеством. Забудьте об этом, мистер Вельгон; между Саргассом и убийцей нет ничего общего, и чтобы установить между ними связь, необходимо…

– Найти сообщника, – добавил я, не спуская с него глаз.

– Вот именно! – произнес Дольчепиано. – Но его скоро не найти. Он вне подозрения, и никто никогда на него не подумает.

– Как знать? – невольно вырвалось у меня.

Дольчепиано вздрогнул и внимательно посмотрел на меня. Но я уже вспомнил о своем решении не подавать ему виду, что я его подозреваю, и овладел собой.

Итальянец улыбнулся и покачал головой.

– Нет, на него никто не подумает, – повторил он и вдруг, точно желая поймать меня врасплох, спросил: – Что это за особа эта мадемуазель Перанди, о которой вы мне говорили? Красивая женщина?

– Очаровательная! – с жаром воскликнул я. – Изящная, стройная, грациозная…

– Не продолжайте, – презрительно произнес Дольчепиано, – с меня довольно… Знаю я этих игрушечных женщин… Ни энергии, ни чувства…

– Вы ошибаетесь! – возмутился я. – Это именно энергичная, здоровая девушка, которая не даст себя в обиду. И если она чего-нибудь захочет, она всегда сумеет добиться.

– Значит, умная женщина? Не из тех, которые падают в обморок при виде паука?

– Она ничего не боится.

– И в то же время красива? – недоверчиво спросил итальянец.

– Не только красива, – обаятельна, прелестна, – с жаром воскликнул я и вдруг сразу осекся.

Что со мной? Разве можно выказывать такой энтузиазм, говоря об особе, которую я якобы совсем не знаю. Какая неосторожность!

– Вот оно что, – улыбнулся Дольчепиано, – да вы, кажется…

Я сделал равнодушное лицо.

– Вы ошибаетесь. Эта особа невеста. Ее жених чиновник путей сообщения, некто Бонассу.

Я чувствовал, что опять делаю не то, что надо. Не следовало замешивать моей фамилии.

– Значит, соперник? – снова улыбнулся итальянец.

– Уверяю вас, что мне некогда заниматься подобными глупостями, – не без достоинства заметил я. – Меня нисколько не интересует ни мадемуазель Перанди, ни ее жених. Поэтому вернемся лучше к нашему делу. Если вы находите, что мне нечего ждать ни от Саргасса, ни от его сообщника, значит, мне надо попросту умыть руки.

– Что я вам и советую, – пошутил Дольчепиано.

– Благодарю вас, – иронически ответил я. – Сколько мне помнится, вы только что уверяли, что постигли суть дела.

– Я и теперь это говорю. Но есть два способа разгадать загадку. Один, к сожалению, едва ли удастся. Остается другой. Но прежде чем употребить его, я должен обдумать, собрать справки… даже совершить маленькое путешествие… Поэтому, если хотите меня подождать, дня через два я вам скажу, что я обо всем этом думаю.

Конечно, я не поверил ни одному слову. Это была новая западня. Два дня чересчур большой срок. Я не так наивен, как он думает.

– Вы хотите конкурировать со мной? – усмехнулся я.

– Что вы говорите! – воскликнул он. – Я только хочу вам помочь.

– Зачем же такая тайна?

– Чтобы не болтать попусту. Я могу ошибаться и потому не хочу говорить заранее.

– Как хотите, – сказал я. – Вы думайте, а я буду действовать.

Наш автомобиль выехал на площадь Пюже.

– Я зайду на почту, – сказал я, выскакивая из автомобиля, – и пройду оттуда прямо в кафе.

В своем письме к Софи я просил ее написать мне до востребования на условные инициалы. К сожалению, когда я пришел на почту, она была уже закрыта, и мне пришлось долго упрашивать чиновника выдать мне письмо. Наконец оно было в моих руках и я, с трепетом разорвав конверт, прочел следующие строки:

«Мне так много надо вам сказать, что я не решаюсь писать. Приезжайте сейчас же в Ниццу. Мы обо всем переговорим. Вы должны меня успокоить на свой счет.

Ваша Софи.

P.S. Ваш автомобилист кажется мне подозрительным. Вы слишком доверчивы; на вашем месте я была бы осторожнее».

Я вернулся к Дольчепиано.

– Завтра утром я еду в Ниццу! – объявил я ему. Он бросил взгляд на письмо, которое я еще держал в руке. Я быстро спрятал его в карман.

– Надолго? – спросил он.

– Вероятно. Я прекращаю розыски.

– Неужели? – посмотрел он на меня. – Неужели? Верил ли он мне? Обрадовало ли его мое решение? Я не мог этого понять, но весь вечер он был в самом лучшем настроении и казался беззаботным. Наутро я встретил его у подъезда гостиницы.

– Едете? – спросил он. – Желаю успеха. Надеюсь, что буду еще иметь удовольствие видеть вас.

– Прощайте! – ответил я, поспешно пожимая ему руку. Через несколько минут я был уже на вокзале и входил в вагон. Поезд тронулся, и я рассеянно смотрел в окно вагона на извивавшуюся параллельно рельсам дорогу, как вдруг, не успели мы отъехать трех километров от Пюже, нас обогнал ярко-голубой автомобиль, поднявший вокруг себя густое облако пыли. Как ни быстро он промчался, я все-таки успел разглядеть силуэт Дольчепиано.

Ничего не было удивительного в том, что он решил поехать в Ниццу. Но почему он это скрыл? Отчего не предложил мне поехать вместе? Все это было подозрительно.