Утятинский летописец - Евгения Черноусова

Матушка Олимпиада стала выговаривать Маше, что нельзя отцу противоречить. «Так ведь и мужу нельзя противоречить. А если между мужем и отцом противоречия, на чью сторону женщине становиться?» Маша лгала о согласии мужа, но не чувствовала при этом вины. Сколько можно ею командовать?  Тут матушка Олимпиада и скажи, что душа Маши неспокойна, а это нехорошо. Сегодня Маша с матушкой Варварой повели детей по ягоды. От солнца у Маши разболелась голова, и она прилегла под деревьями. Вспомнила вчерашний разговор, и настроение ее испортилось.

Ягоды они собирали на взгорке перед лесом. Спустившись в лог, она увидела, что девочки расположились у бочажка. Сделав чаши из листьев, они пили воду, хрустя взятыми в дорогу сухарями, а матушка Варвара размачивала их в воде.

– Нравится вам у нас? – спросила Машу Катя Васякина.

– Очень! – ответила Маша.

– А что ж вы в монастырь не ушли?

– Папенька не разрешил… и батюшка не благословил.

– А разве замужем плохо?

– Катя! – осуждающе вскрикнула матушка Варвара.

– Если матушка Варвара позволит, то я отвечу.

– Мы не к постригу их готовим, а к миру. Поговори с ними о семье, Марья Игнатьевна.

– Скажу я вам, что люди разные бывают. И не все для семейной жизни созданы.

– Почему?

– Господь знает. Вот Варвара Васильевна, здешнего помещика сестра, вам известна?

– Добрая барышня.

– Замужем она не была, но разве она плоха чем-то?

– А как же детки?

– Вот у меня в роду по женской линии. Матушка до тридцати лет не дожила. Как меня родила, так болеть начала. Бабушка, ее мать, в двадцать лет свою малютку-дочь на земле одну оставила. Прабабушка, родив дочь, овдовела, но потом снова замуж вышла. Еще дочь и сына родила, и тоже сиротами их оставила. Это ли не знак? Плохо сиротам на свете живется…

– Марья Игнатьевна, – спросила бойкая Катя. – А правда, что вы графиня?

– Нет, неправда, – ответила Маша. – Мой папенька не из знатных. Дедушка из однодворцев был, дворянство через бумаги доказывал.

– А маменька говорила, что вы графиня…

– Бабушка моя, та, что в двадцать лет умерла, она была дочерью графа.

– А как ее звали?

– Августа.

– Разве есть такое имя?

– А как же.  Святая царица Августа, уверовавшая во Христа при виде пыток и казни святой великомученицы Екатерины. Была женою царя-мучителя, однако он не пощадил ее, и царица мученически скончалась в числе других христиан. Именины 24 ноября, – сказала матушка Варвара. – Ну-ка, детки, давайте по той стороне лога пройдемся. Кузовки еще не полны.

Карабкаясь по склону лога, Катя спросила:

– А вы здешних бар знаете?

– Коневичей? Я зимой у их управляющего гостила, у Петрова. Знаете?

– Бурмистра? Несчастненький!

– Почему несчастненький?

– Так вы не знаете? Он весной жену похоронил, а чуть позже дочь у него убили.

– Господи! Кто же?

– Полиция искала, но не дозналась. Здесь, в овраге за бочагом ее нашли. Потому мы дальше не пошли – боязно.

«Какая я эгоистка! – подумала Маша. – С весны со Шпильманами не видалась. Все о своем замужестве печалилась. Раз на Дворянской встретила Марту, видела, что расстроена она, но не остановилась, не заговорила».

Поднявшись наверх, матушка Варвара спросила:

– Машенька, глянь, кто там верхом скачет? Не Митрохин ли?

– Я близорука, матушка, – спешно вытирая слезы, ответила Маша.

– Не должен Митрохин, – вмешалась Катя. – Он только в экипаже ездит, величается.

– Ну, да ладно, это я так, любопытствую.

Вечером, возвращаясь в монастырь, они увидели у двухэтажной монастырской гостиницы полицейских.

– Фрося, что это служивые тут? – спросила матушка у молодой бабенки, глазеющей на полицейских.

– Аль вы не слыхали, матушка? Барин молодой расшибся.

– Как расшибся?

– С балкона упал и расшибся! Насмерть!

Глава 11

Елена Игнатьевна прилегла на диван:

– Господи, как хорошо дома!

– Полежи, Леночка, сейчас обедать будем!

– Да ну тебя, Элька, вы меня всю дорогу кормили! Просто посидите со мной.

Зоя прижалась к матери, Эля устроилась в кресле.

– Как вы тут жили без меня? А, Зоенька?

– Плохо жили. Я плакала. Не уезжай, мама!

– Придется, дочь. Мне еще нужно несколько раз в больнице полежать, чтобы потом не болеть.

– А потом ты будешь тридцать лет проживать?

– Ну, это, пожалуй, многовато.

– Нет! Будешь!

– Ну, ладно, не буду спорить. Только бы не в маразме.  А теперь пересядь. Что-то я спать захотела. Зоя, куда?

Зоя втиснулась на кресло рядом с теткой, Эля обняла ее: «Ничего, Лена!». Елена Игнатьевна глядела на самых близких ей людей и радовалась: наконец-то они подружились. Как доверчиво Зоя прижималась к Элиному плечу, как бережно Эля придерживала племянницу! Со счастливым вздохом Елена Игнатьевна закрыла глаза.

Эля с Зоей сидели на кухне и лепили пельмени. У Эли получалось, у Зои – нет. Зоя огорченно сопела. Эля поглядела на племянницу, подтолкнула ее локтем и сказала:

– А давай маме колыбельную споем!

Зоя кивнула и начала:

– Х-х-х.

Ходит дрема тихо-тихо,

Выходи из хаты, лихо!

Хватит ходикам стучать,

Хватит филину кричать!

Домовой, не ходи

И хозяев не буди.

Петь Зоя не умела, она просто проговаривала слова, напирая на букву, которая чаще повторялась в куплете.

– А теперь ш-ш-ш.

– Спит воробушек на крыше,

Не шуршат в запечке мыши,

Страшный ветер налетит,

В камышах зашелестит.

Ветер, ты не шурши,

Засыпают малыши!

– С-с-с.

– Сад заснул под небом ясным,

Тусклый свет в окошках гаснет…

Зазвонил телефон. Чтобы не побеспокоить сестру, Эля вышла во двор. Звонила дочь, спрашивала, когда мать приедет. Эля ответила, что это зависит от того, как будет чувствовать себя сестра. Из дальнейших пререканий выяснилось, что Лена по-прежнему рассчитывает, что мать поедет с внуками в Черногорию:

– Хватит уже! Три недели возилась с этой убогой, пора о себе подумать.

– Дочь моя, что за тон? С каких это пор ты решаешь, с кем мне возиться и о чем думать?

– Ты же обещала!

– Обещала, когда могла поехать. Теперь не могу. Попроси Людмилу Валерьевну, думаю, она не откажется.

– Конечно, не откажется! Весь вопрос в том, соглашусь ли я!

– Поняла. Подумать о себе – это эвфемизм. А думать мне надо о тебе.

Ленку такими словами не окоротишь. Она сказала, что не понимает, почему матери и не подумать бы о родной дочери, что она достаточно времени уделила утятинской родне, пора им и честь знать.  Эля вспылила:

– Ясно. И ты у нас кому-то сестра. Значит, в случае беды Игорю тоже не стоит на тебя рассчитывать? Тем более что моя сестра меня много лет растила, кормила и учила, а твой брат тебе по малолетству ничем существенным не помог? И у тебя двое детей. Ты уже предупредила их, чтобы они друг на друга не рассчитывали? Знаешь, ты мне пока не звони. Я должна это все … осознать.

И отключила телефон. Постояла на крыльце, успокаивая себя: Ленка эгоистка, но не безнадежная. Пусть вспомнит, как в детстве к тетке на лето выезжала, как та ее