Вторжение - Даниил Сергеевич Калинин

впечатление! И снова на ум приходят мысли о воинственных варягах из числа полабских славян, вместе со скандинавскими викингами воевавших и в Испании, и в Британии, и в здешних местах… Кто знает, может предки Джока и Алексея когда-то жили на берегах Варяжского моря, и приходились друг другу родственниками? Как знать… Но ведь и прочие служивые «посланцы» выглядят более чем лихо. Бороды лопатами, лица суровые, жесткие — и только у одного из семерки служивых на лице совсем нет шрамов. По виду их непонятно, рады ли они нашему появлению или нет, но на мое знание языка ельчане особого внимания не обратили. Разве что десятник снизошел до неспешной беседы…

— Ну а все-таки, почему эти татары зимой сюда забрели?

Алексей усмехнулся:

— Да из-за донцов из нашей беломестной слободы… Ближе к осени пришла станица атамана Степана Харитонова, попросили донцы разрешения ставить острог рядом с бродом, но за рекой. Воевода покумекал-покумекал, да разрешил — у нас хоть в городовых казаках и числиться несколько сотен крестьян, да только это вчерашняя голытьба, лишь худо-бедно топорами махать способная на стенах, да копьями колоть. В поле от них толку никакого — а тут едва ли не целая сотня боевых казаков, да все воины матерые, бывалые. Пищали, а то и пистоли через одного — а с саблей разве что не в обнимку спят… Если придет сильный враг — донцы ведь помогут отбиться, встанут на городские стены! Да к тому же с казаками и бабы пришли, и детишки в немалом числе, причем половина баб — полоненные татарки… Вроде бы и не по христиански отказывать. Н-да… Знал бы воевода, что казаки станицы Харитонова непросто так с Дона к Ельцу бежали, что эти ухари летом прибили сына важного ногайского мурзы — глядишь, дважды бы подумал, давать им землю, или нет! Но воевода не знал, так что донцы свободно поставили «беломестную» слободу — беломестную потому как податями их никто не обложил. Ну, а полторы седьмицы назад по казачьи души явился отряд из пяти сотен крымчаков…

На лицо Алексея набежала тень, но он твердо продолжил:

— Нашу восьмую сторожу у реки Паниковец татары смогли перехватить, всех четверых служивых запытали до смерти, чтобы узнать, откуда и когда им сподручнее к крепости подойти… А потом и седьмую станицу из двух казаков да двух детей боярских, что на Воронец ушла к Козьей горе, живота лишили! После чего поганые попытались в ночную пору скрытно к граду подобраться, чтобы на донцов напасть… Да только Степан, поставив крепкий острог, озаботился и о дозорах надежных на стенах. Те вовремя шум подняли, пальбу, а от крепости наши пушкари добавили из тюфяков, и стрельцы из затинных пищалей ударили! С ходу татары в слободу не смогли проникнуть, донцы вовремя на стену поднялись, встретили поганых огненным боем и стрелами. А когда степняки отхлынули от острога — тогда уж и донцы ударили из слободы, покуда крымчаки в себя не пришли! Да и наши дети боярские не сплоховали, казачкам на помощь поспели из крепости… Четыре сотни поганых мы огненным боем положили да порубили, да с сотню их бежало, по округе разбрелись вороги… Вот вы на отряд малый татарский и набрели.

Впервые за время разговора я увидел, как неожиданно открытая, располагающая улыбка десятника озарила его лицо:

— Втроем целую дюжину степняков ухлопали, это ж надо!

Но тут же улыбка пропала с лица Алексея, потомственного сына боярского, а глаза захолодели:

— Вот только мыслю я, что мурза за сынишку своего шибко обиделся, а гибель нукеров его аукнется нам сильным татарским набегом. Раз уж зимой ногайцы пошли донцов Харитонова шукать, да рискнули напасть на крепкий острог под боком у сильнейшей крепости засечной черты, то мурза за смерть сына будит мстить до последнего, с размахом! А вы идите верстать детей боярских с порубежья… Целых восемь сотен! У нас ведь в Ельце до голода и воровства Болотникова не больше двух сотен всадников служивых было, а теперь вдвое меньшим их число стало. Хорошо Господь управил, что к приходу ногайцев из остальных крепостей дети боярские как раз стекаться стали! И то, поганые не поняли в ночи, каким числом мы на вылазку пошли, ведь в полтора раза меньше нас было! Подумай, ротмистр, ведь так — во всех порубежных крепостях, служивых раз два, и обчелся… Заберете восемь сотен детей боярских — оголите всю черту, столько ратников вам никак не собрать. На что суров Ляпунов, и то в Ельце едва ли три сотни воев поместной конницы набралось со всей округи, ну да с нашими всадниками как раз четыре наберется. Что, всех поверстаете, оставите град без защиты? А ты подумал, что с женками нашими будет, что с детишками станется, когда мурза под стены Ельца приведет большую силу⁈

Я не нашелся, что ответить — и отвернувшийся от меня Алексей лишь горько усмехнулся, после чего указал рукой куда-то вперед:

— Вон он Елец и есть.

Н-да, из снежной круговерти действительно показались крепостные стены и башни. Я одобрительно покачал головой. Внушительный вид! Высокие, рубленные тарасами стены, мощные боевые башни, отстоящие друг от друга на расстояние полёта стрелы… Каждая из боевых «веж» вооружена собственной артиллерией — а сами укрепления возвышаются над берегом реки, вечная отвесный гребень «Кошкиной горы». Теперь понятно, почему князь Воротынский Елец не смог взять с царским войском… Особенно учитывая, что в нем находились немалые запасы провизии, множество орудий и боеприпасов к ним, приготовленных Лжедмитрием для похода на Азов!

Тапани, держащийся вместе с Лермонтом чуть позади, восхищенно присвистнул, словно уловив ход моих мыслей:

— А Елец-то — крепкий орешек! Кто-то может и недооценивает мощь деревянных замков русов, но все скептики остались лежать под стенами Твери… Эта же крепость, как кажется, выглядит еще мощнее. Себастьян, ты ведь говорил, что здесь разбили царскую рать? Нисколько не сомневаюсь! Но быть может, напомнишь, как было дело?

Я придержал коня, рассчитывая поравняться с товарищами — и избежать продолжения неудобного для меня разговора. Ибо пока что на вопрос десятского головы Каверина готового ответа у меня нет… Заодно немного переключусь и дам мозгам отдохнуть за неспешной беседой:

— Первого Лжедмитрия в порубежье сильно уважали — он освободил людей от податей, нарезал служивым землицы, вдохновил ратников идеей удара по Азову. А вот когда до ельчан дошла новость, что «Дмитрия Иоанновича» убили, а новым царем в Москве стал Василий Шуйский… Ляпунов его не принял, не приняли его и во многих крепостях засечной черты. Кроме того, пересуды о чудесном спасении царя Дмитрия и его бегстве от вероломных убийц, стремительно распространялись в южных уездах… Немногие служивые, что присягнули новому государю, вскоре были вынуждены покинуть град — а когда на юге закипел бунт, Елец окончательно отпал от Шуйских…

Я сделал короткую паузу, после чего продолжил:

— Впрочем, потерянный форпост был крайне важен — и царь Василий принялся искать способы вернуть столь важную порубежную крепость засечной черты под свое крыло. Так к Ельцу были отправлены гонцы во главе с Михаилом Нагим с посланием от вдовствующей царицы Марфы Нагой, матери Дмитрия, что якобы «ожил» уже во второй раз. В письме, написанном по указке Шуйского, Марфа корила жителей Ельца за нарушение клятвы верности, стыдила изменой. Напоминала, что ее несчастный сын в Царствии Небесном пребывает, а любой, кто бунтует от его имени — тот нехристь и вор… Да только вот горожане напомнили боярину, что давеча Марфа сама крест целовала, что жив ее сын. Как ей после такого можно верить? Вот и отправился Нагой аки нагой с пустыми руками обратно…

Оценив мой каламбур, соратники заулыбались — а я продолжил свой сказ:

— Но все одно Шуйский решил вернуть Елец. К городу отправились монахи и с собой они принесли икону, на которой изображены Богородица и два святых: Василий Великий, небесный покровитель царя Василия Шуйского, и канонизированный царевич Дмитрий Угличский. Шаг сей был рассчитан на покаяние ельчан. Но горожане, приняв старцев вполне уважительно, в крепости остаться им не дали, а разрешили основать небольшой монастырь в южных пределах уезда, при впадении речки Тешевки в Дон. Монахи с людьми, которые сами изъявили желание к ним присоединиться, заложили Задонский монастырь… Ну а затем появился Болотников, бывший порубежник, пленённый татарами, да вернувшийся в родную землю через всю Европу. Себя он назвал воеводой истинного царя, божился, что Дмитрия Иоанновича видел у ляхов живым и здоровым… И Елец встал под его