Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Корабли древних индусов

Перевод – О. Колесников

Около двадцати пяти лет назад возле побережья Ньюфаундленда столкнулись два океанских парохода; один из них затонул, вместе со всем, что было на борту, другой остался на плаву благодаря тому, что его корпус был разделен железными переборками на водонепроницаемые секции. Хотя днище корабля оказалось повреждено ниже уровня воды, это только заполнило одну из секций, в которой была пробоина, после чего пароход прибыл благополучно в порт. Из-за того происшествия на это новое усовершенствование искусства судостроения было обращено такое заметное внимание, и достоинства этого были оценены так высоко, что с тех пор почти все пароходы строят так, что корпуса разделены водонепроницаемыми переборками.

Подобно большинству других так называемых «современных» изобретений, это использовалось еще в Древней Индии; и приводя нижеследующую цитату, из рассказа известного – и поныне уважаемого и вызывающего доверие – венецианского путешественника тринадцатого столетия, сэра марко Поло,[311] мы выражаем надежду, что это послужит дополнительным стимулом молодой Индии уважать своих предков за их достижения:

У некоторых судов, самых крупных, их составные части, числом до тринадцати, отделены друг от друга стенами из толстых досок, но так, что можно переходить из одной части корабля в другую. Цель этого – в том, чтобы принять меры против последствия несчастных случаев, повреждающих судно и вызывающих протечки, таких как столкновение со скалой или удар кита, – обстоятельство, которое не нечасто происходит; во время ночного плавания пенный след от корабля привлекает внимание голодных животных, и кит, предполагая, что это обильное скопление его питания, яростно мчится к нему и ударяет в судно, что как правило приводит к повреждению подводной части. Вода, бегущая в месте, поврежденном ударом, делает место повреждения хорошо заметным. Команда, обнаружив протечку, немедленно переносит товары из секции, затопляемой водой, которая, из-за перегородок, специально для этого и устроенных, не может перетекать из одной секции в другую. Затем они заделывают повреждение, после чего возвращают товары на прежнее место, туда, откуда те были убраны. Все суда имеют двойную обшивку; то есть у подводной части корпуса есть как бы дополнительный чехол. Их конопатят паклей как изнутри, так и снаружи, и скрепляют железными скобами. Дерево здесь не просмаливают, поскольку в этой стране смолы нет, но промазывают смесью следующего приготовления: берут простую известь и гашиш, который нарезают очень мелко, тщательно перемешивают, с добавлением масла, полученным от некоторого дерева, и тем самым создается своего рода мазь, которая очень долго остается вязкой и – даже более хороший материал, чем смола.

Космический разум

Перевод – К. Леонов

Все, что покидает состояние лайя (однородного), становится активной сознательной жизнью. Индивидуальное сознание проистекает из абсолютного сознания, которое является вечным Движением, и возвращается в него.

– «Эзотерические аксиомы»

Чем бы ни было то, что думает, понимает, хочет и действует, – это нечто небесное и божественное, и потому должно необходимым образом быть вечным.

– Цицерон

Концепция материи Эдисона уже упоминалась нами ранее. М-р Г. Парсонс Латроп сообщает в «Harper's Magazin», что великий американский специалист по электричеству высказал свое убеждение в том, что атомы «обладают некоторым количеством разумности», и проявил терпимость к другим фантазиям такого рода. За этот полет фантазии февральский номер «Review of Reviews» делает выговор изобретателю фонографа и критически замечает, что «Эдисон чересчур предался мечтаниям», и что его «научное воображение» трудится неустанно.

Было бы хорошо, если бы люди науки побольше занимались своим «научным воображением», а догматическим и холодным отрицанием – немножко меньше. Мечты бывают разного рода. В том странном состоянии бытия, которое, как говорил Байрон, приводит нас к тому, что «мы можем видеть с закрытыми глазами», человек часто воспринимает более реальные факты, чем во время полного бодрствования. Воображение является одним из сильнейших элементов человеческой природы, или говоря словами Дугалда Стюарта – это «великий источник человеческой активности и основное средство улучшения человека… Стоит разрушить эту способность, и состояние человека станет таким же неизменным, как у животных». Оно является лучшим проводником для наших слепых чувств, и без него они никогда не могли бы вывести нас за пределы материи и ее иллюзий. Величайшие открытия современной науки обязаны своим появлением способности к воображению своих авторов. Но что бывает, когда постулируется что-либо новое, когда выдвигается теория, противоречащая своей хорошо прижившейся предшественнице, не соответствующая общепринятой науке, которая пытается подавить ее? Гарвея тоже вначале считали «мечтателем» и сумасшедшим в придачу. В конце концов, вся современная наука состоит из «рабочих гипотез», плодов «научного воображения», как это удачно определил м-р Тиндаль.

Поскольку идея о сознании в каждом атоме и о возможности полного контроля человека над клетками и атомами своего тела до сих пор не имели imprimatur [одобрения] «пап» точной науки, значит ли это, что эта идея должна быть отброшена как мечта? Аналогичные представления содержатся и в оккультизме. Оккультизм говорит нам, что каждый атом, подобно монаде Лейбница, заключает в себе маленькую вселенную, и что каждый орган и каждая клетка человеческого тела обладают своим собственным мозгом, имеющим память, опыт и способности к различению. Идея Универсальной Жизни, состоящей из жизней отдельных атомов, – это одно из древнейших представлений эзотерической философии, и самая современная гипотеза нашей науки, а именно гипотеза о жизни кристаллов, – это первый луч древнего светильника знания, который достиг наших ученых. Если можно показать, что растения имеют нервы, ощущения и инстинкты (что представляет собой лишь другое название сознания), почему бы не допустить то же самое и по отношению к клеткам человеческого тела? Наука разделяет материю на органическую и неорганическую части лишь потому, что она отрицает идею абсолютной жизни и жизненного принципа как единого целого: в противном случае, она бы первой увидела, что абсолютная жизнь не может создать даже геометрическую точку, или какой-либо атом, являющийся неорганическим. Но они говорят, что оккультизм «учит тайнам», а тайна – это отрицание здравого смысла, то есть это опять же метафизика, только в виде поэзии, как говорит м-р Тиндаль. Для науки не существует такой вещи, как тайна; и поскольку Жизненный Принцип является и всегда будет оставаться для интеллекта наших цивилизованных народов тайной на физическом плане, – те, кто занимаются этим вопросом, с необходимостью должны быть или дураками, или мошенниками.

Dixit (сказано). Несмотря на это, мы можем повторить вместе с французским проповедником: «Тайна – это неизбежность в науке». Официальная наука окружена со всех сторон и огорожена недостижимыми тайнами, в которые никогда нельзя будет проникнуть. А почему? Просто потому, что физическая наука обрекает сама себя на развитие, подобное бегу белки в колесе материи, ограниченное нашими пятью чувствами. Хотя она несведуща как в образовании материи, так и простой клетки; хотя она бессильна объяснить, чем является это, то или что-либо другое, все же она будет превращать в догму и настаивать на том, чем на самом деле не являются ни жизнь, ни материя и все остальное. Получается, что слова отца Феликса, адресованные пятьдесят лет назад французским академикам, стали почти бессмертными как трюизм. «Джентльмены», – сказал он, – «вы вкладываете в наши уста упрек, что мы учим тайнам. Но вообразите науку, какую вы хотите; последуйте за всем великолепием ее выводов… и когда вы достигнете ее истинного источника, вы столкнетесь лицом к лицу с неизвестным!»

Теперь для того, чтобы раз и навсегда покончить с этим проклятым вопросом в умах теософов, мы собираемся доказать, что современная наука благодаря физиологии сама находится накануне открытия того, что сознание является универсальным, подтверждая таким образом «мечты» Эдисона. Но прежде чем мы это сделаем, мы намерены показать, что хотя многие из людей науки все более и более проникаются таким убеждением, очень немногие являются достаточно смелыми, чтобы открыто признать его, как это сделал покойный доктор Пирогов из Санкт-Петербурга в своих посмертных «Воспоминаниях». Этот великий хирург и патолог поистине вызвал своей публикацией взрыв осуждения со стороны своих коллег. Как это может быть, спрашивала публика? Доктор Пирогов, которого мы считали почти полным воплощением европейской мысли, может разделять суеверия безумных алхимиков? Тот, кто по словам своего современника: