Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

На что, повторяя уже сказанное выше, мы утверждаем, что эмоциональной благотворительностью было сделано больше зла, чем хотели бы это признать сентименталисты. Любой человек, изучающий политическую экономию, знаком с этим фактом, считающимся трюизмом у всех тех, кто посвятил свое внимание данной проблеме. Не существует никакого другого благородного чувства, кроме этого, которое воодушевило бы неэгоистичного филантропа; но обсуждаемая тема вовсе не ограничивается признанием этой истины. Следует проверить практические результаты его работы. Мы должны посмотреть, не сеет ли он семена большего зла, в то время как облегчает меньшее.

То, что «большая часть населения нашей страны, занимаясь тяжелым физическим трудом», находится за чертой бедности – это факт, отражающий огромное доверие к репутации таких работников. Это не влияет на их кредо, ибо подобные натуры останутся верными себе, независимо от изменений преобладающих догм. И, безусловно, очень жалкой иллюстрацией тех плодов, которые принесли долгие века догматического христианства, является то, что Англия сегодня столь ослаблена страданиями и нищетой, – особенно принимая во внимание библейскую заповедь, что о дереве судят по его плодам! Можно бы было также возразить, что необходимо открыть новую страницу в церковной истории, прошлое которой запятнано преследованиями, подавлением знания, преступлениями и убийствами. Но трудности на этом пути непреодолимы. «Церковное вероучение», поистине, сделало лучшее из того, что могло, став наравне с веком, признавая учения науки и заключая с ней негласные перемирия, но оно неспособно дать миру истинно духовный идеал.

Та же самая христианская церковь нападает с бесполезным упрямством на всевозрастающее воинство агностиков и материалистов, но совершенно ничего не знает, как и последние, о тайнах посмертного существования. Величайшей необходимостью для церкви, согласно профессору Флинту, является сохранение в числе своей паствы лидеров европейской мысли. Однако такие люди рассматриваются как анахронизм. Церковь разъедает скептицизм в ее собственных стенах, и ныне стали весьма обыденными свободомыслящие священники. Этот постоянный отток жизненных сил поставил истинную религию в очень затруднительное положение, и необходимо влить в современную мысль новый поток идей и устремлений, короче говоря, подвести логическую основу под возвышенную нравственность, науку и философию, соответствующую тому времени, в котором в мире появилась теософия. Простая материальная филантропия, без привнесения новых идей и облагораживающих представлений о жизни в умы простых людей, совершенно бесполезна. Одно лишь постепенное усвоение человечеством великих духовных истин преобразит лицо цивилизации и будет, в конце концов, много более эффективной панацеей от зла, чем простое копание в поверхностных страданиях. Предупреждение болезни лучше ее лечения. Общество создает своих собственных отверженных, преступников и распутников, а затем проклинает и уничтожает своих собственных Франкенштейнов, осуждая свое собственное потомство, «кость от кости, и плоть от плоти», на жизнь в проклятии на земле. И все же это общество признает и в высшей степени лицемерно навязывает христианство – то есть, «церковное вероучение». Должны мы в таком случае, или нет, сделать из этого вывод, что это вероучение не отвечает требованиям человечества? Безусловно, первое, и наиболее болезненно и очевидно для ее современной догматической формы то, что оно превратило прекрасные этические наставления Нагорной проповеди в плод Мертвого моря, не более чем в чисто выбеленный склеп.

Далее, тот же «М», в отношении Иисуса, к которому могут быть применены лишь две альтернативы, пишет, что он «был либо Сыном Божиим, либо самым подлым самозванцем, которого когда-либо носила эта земля». Наш ответ – ничего подобного. Жил ли Иисус Нового Завета, или нет, существовал ли он как исторический персонаж, или был просто вымышленной фигурой, собравшей вокруг себя библейские аллегории, – Иисус из Назарета Матфея и Иоанна, это тот идеал, которому всякий стремящийся к мудрости и западный кандидат в теософы должен следовать. То, что такой человек как он был «Сыном Бога» – это столь же несомненно, как и то, что он был не единственным «Сыном Бога», не первым из них и даже не последним, который завершил бы ряд «Сынов Бога», или детей Божественной Мудрости, на этой земле. Неправомерно и такое утверждение, что при жизни он (Иисус) когда-либо «говорил о себе как о единосущем с Иеговой, Всевышним, Центром Вселенной», равно как в его не применяющихся, но не отмененных законах, так и в скрытом мистическом значении. Ни в одном месте Иисус не ссылается на «Иегову», но, напротив, опровергая законы Моисея и так называемые Заповеди, завещанные на горе Синай, он предельно четко и выразительно отделяет себя и своего «Отца» от синайского родового бога. Вся пятая глава Евангелия от Матфея проникнута страстным протестом «миротворца, сеющего любовь и милосердие» против жестоких, суровых и эгоистичных заповедей «мужа брани», «Господа» Моисея (Исход, 15:3). «Вы слышали, что сказано древним», – так-то и так-то – «А Я говорю вам», – совершенно противоположное. Христиане, которые все еще придерживаются Ветхого Завета и Иеговы израильтян, являются в лучшем случае евреями-схизматиками. Пусть они, при всем при этом, остаются таковыми, если пожелают; но они не имеют права называть себя не только христианами, но и хрестианами.[310]

Совершенно несправедливо и неправомерно утверждать, как это делает наш анонимный корреспондент, что «вольнодумцы известны неправедностью своей жизни». Некоторые из выдающихся личностей и глубочайших мыслителей нашего времени украшают ряды агностиков, позитивистов и материалистов. Последние являются злейшими врагами теософии и мистицизма; но это не причина для того, чтобы не воздать им должное. Полковник Ингерсолл, отъявленный материалист и лидер свободомыслия в Америке, признается даже его врагами – идеальным мужем, отцом, другом и гражданином, одной из самых благородных личностей, украшающих Соединенные Штаты. Граф Толстой – это вольнодумец, давно расставшийся с православной церковью, и, тем не менее, всей своей жизнью он служит примером самопожертвования и альтруизма, сравнимого с альтруизмом Христа. Каждому «христианину», чтобы стать добродетельным, следовало бы взять за образец в личной и общественной жизни этих двух «безбожников». Щедрость многих свободомыслящих филантропов обнаруживает разительный контраст с апатией богатых сановников церкви. Отвергать их как «врагов церкви» – столь же абсурдно, сколь и достойно презрения.

«Что вы можете предложить умирающей женщине, которая боится идти в одиночестве в ТЕМНУЮ НЕИЗВЕСТНОСТЬ?» – спрашивают нас. Наши христианские критики искренне признают при этом: (а) что христианские догмы лишь развили страх перед смертью, и (б) агностицизм ортодоксальных верующих в христианскую теологию в отношении будущего состояния после смерти. Поистине, трудно понять специфический тип блаженства, который ортодоксия предлагает своим верующим в виде – осуждения на вечные муки.

Умирающий человек – средний христианин – с омраченными воспоминаниями о жизни, вряд ли сможет понять это благодеяние; в то время как кальвинист или фаталист, который вскормлен идеей о том, что постоянное страдание может быть предопределено для него Богом извечно, не из-за какой-то вины этого человека, но просто потому, что он – Бог, более чем оправдан в том, что он рассматривает последнего как нечто в десять раз худшее, чем любой дьявол или черт, которого могла бы выдумать греховная человеческая фантазия.

Теософия, напротив, учит тому, что в природе царит совершенная, абсолютная справедливость, хотя узко мыслящие люди и неспособны увидеть ее во всех деталях на материальном и даже психическом плане, и что каждый человек сам определяет свое будущее. Истинный Ад – это жизнь на Земле, как результат кармического наказания, которое следует из-за предыдущей жизни, в течение которой были созданы дурные причины. Теософ не верит в ад, но с уверенностью ожидает покоя и блаженства во время промежутка между двумя воплощениями, как вознаграждения за все несправедливые страдания, которые он вытерпел в некой жизни, в которую он был ввергнут Кармой, и в течение которой он в большинстве случаев столь же беспомощен, как оторванный листок, кружимый дующими в разные стороны ветрами личной и общественной жизни. В различные времена было достаточно сказано об условиях посмертного существования, так что существует достаточное количество надежной информации по этому вопросу. Христианской теологии нечего добавить на эту животрепещущую тему, кроме разве тех случаев, когда она скрывает за тайной и догмой свое незнание; в отличие от оккультизма, который, раскрывая библейский символизм, тщательно объясняет его.