Вернадский - Геннадий Аксенов

По воспоминаниям Зинаиды Михайловны Дириной, дочери дальней родственницы Вернадского Елизаветы Павловны Супруновой, выполнявшей у него в те годы роль секретаря, можно восстановить план квартиры. Окна спальни Вернадского как раз и выходили на сад американского посла. Окна кабинета — в тихий переулок. Его точный интерьер со всеми книгами и вещами был воссоздан в Кабинете-музее в институте его имени. Зинаида Михайловна, в те годы бывшая еще Зиночкой, кончавшей школу, поступавшей в институт, иногда бывала у Вернадских, гуляла с дедушкой по переулку, который помнился ей всегда заснеженным и тихим. Он таким и был. И что особенно важно, совсем недалеко от Зубовского бульвара, где жили Дмитрий Иванович и Любощинские.

Итак, он снова возвратился в Москву и в тот же ее район, который можно назвать московской Касталией — местообитание российской интеллектуальной элиты: писателей, художников, ученых, архитекторов. Несмотря на все исторические перемены, здесь, в Белом городе, сохранялся еще незримый круг московской интеллигенции, не разбавлявшийся многочисленными новоселами, заполнившими старые переулки. Недаром в этот круг так стремился попасть Михаил Булгаков, появившийся в Москве еще в 1922 году и тогда, в 1935-м, поселившийся недалеко от Вернадского по другую сторону Арбата. Писатель, кстати, ходил на приемы в Спасо-хаус. Здесь, в заповедных московских местах, разворачивается действие многих его произведений.

И по сей день чистый тихий центр привлекает москвичей, иностранцев и провинциалов живописной суетой Старого Арбата и романтической тишиной запутанных переулков и бывших усадеб.

* * *

Чаще всего дела решаются в Дурновском. Приходит заместитель Александр Павлович Виноградов, с ним обговаривается все самое главное. Но не реже одного раза в неделю Вернадский приезжает на Старомонетный сам.

Для кого как, а для Александра Михайловича Симорина такие дни — праздники. Как и для Личкова, Вернадский для него не только научный руководитель. Симорин бесконечно уважал его за единство образа жизни и убеждений, за смелость мысли и духовную наполненность. По представлениям Валентины Сергеевны Неаполитанской, они были близки, ибо оба были мистиками и романтиками. Для обоих характерно небытовое отношение к жизни и глубокое переживание окружающего. Действительно, недаром Вернадский написал о Симорине и его друзьях — Кирсанове и Лебедеве — необычные слова: «У них был кружок мистических поэтов». Симорин любил Волошина, знал неопубликованные его стихи и, по-видимому, читал их друзьям.

Покойная ныне В. С. Неаполитанская, бывшая хранителем Кабинета-музея Вернадского, работала тогда в располагавшемся рядом СОПСе. В 117-ю комнату ее притягивала необычная атмосфера, создаваемая Симориным. По ее словам, он часами мог восторженно говорить об идеях Вернадского, о назначении человека, о музыке и звездах. Он заразил ее любовью к Вернадскому, чем определил, в сущности, ее дальнейшую судьбу.

Между тем восхищение научным руководителем и поклонение ему, такое обычное в лабораториях всего мира, было не совсем обычным в тех условиях. Знание, которое здесь культивировалось, поневоле превращалось в запретное, официально не поощряемое, если вспомнить ту кампанию, которая сопровождала имя Вернадского в официальных кругах. А за стеной 117-й комнаты висела стенгазета института, в которой время от времени появлялись статьи, призывавшие разоблачить Вернадского как виталиста и идеалиста.

В кружок мистических поэтов входил, кроме Симорина, Анатолий Кирсанов, молодой талантливый инженер-химик. Образование он получил в Германии, где долгие годы находился в командировке его отец, химик-органик. Вернувшись в Союз, Кирсанов сделал в БИОГЕЛе первую свою серьезную работу по обнаружению золота в воде.

Кирсанов возмущался порядками, царившими в стране, и говорил, что даже в фашистской Германии нет такого тотального гнета. Разговоры в 117-й приобретали опасный оборот.

У Симорина начал свой путь в науку выдающийся исследователь Кирилл Павлович Флоренский, сын философа, богослова, инженера и математика отца Павла Флоренского.

Мыслитель-священник принадлежал к поколению Георгия Вернадского. У них был даже общий друг, Михаил Шик, помогавший кадетам во время событий 1905 года. В 1918 году священники Шик и Флоренский спасали сокровища Троице-Сергиевой лавры. И еще одна ниточка связывала весь круг: Михаил Шик женился на Наташе Шаховской.

Возвращаясь из Крыма в 1921 году в вагоне санитарного поезда, Вернадский все полмесяца пути с большим увлечением читал «Столп и утверждение истины» — докторскую диссертацию отца Павла Флоренского и очень высоко оценил ее. Также и Флоренский высоко ставил «Биосферу» и писал автору, что над или внутри оболочки жизни он выделил бы еще пневматосферу — сферу духа, реально существующую и влияющую на человеческую жизнь и окружающую среду.

После ареста философа Вернадский принял участие в судьбе его сыновей Василия и Кирилла. Первому помог устроиться в Геолого-разведочный институт, второго взял в 1935 году в БИОГЕЛ в группу Симорина. Кириллу в то время исполнилось 19 лет, но он уже успел проявить себя в научной работе. А произошло это следующим образом.

Приобщил его к геологии ученик Вернадского Давыд Иванович Иловайский. По воспоминаниям Неаполитанской, Иловайский нашел способ обойти бдительность органов, запрещавших учиться детям дворян и других лишенцев. Он брал талантливых юношей с собой в экспедиции, обучал геологической работе в поле, а потом вместе с ними публиковал научные статьи. Имея несколько таких публикаций, молодой человек и без высшего образования мог устроиться, например, в лабораторию, получить звание младшего научного сотрудника, а потом поступить, например, в заочный институт.

Именно таким путем шел Кирилл Флоренский. От Иловайского попал в лабораторию геохимика Вениамина Зильберминца, который сотрудничал с Вернадским, а от него уж в апреле 1935 года к Симорину. Флоренский вспоминал, как Вернадский познакомил его тогда с К. А. Ненадкевичем, работавшим в том же здании этажом ниже. «Это мой ученик, — представил он младшего. — А это, — и запнулся, глядя на седобородого 56-летнего Константина Автономовича, — тоже мой ученик». И сам весело засмеялся, пораженный таким разрывом в возрасте учеников.

Молодой Флоренский быстро обнаружил настоящий талант экспериментатора и изобретателя. Вскоре он стал личным лаборантом Вернадского. Отцу, находившемуся тогда в Соловецком лагере, где он вскоре и погибнет, Кирилл сообщает обо всем интересном в лаборатории (только о науке, конечно). Ответы священника Флоренского приобретали иногда вид подлинных теоретических шедевров. И непременно он спрашивал, виделся ли Кирилл с Вернадским, потому что даже недолгое общение полезно, обязательно отзовется новым поворотом мысли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});