Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

ничего не видел, ничему не внимал» [Бальзак, Блеск и нищета куртизанок, начало].

— Вам кого? — спросил его секретарь… — Зачем вам к председателю? По какому делу? — Проникая в нужное ему место, посетитель должен преодолевать сопротивление сторожей, охранников, секретарей, лакеев, швейцаров и др. В «Вендетте» Бальзака некий корсиканец добивается аудиенции у Наполеона, офицер охраны его не пропускает; подъехавший Люсьен Бонапарт узнает соотечественника и проводит его во дворец. «Тридцатилетняя женщина» начинается с того, что старика и его дочь не пропускают на парад в Тюильрийский сад; затем начальник караула, узнав девушку, отменяет запрет. В «Идиоте» Достоевского князь Мышкин долго беседует с лакеем, прежде чем получить доступ к генералу Епанчину [1.2]. Драматург Максудов, придя впервые в театр, остановлен швейцаром: «— Вам кого, гражданин? — подозрительно спросил он и растопырил руки, как будто хотел поймать курицу» [Булгаков, Театральный роман, гл. 1]. Эта форма ретардации, оттеняющей явление героя, встречается уже в античной литературе: например, «Эдип в Колоне» Софокла открывается диалогом Эдипа и сторожа, который не решается впустить слепого странника в город.

— Вам кого? Зачем вам к председателю? По какому делу? — как знакомы нам всем эти сухие, нелюбезные слова! Препирательство с секретарем — ходячий элемент советской сатиры на бюрократов (см. также следующий абзац), так что, как это обычно у соавторов, советский мотив наложен на старый и общелитературный.

Как видно, посетитель тонко знал систему обращения с секретарями… Он не стал уверять, что прибыл по срочному казенному делу. — По личному, — сухо сказал он, не оглядываясь на секретаря и засовывая голову в дверную щель. — О приоритете личных дел перед служебными в канцеляриях ср. диалог в современном фельетоне: «— Товарищ, — уже настойчиво повторил неизвестный. — Шестой год знаю, что товарищ… [ответил секретарь]. Вам чего? — Да вот, заведующего нельзя ли… — Вам по личному делу? — Нет, по служебному. — До среды приема не будет» [Свэн, Обыкновенная история // Сатирический чтец-декламатор].

1//8

…Бросилось ему в глаза облезлое американское золото церковных куполов. — Американским золотом назывались разного рода имитации золотого покрытия, например, металл или посеребренное дерево, на которые наносился прозрачный желтый лак [см.: Вентцель, Комм, к Комм., 179–181; там же выдержки из статьи «Позолота» в словаре Брокгауза и Ефрона].

1//9

— Храм спаса на картошке… — Подтекст остроты Бендера — формулы «храм Спаса на крови», «Спаса на бору», «Николы на песках» ит. п., а также такой исторический факт, как массовое закрытие властями церквей и монастырей, их разрушение или приспособление для целей, ничего общего с религией не имеющих. В бывших церквях размещались клубы, кинотеатры, школы, музеи (предпочтительно антирелигиозные), кооперативы, библиотеки, столовые, склады (зерна, сена, инструментов, утильсырья и хлама), колонии для беспризорных, общества политкаторжан и пр. Колокола под звуки «Интернационала» сбрасывались с колоколен и шли на переплавку якобы по требованию самих верующих. В прессе требовали ускорить и ужесточить кампанию по отъему церквей у населения, высмеивались верующие, собиравшие подписи под письмами протеста [Ю. Ларин, Чу 15.1929; Г. Рыклин, Чу 26.1929 и др.]. Пиками этого движения были снос в июле 1929 одной из святынь русского православия — Иверской часовни в Москве и взрыв в январе 193 °Cимонова монастыря, описанного Карамзиным в «Бедной Лизе». Данное место — одно из немногих отзвуков этих событий в ЗТ; о другом намеке см. ЗТ 25//8.

Острота Бендера имеет и другой подтекст. В семинарской речи пришедшая в упадок и небрежение церковь именовалась «овощным хранилищем». Выражение почерпнуто из Псалтири: «Приидоша языцы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим яко овощное хранилище» [псалом 78].

1//10

…Фанерной аркой со свежим известковым лозунгом: «Привет 5-й окружной конференции женщин и девушек»… — Ср. лозунги: «Привет VII всесоюзному съезду акушеров и гинекологов»; «Привет московской областной конференции»; «Привет Всесоюзному пионерскому слету»; «Наш привет крестьянам, участвующим хлебом в строительстве государства»;

«Наш привет 2-й нижегородской краевой конференции ВКП(б)»; «Привет первому тиражу займа индустриализации» [КП 24.1926; Пр 15.09.29; Пж 32 и 45.1929, 17.1930; КП 05.1928] и др. Частота — не только в столицах, но даже в маленьких уездных местечках — конференций, слетов, съездов и т. п., порой с довольно расплывчатой тематикой, отражена в данном месте ЗТ как характерная черта времени.

Другая примета времени — его архитектурного облика — это триумфальная фанерная арка. Обычай воздвигать импровизированные арки (чаще всего деревянные, и не в виде собственно арки, т. е. дуги, а прямоугольные) по случаю демонстраций, конференций и слетов, ярмарок и выставок, автопробегов, эстафет, открытий новостроек, выборов и т. п., а также при въезде в города и на территорию СССР, перешел в советскую культуру из дореволюционной. Они украшались хвойными ветвями, лентами и изречениями, как, например, арка на советско-польской границе с надписью «Коммунизм сметет все границы», «живо напоминающая такие же досчатые арки, наспех сколоченные в разных городах республики» [М. Колосов, Десять верст, Ог 25.01.30]. В эпизоде пуска трамвая [ДС 13] «новое здание депо обвивали хвойные дуги». В турксибских главах романа упомянута «деревянная триумфальная арка с хлопающими на ней лозунгами и флагами» [ЗТ 28]. Вблизи вокзала в Самарканде старый памятник русскому солдату был заменен «памятником Ленину — триумфальной аркой, сделанной из досок и наскоро окрашенной в разные цвета» [Громов, Перед рассветом, 145]. М. Кольцов отмечает аналогичное строение в центре Астрахани: «Колоннами арки служат две деревянные фабричные трубы, разделанные маляром в вафельные кирпичики. Наверху — путаница из сосновых планок, выкрашенных в сизый цвет и изображающих индустриальный мотив. Вниз по трубам спускается широкая красная лента» [Волга вверх, Избр. произведения, т. 1].

Воздвижение арок по поводу официальных торжеств и визитов — характерный элемент провинциального топоса, и не только советского. В рассказе И. Бунина «Чаша жизни» говорится о триумфальной арке, сооруженной по случаю приезда в уездный город «важных лиц»; она побелена мелом и увита зеленью [гл. 11]. В романе П. Бенуа «Прокаженный король» (русский перевод 1927, действие во французском Индокитае) «триумфальная арка из чахлой листвы и бумажных лент» возводится к проезду через деревню в джунглях колониального резидента [гл. 4].

1//11

— Нет, — сказал он с огорчением, — это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже. — Это фирменное изречение Остапа Бендера является, видимо, вольным переводом французской поговорки: «Се n’est pas Pérou» (т. е. это не бог весть что такое), связанной с представлениями о сокровищах Перу [указал К. В. Душенко].

1//12

Девушки, прикрывшись книгами Гладкова, Элизы Ожешко и Сейфуллиной, бросали на приезжего трусливые взгляды. — Из наблюдений над чтением советских людей в 1926–1930: «Молодежь читает по большей части приключенческие романы и путешествия, кто постарше — брошюры по политэкономии, историю, биографии… Романы? Не очень… Даже Толстого не особенно читают. Кое-какие книги наших современных писателей — тех, которые