Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

пота скатилась по щеке Роджера, и он вытер ее рукавом плаща.

— Не желает ли кто-нибудь сказать пару слов о покойной? — спросил он, окидывая публику взглядом. Молчание и завывание ветра были ему ответом.

Он прочистил горло, кто-то хихикнул.

— Бабуля… — прошептал Джемми, дергая мою юбку.

— Шшш.

— Но, бабушка… — Настойчивость в его голосе заставила меня повернуться и посмотреть на него.

— Ты хочешь в туалет? — шепотом спросила я, склоняясь к нему. Он помотал головой достаточно сильно, чтобы тяжелая копна рыже-золотистых волос замоталась по его лбу.

— O, Господи, Небесный Отец наш, ведущий нас сквозь время к упокоению и счастию в вечности, будь с нами и сейчас, дабы ободрить и поддержать.

Я подняла глаза и увидела, что Роджер снова положил руку на грудь усопшей, очевидно, решив, что пора заканчивать. По явному облегчению, сквозившему в лице и голосе, я поняла, что он, должно быть, закончит какой-то привычной молитвой из Книги общего богослужения, достаточно знакомой для того, чтобы он смог свободно перевести ее на гэльский.

— Дай нам знать, что дети Твои драгоценны в очах Твоих… — Он остановился, явно борясь со своим горлом: мышцы на шее сокращались, тщетно пытаясь устранить препятствие без лишнего шума.

— Эээ… ХРРМ! — Звук, похожий на смех, пронесся по комнате, и Бри будто зарычала, словно вулкан, готовый извергнуть лаву.

— Бабушка!

— Ш-ш-ш!

— …очах Твоих. Дабы они… пребывали с Тобой вечно, и милость Твоя…

— Бабушка!

Джемми извивался так, будто колония муравьев поселилась у него в штанах, на лице застыло выражение человека, который должен сообщить нечто невероятно важное.

— Я есмь Воскресение и Жизнь, говорит Господь, верующий в Меня, если и умрет… рр-гм… оживет… — Предчувствуя скорый финал, Роджер напряг связки сверх меры, отчаянно хрипя и спотыкаясь на каждом слове, но голос его при этом звучал решительно и громко.

— Подожди минутку, — прошипела я. — Я выведу тебя на…

— Нет, бабушка, смотри!

Я проследовала взглядом в направлении, которое он указывал, и на мгновение подумала, что он имеет в виду своего отца. Но это было не так.

Старая миссис Уилсон открыла глаза.

* * *

Воцарилась мгновенная тишина, взгляды всех присутствующих были прикованы к миссис Уилсон. Раздался общий вздох удивления, и люди инстинктивно отступили назад, вскрикивая от испуга и охая от боли, когда соседи оттаптывали им пальцы или прижимали к грубым бревенчатым стенам. Джейми схватил внука как раз вовремя, чтобы спасти его от толпы, и крикнул так громко, как только мог: «Стоять!» Мощь его голоса заставила толпу мгновенно замереть, за это время он успел сунуть Джемми в руки Брианне и протолкнуться к столу.

Роджер подхватил недавнюю усопшую и помог принять ей сидячее положение, рукой она слабо ощупывала повязку на челюсти. Я бросилась следом за Джейми, локтями прокладывая себе путь.

— Дайте ей немного воздуха, — сказала я, повышая голос. Тишина сменялась взволнованным бормотанием, но все замолчали на то время, пока я возилась с повязкой. Комната замерла в ожидании, пока недавний мертвец двигал затекшими челюстями.

— Где я? — спросила она квакающим голосом. Ее взгляд потерянно блуждал по комнате, пока не остановился на лице дочери.

— Мэйри? — проговорила она неуверенно. Миссис Кромби бросилась вперед и, упав на колени, разразилась рыданиями, хватая мать за руки.

Я тем временем проверяла, как могла, все жизненные показатели, которые были не такими уж и жизненными, но довольно неплохими для того, кто был мертв еще минуту назад. Дыхание очень поверхностное, тяжелое, лицо цвета овсянки недельной давности, холодная влажная кожа, несмотря на духоту в комнате, а пульса я вообще не могла найти, хотя он точно должен был быть. Так ведь?

— Как вы себя чувствуете? — спросила я.

Она положила дрожащую руку на живот.

— Немножко нездоровой, — прошептала она.

Я положила руку на ее живот следом за ней и тут же почувствовала: пульс, но не там, где ему положено быть. Он был нестабильный, прерывающийся, слабый, но был именно там.

— Иисус твою Рузвельт Христос, — сказала я. Я говорила негромко, но миссис Кромби выдохнула, и я увидела, как дернулся ее передник, — без сомнения, она показывала рога. У меня не было времени для извинений, я поднялась и дернула Роджера за рукав, уводя его в сторону.

— У нее аневризма аорты, — сказала я очень тихо. — Внутреннее кровотечение, которое продолжается уже какое-то время, — достаточное, чтобы она потеряла сознание и тело остыло. Очень скоро аневризма разорвется, и тогда она и вправду умрет.

Он громко сглотнул, его лицо побледнело, но он сказал только:

— Сколько времени?

Я бросила взгляд на миссис Уилсон: ее лицо было того же серого оттенка, что и набухшее снегом небо, а глаза постоянно теряли фокус, как затухающая свеча на ветру.

— Ясно, — сказал Роджер, хотя я ничего не ответила. Он глубоко вдохнул и прочистил горло.

Толпа, которая шипела, как стая взволнованных гусей, тут же умолкла. Все взгляды были прикованы к сцене у стола.

— Наша сестра вернулась к жизни, как и все мы вернемся однажды благодатью Божией, — сказал Роджер мягко. — Это знак надежды и веры для нас. Она скоро снова уйдет к ангелам, но возвратилась к нам ненадолго, чтобы донести вести о Божьей любви. — Он сделал секундную паузу, очевидно, раздумывая, что еще сказать. Он откашлялся и склонил голову к миссис Уилсон. — Не хотели бы вы… сказать что-нибудь, матушка? — прошептал он на гэльском.

— Ага, хочу. — Миссис Уилсон, казалось, набиралась сил, а вместе с ними и возмущения. Слабый румянец проступил на ее восковых щеках, когда она свирепо оглядела толпу. — Что это за поминки, Хирам Кромби? — требовательно воскликнула она, буравя взглядом зятя. — Я не вижу ни еды, ни питья, и что это? — Ее голос перешел в возмущенный визг, глаза устремились на тарелку с хлебом и солью, которую Роджер отодвинул, когда поднимал ее.

— Что за… — Она оглядела собравшуюся толпу диким взглядом, и правда начала открываться перед ней. Ее запавшие глаза выпучились. — Что за… ты, бесстыжий скряга! Это вовсе не поминки! Ты хотел похоронить меня только с коркой хлеба и глотком вина для поедателя грехов — странно, что ты оставил хоть это! Не сомневаюсь, ты бы и саван с меня снял, чтобы наделать одежды своим сопливым детям! И где моя брошь?! Я сказала, что хочу быть похоронена с ней! — Ее костлявая рука прижалась к морщинистой груди, сгребая в кулак обветшавшую ткань. — Мэйри! Моя брошь!

— Вот она, матушка, вот она! — Бедная миссис Кромби, вся в растрепанных чувствах, шарила в кармане, всхлипывая и вздыхая. — Я убрала ее от греха подальше, я хотела надеть ее