Утраченные звезды - Степан Янченко

В открытое окно с улицы долетел гул остановившейся под домом машины, и раздались знакомые, родные до сердечной боли голоса. Сердце Татьяны Семеновны радостно забилось, она выглянула в окно. На улице, подле машины хлопотали ее дочь Катя и брат Семен. Какая неожиданная огромная радость!

Татьяна Семеновна по лестнице вниз спрыгнула кошкой, подбежала к машине с восклицанием:

— Прямо-таки какой-то божий подарок счастья! — она крепко обхватила Катю и, обцеловывая ее, причитала: — Доченька, Катенька, вот молодчина, что приехала!.. Как я по вас соскучилась! А Саша где? Что же он не приехал? — и все целовала ее щеки.

Катя высвободила свое лицо из ладоней матери, обняла ее за шею и степенно, важно расцеловала мать в губы, отрывалась, смотрела в глаза матери и снова целовала, говоря между поцелуями:

— Здравствуй, мамочка, я тоже по вас соскучилась и не выдержала, попросилась с дядей приехать, хотя до конца каникул остается две недельки.

Насладившись встречей с дочерью, Татьяна Семеновна обратилась к брату, по-сестрински обняла его, тоже расцеловала в губы и в щеки, даже чуточку растрогалась от радости встречи, сказала:

— Спасибо, что надумал приехать и Катюшу привез. А Сашу не взял?

— Саша чем-то занят, что-то они с Севой мастерят, не стал дело расстраивать своим отъездом. Говорит, что и так осталось до срока пребывания полмесяца… Ну, давайте брать сумки и заносить… Тут мать с Аней чего только не наложили.

Нагрузившись сумками и кошелками, все втроем с трудом поднялись в квартиру, зашли прямо на кухню. Опустив сумки, кошелки и узлы на стулья и на стол, втроем стали рядом, и Татьяна Семеновна принялась все осматривать сперва с внешней стороны. Потом она стала все распаковывать, удивляясь всему, что мать передала, как в недавнее безработное время. Тут были и три разделанные цыпленка, увесистые, жирные, и полная корзинка яиц, и килограмма три домашнего сливочного масла, желтого и ароматного, и двухлитровая банка свежего липового мёда, и такая же банка сметаны, загустевшей так, что только ложкой ее и взять, и кошелка красных фунтовых помидоров, и многокилограммовый закопченый свиной окорок, и узелок засушенных белых грибов, и трехлитровая банка творога, залитого по-деревенски топленым маслом.

Татьяна, осматривая все эти дары деревни, а вернее, дары родительских трудов, удивленно всплеснула руками и чуть не прокричала:

— Куда же мне все это девать, и когда же мы все это съедим. В холодильник все не вместить! — и, обхватив брата, она, как бы за родителей, стала вновь его целовать.

— А мне-то за что благодарность? Это уж матери поклон, да еще Ане — они вдвоем собирали, при встрече расцелуешь, — отшутился Семен, — надеемся, скоро приедете?

— Да уж непременно приедем — есть чего порассказать… Идемте в зал, сядем, поговорим. Вы все должны мне порассказать, — схватила Татьяна Катюшу и Семена за руки и потянула в зал.

Но Семен не стал садиться и сказал:

— Я не стану садиться. Вы пока вдвоем поговорите, а я должен по делам в обком компартии съездить: я теперь избран первым секретарем Надреченского райкома КПРФ, и у меня есть дела в обкоме. Так что я сначала съезжу туда, а потом и поговорим.

— Потом ты умчишься назад, домой, — пожалела Татьяна.

— Нет, сегодня я останусь ночевать.

— Вот чудесно! — закричала, подпрыгнув, и похлопала в ладошки Татьяна, совсем по-детски.

Семен поцеловал сестру и быстро, слегка ковыляя на побитых ногах, вышел, Татьяна осталась с дочерью и любовалась ею, оглядывая кругом.

— Ты вроде как похудела, Катюша? Правда, загорела и будто подросла.

— Зато я стала крепкая и сильная, на весь год сил набралась, и для университета потом хватит, ведь следующим летом для деревни времени не будет, — повернулась кругом Катя так, что от ее короткого платья по комнате пропорхнул ветерок. — А это ты что, мамочка, на столе разложила?

— Это все пусть лежит до прихода папы, — ответила мать, любовно глядя на стол, и рассказала дочери, что и для чего она разложила на столе.

— А что, в вашем институте еще сохранилось вечернее отделение? — спросила Катя.

— Да, наш институт еще по-советски держит вечернее отделение, правда, на платной основе, — ответила Татьяна Семеновна. — Ну, а теперь давай-ка сядем и поговорим с тобой, как мать и дочь. Расскажи, как ты провела лето? — усадила мать подле себя Катю на диване и приготовилась слушать.

Катя охотно и весело, подробно, день за днем, рассказала о своей жизни в деревне. А жизнь ее (по времени отдыха) наполовину, то есть днем, в деревне прошла вместе с деревенскими ребятами, среди которых у нее было много подруг и друзей ещё по прежним приездам.

Высокоярские ребята этим летом были заняты на строительстве художественного музея для картинной галереи художника — уроженца Высокого Яра Макарова Михаила Михайловича и на строительстве школьного, или лицейского производственного комплекса. Руководили всем делом и обучали строительным работам колхозные инженеры-строители. Так что она прошла ускоренный курс профессионального строителя. А вечера и ночи они проводили в лесном лагере-профилактории, куда их вечером привозили на колхозных автобусах. Утром из леса тоже увозили автобусами. Конечно, каждый день купались. По выходным дням устраивались лагерные мероприятия и лесные экскурсии. Иногда ночевали с Сашей дома у бабушки и дедушки. А с тетей Аней встречались каждый день, она дежурила в лагере как медработник. В общем, они не скучали и остаются очень довольными проведенным летом, а деревенским ребятам можно только позавидовать — как их обхаживают в колхозе. А колхоз держится по-советски и не собирается менять свое социалистическое содержание, и люди его, хоть и находятся в капиталистическом окружении, но удерживают свой советский образ жизни.

В конце рассказа Катя скороговоркой рассказала, что в Высоком Яре она встречалась с Павлом Рябининым. Он приезжал туда с дедушкой, чтобы перевестись из городской школы в Высокоярский лицей и будет там заканчивать одиннадцатый класс.

Он рассказал ей, что оставил мысль о поступлении в военное училище, потому что в нынешней армии и не престижно и позорно служить. Будет поступать в Московский физико-технический институт.

Татьяна Семеновна за скороговоркой Кати уловила скрытую радость дочери за решение Павла. Мать своим материнским сердцем все поняла и только спросила:

— А почему Павлуша уходит из вашей школы? Ведь здесь его знают как способного ученика, он мог бы претендовать на Золотую медаль?

Катя оправилась от своего смущения и обстоятельно поведала о житейских трудностях Павла. Во-первых, в классе и даже в какой-то мере во всей школе Павла окружает классовое подозрение и недоверие ребят как сына нечестного скоропалительного капиталиста. Никто не станет верить, что ему честно будет присуждена медаль. А это несовместимо с его порядочной, гордой натурой. А во-вторых, что самое важное, Павел окончательно разошелся с отцом как с капиталистом, как с идейно-классовым противником, и потому освобождается из-под его опеки и уходит из отчего дома. Дедушка, который живет в деревне, одобряет и даже поощряет решение Павла, берет его на свое обеспечение. Она, Катя, поддержала решение Павла, сказала в заключение дочь. Мать Павла Юлия Макаровна во всем с Павлом единодушна.

Рассказ Кати подсказал Татьяне Семеновне нечто большее, чем сообщение о жизни школьного товарища. Сердце Татьяны Семеновны от материнской догадки забилось тревожно и радостно: Значит, и в Москве они будут рядом''.

И то, что дети будут учиться в московских вузах, сомнений не было. Это в мыслях матери, хотя и пунктирно, но обозначило будущее дочери и вызывало радость в материнском сердце. А Павел будет стоящий человек. Она не осмелилась пока еще назвать его тем, кем его может сделать Катя и для себя, и для них, родителей.

Потом попросила Катя:

— Теперь ты, мамочка, расскажи, как вы жили последнее время, какие ваши с отцом дела?

Татьяна Семеновна довольно и весело улыбнулась. Она была довольна тем, что Катя была уже взрослой и участливой, что со всей осмысленной серьезностью спросила мать, как у родителей в этой тяжкой, умышленно изуродованной и развращенной жизни складываются дела, именно, как складываются дела с этой жизнью.

А вернее и не скажешь, ПОТОМУ что дела в нынешней жизни только и выторговываются, и с такой же стихийностью, как складываются цены на рынке, как приспосабливаются к спросу жизни. Уловил вовремя стихийный момент — приспособился. Вот все здоровые, трудящиеся люди и стали ловцами работы, заработков, цен рыночных — одни повышенных среди высоких, другие — пониженных тоже среди высоких. Вся удача — если встретишь хорошего, не рыночного, не с кровью, зараженной корыстью, человека. Им, ее родителям, повезло именно со встречей таких людей, и в этом их спасительная удача. А второе, что Татьяну Семеновну обрадовало в вопросе дочери, так это то, что в ее словах не прозвучало ожидание, на что же им, детям, надеяться от родителей. Это свидетельствовало только то, что дети их понимали, что между ними и родителями создана та связь, при которой, что бы ни случилось, дети будут иметь поддержку отца и матери. А доверие детей — самое большое счастье родителей, самая крепкая связь семьи и их родственности.