Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Дмитрий Каралис: Она знала, что в чемоданах?

Марио Корти: Про Солженицына я им сказал, а что именно в чемоданах — они не знали. Честно скажу — я открыл, там были книги и множество карточек с пометками. Чемоданы из Парижа попали в Тулузу, а оттуда в Милан. Я прилетел в Милан, получил эти чемоданы, сел в поезд и поехал в Цюрих. Там мы и встретились с Солженицыным. Я передал эти чемоданы, недолго посидели за столом. Потом Солженицын написал: «А вот Марио Корти привез мне мою революционную библиотеку». Примерно так.

‹…› Он теперь герой, и его даже запоздало включили в список «Имя России». ‹…›

Дмитрий Каралис: Почему значительная часть сочинений Солженицына оказалась не прочитанной российским обществом? «Ивана Денисовича» прочитали, «Архипелаг» прочитали, «В круге первом» прочитали и посмотрели, а дальше — на любителя. Знают, слышали. Но настольной книгой у населения его публицистика не стала. И та часть жизни писателя, которая началась после его триумфального возращения на родину, интересовала людей значительно меньше.

Георгий Васюточкин: Я удостоился дважды быть адресатом его неожиданных телефонных звонков и расскажу, что слышал от Александра Исаевича лично. Так вот, его выход к широкому читателю блокируется на двух уровнях. Первый, о котором мы не подозреваем, — издательский. Когда я спросил его, почему не выходят некоторые важные вещи, он ответил: «Если б вы знали, как трудно издавать настоящие вещи! Ведь у меня с руками рвут „Денисовича“, „Раковый корпус“, „Крохотки“, переиздают множество раз. А „Красным колесом“ никто не хочет заниматься. Уровень работы издательств удручающе низок, их останавливает каждое мое слово».

Ну представьте себе, на компьютерах его язык получит уйму подчеркиваний — это я уже от себя добавляю. Он даже переписал «Красное колесо» в сокращенном виде — пошел навстречу публике. А второе — то, что в стране произошел раскол поколений по способу восприятия информации. Знакомый профессор матлингвистики преподает студентам-математикам — что бы вы думали? — курс владения русским языком! Она читает им Чехова, восстанавливает навыки чтения, потому что нынешнее поколение перешло, по ее замечательному определению, на доязыковый уровень общения! Вот двухступенчатое объяснение того, почему Солженицын сейчас якобы непопулярен, якобы не прочитан.

Андрей Арьев: …Многие ждали, что он, сокрушив коммунизм, начнет демократии как раз помогать. Этого не произошло. Демократия для него — такой же апокалипсис, как и коммунизм. Возможно, ему понравилась бы идеальная монархия. Но монархия в России невозможна: уже нет народа, который хотел бы монархию, и нет силы, способной превратить бывших членов Политбюро или нынешних депутатов Государственной думы в новую аристократию. И пафос нашего гневного ангела Александра Исаевича обратился в первую очередь на критику и разрушение того, что могло быть сделано. Но люди почему-то уже не хотят собираться, объединяться ни за деревенской околицей, ни на городской площади. Хотят что-то улучшить лишь в своем собственном доме — без всякого «местного самоуправления».

Алексей Грякалов: Солженицын, как честный человек, болеющий за Россию, — критик наших недостатков. Но более всего он критик в показе тупиков, критик предостерегающий. Например: путь лагеря абсолютно бесперспективен, он закончится тем, чем закончился. Он критик либеральной стратегии в России. Он критик новой революции как потенциальной опасности для страны. Он показывает потенциальные возможности и опасности того, что может случиться со страной, с народом.

Наша задача — отнестись к нему как к великому писателю, если угодно — помочь, чтобы он занял свое место в истории русской литературы вслед за Достоевским и Толстым. Не нужно его ни переоценивать, ни недооценивать. Его критичность и есть форма утверждения.

Дмитрий Каралис: Лично мне чрезвычайно симпатично, что Александр Исаевич вернулся в обновленную Россию, а не стал подавать советы издалека, не стал ездить между американскими и европейскими университетами с лекциями, блистать на высоких приемах и давать поучительные интервью мировым информационным агентствам. У него было обостренное чувство справедливости и родины…

Что стоит одно лишь цитирование в современной России Августина Блаженного: «Государство без справедливости — шайка разбойников»! Какой власти понравится такой радикальный обличитель-советчик? Во многом он повторил творческую судьбу Толстого. …Трагедия честного человека, борца. Искренняя боль за Россию и судьба, подтвержденная непростой биографией, дают ему право быть непоследовательным, непонятым, иметь противоречия и с властью, и с обывателями.

Солженицын остро чувствовал свою ответственность писателя и гражданина за все происходящее в мире. В своей нобелевской лекции он сказал: «Однажды взявшись за слово, уже потом никогда не уклониться: писатель — не посторонний судья своим соотечественникам и современникам, он — совиновник во всем зле, совершенном у него на родине или его народом». Мне кажется, это был человек, который будет востребован нашим обществом еще не раз — и в трудные минуты, и в светлые.

(Невское время. 11.12.2008).

16 декабря 2008 г.

В. Илляшевичу:

Дорогой Володя, здравствуй! Давно не слышал тебя. Как живешь, потерявши Патриарха-земляка, но не веру? Скорбим. Царствие Небесное Митрополиту Всея Руси Алексию!

Володя, в «Неве», № 12 за 2008 год вышла моя дневниковая повесть «Принцип реванша», там есть и о визите к тебе в Таллин в 2005 году. Буду рад, если прочтешь без обиды. Журнал скоро должен появиться в «Журнальном зале». С уважением, Дмитрий.

От Илляшевича:

Дорогой Дмитрий!

Видимо, я — последний эстоноземелец, кто говорил (1,5 часа за чаем) со Святейшим (конец октября). Говорил по телефону, позднее, в середине ноября, т. к. 12 ноября моя книга «Русские судьбы Эстонии», где много подробностей о Святейшем, его родне и родословии, получила патриаршую премию конкурса Изд. отдела МП по номинации «Лучшая историческая книга». Святейшему ее тоже дарил, но, конечно, он в конкурс не вмешивался. Должны были еще встречаться в январе. Увы, теперь не сложится…

Впрочем, с Владыкой Кириллом я знаком тесно 12 лет. Если сложится с его перспективой, то, думаю, что весной встретимся тоже за чаем. К тому же Владыка и Ганичев очень близки. Кончина тронула и мое сердце так неожиданно глубоко. Журналисты одолели, узнав, что был знаком и общался (без свиты) со Святейшим 24 года. А как трудно писать о человеке, которого так давно знал. Чем больше знаешь, тем труднее говорить толком. К тому же — личность такого масштаба требует соответствующего уровня обобщений, а детали, мелочи воспоминаний мешают… Да и нет-нет сбиваешься на личное. Значительное видится на расстоянии. Такая личность — на расстоянии времени. Сделаю всё, что смогу, скрепив сердце, для «обчественности». Потом — время думать…

В Таллине был международный семинар «Духовные основы Русского мира». Участвовали проф. князь Дмитрий Михайлович Шаховской из Свято-Сергиевского богословского института (Париж) и Н. А. Нарочницкая. Хорошо пообщались. Ездили даже в Пюхтицы. Контакт установился добротный. Князь, кстати, один из крупных генеалогов, по образу — классика русской эмиграции первой волны. Мягкая ирония. Говорит: «Когда мой папа оказался в эмиграции, то был беден как церковная крыса. На исповеди перед венчанием с моей мамой, так отвечал батюшке о грехах, мол, отче, какие там грехи с 5 франками в кармане…»

«Неву» посмотрю.

Твой всегда с любовью о Господе, Володя

30 декабря 2008 г.

На афишных тумбах — портреты почетного гражданина Петербурга Даниила Гранина, ему исполняется 90 лет. Готовится собрание сочинений (за счет города).

Писательский Клуб в доме Набокова«Каждый день должен быть самым счастливым» Фрагмент беседы

Даниил Гранин: «Вот эта башня Газпрома. Никто не выступил, не объяснил, почему нужна высота четыреста метров, а не восемьдесят. Почему нужно ставить ее обязательно рядом с историческим центром? Почему нельзя отнести на окраину? Никто не разговаривает с нами нормально. Я больше того скажу, наступил экономический кризис. И кто с нами разговаривает? Мы лишь подслушиваем по телевизору, о чем Путин или президент говорят с министрами. Словно стоим за дверью и слушаем чужие разговоры. Это разве дело? Когда в Америке был великий кризис, президент Рузвельт раз в неделю обращался к нации. Почему передо мной не выступают служащие, которым я плачу деньги? Я, как налогоплательщик, плачу и Путину, и Медведеву, чтобы они хорошо работали. Почему они не рассказывают мне ясно и понятно, напрямую, что происходит? Об этом даже никто вслух не хочет говорить».