Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

class="p1">Расспросы казались чистой воды формализмом. На дворе не советские времена, теперь за проживание без прописки даже к административной ответственности не привлекают. Так полагал Жидких. Между тем, важняк сделал зарубочку в памяти. Сам собой нарисовался первый довод для ходатайства о заключении под стражу.

«Подозреваемый постоянного места жительства не имеет, нигде не зарегистрирован, может скрыться от следствия и суда».

— Где работаете?

— Индивидуальный предприниматель. Там свидетельство должно быть…

— Нашёл, — Февралёв развернул сложенный вчетверо коричневатый лист, потёртый на сгибах, но ещё хрусткий.

Все атрибуты официального документа были на своих местах.

Золотистая переливчатая голограмма наверху. Многозначный номер записи о государственной регистрации (каждая цифра помещена в отдельную ячейку). Круглая гербовая мастичная печать, хвостатая подпись начальника инспекции Федеральной налоговой службы по Ярославской области.

— Чем конкретно занимаетесь?

— Рекламная деятельность. Перевозка грузов. Остальное — по мелочи…

Добрались до графы «наличие судимости». Судим Жидких был единожды, зато областным судом. Нормы старого уголовного кодекса следователю представлялись экзотикой. Проявляя любознательность, он уточнял, какие квалифицирующие признаки означают части и пункты статей. Жидких отвечал односложно, ворошить прошлое желание отсутствовало.

«Сколько тебе в восемьдесят девятом было, ботан? — думал он зло.

— Десять? Двенадцать? В коротких штанах, поди, бегал?»

— А двести восемнадцатую[344] почему умалчиваете? Незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия? — оказалось, что Февралёв сверяется со сведениями, полученными из информационного центра.

— Забыл. Наказание по ней всё равно поглотилось более строгим, — Жидких поймал себя на том, что оправдывается по ерунде.

Он кашлянул в кулак и выпрямил спину. Подмывало сплести руки на груди, поиграть бицепсом. Желание укротил, подумав, что поза получится вызывающей. Пристроил руки на коленях.

— Судимость не снята и не погашена, — следователь констатировал второй железный довод в обосновании возможного ареста.

На этом разминка кончилась. Судья вызвал борцов на середину ковра. Посыпались вопросы по существу. Про знакомство с гражданами Пандусом и Молотковым свидетель отвечал развёрнуто.

— С Пандусом Вячеславом знаком с детства. По спорту и не только… Вы же знаете, он мой бывший подельщик. Когда мы с ним виделись? Вот так сразу трудно сказать… Я в Остроге редко бываю. На похоронах у Ромки Зябликова точно пересекались. Когда похороны были? В начале двухтысячного, в январе, в первых числах. Зябликова с Калининым накануне Нового года застрелили, а хоронили уже после праздника. Я ничего не путаю? А-а-а, вы тогда ещё не работали… В последнее время когда я Пандуса видел? Дай Бог памяти… Может, на улице? Если виделся, то мельком, парой слов перекинулись да разбежались. У каждого теперь свои гонки… Его номер у меня в телефоне забит. По весне пару раз перезванивались по какой-то ерунде… Молоткова Константина не знаю. Точно вам говорю. И никогда не видел. Он бывший боксёр? Откуда ж мне боксёров знать? Я борьбой всю дорогу занимался. Вы поймите правильно, Кирилл Сергеевич, я от здешней житухи отстал на пятнадцать лет. Сначала сидел, после освобождения уехал в город Ярославль, где тихо-мирно проживаю всю последнюю пятилетку…

— Пандус и Молотков дают другие показания, — многозначаще вбросил Февралёв.

Жидких, готовый к подобному пассажу, посмотрел на визави с укором. Натолкнулся на взгляд пытливый, колющий. Дуэль получилась секундной. Оба отвели глаза одновременно.

— Я не знаю, что они там вам дают, — шевельнул плечами Жидких. — Я говорю, как было. Могу подтвердить на очной ставке.

— Дойдёт время и до очных ставок. Наберитесь терпения.

Следователь перешёл к блоку вопросов, касающихся Врублёвской. Жидких и здесь не стал замыкаться. Пояснил, что отношения у них чисто дружеские. Он в меру сил помогает одинокой женщине. Та, в свою очередь, балует его разносолами во время нечастых визитов в Острог. Приезжая, он ночует в её квартире.

— С родителями у меня сложные отношения. Они меня винят, что Антоха, это брат мой младший, по кривой дорожке пошёл моими стараниями. Как будто я зазомбировал его! Ну, ладно, это другая песня. Что-что? Прокуратуру клубничка интересует? Ну, пиши-ите… Секс у нас с Жанной по первости был несколько раз, мы живые люди… Но не любовники! Я ж вам говорю — просто друг другу помогаем. Вот и с деньгами этими я её подстраховал, не отрицаю. В мае месяце возил Жанну в контору около Вечного огня. Название не запомнил. Что-то вроде долевого строительства. Или ипотека? Как всё прошло? Да, без приключений… Довёз даму до конторы, она пошла платить, я в машине остался. Врублёвская говорит, что я заходил с ней внутрь? Спорить не буду. Значит, заходил. Момент для меня несущественный, я на нём не зацикливался. Обстановку внутри не запомнил… Да, я понимаю, понимаю, Кирилл Сергеевич, куда вы клоните… Вы ж мне в начале допроса разъяснили, по какому делу меня к вам в браслетах притащили. Разбой, убийство… Кошмар, блин! Так, это получается, контору, куда мы с Жанной ездили, нахлобучили? И вы, стало быть, на меня грешите? Раз уж я судимый…

Жидких занервничал, елозя на хлипком стуле, и это выглядело естественно для человека, к особо тяжкому преступлению непричастного, но облыжно в нём заподозренного.

— Вон оно как, — небритая щека его задрожала студнем, улыбочка получилась вымученной. — В американском кино в таком месте плохой парень требует своего адвоката. Может и мне пора, Кирилл Сергеевич? Как считаете?

— Вам решать, — следователь изображал, что ему безразлично. — Вообще-то, вы допрашиваетесь в качестве свидетеля. Возможно, вы развеете мои сомнения.

Третий всегда лишний, а в таком деликатном общении, подавно. Пока фигурант говорит, его нужно слушать. Самая лживая информация содержит крупицы правды.

— Где вы находились двадцать пятого мая сего года? — Февралёв поменял тональность на колючую. — Расскажите про весь день.

— Надо вспомина-ать, — качая головой, вздохнул Жидких, — почти месяц прошёл. Могу сказать точно — там, где вы думаете, меня не было. Разрешите на календарик взгляну?

— Вон на стене.

— Двадцать пятое мая… Это у нас был вторник. Будний день… Я находился в Ярославле. Верняк! А вот что делал?.. А можно мой мобильник? Посмотрю по входящим там, исходящим… Мне так проще будет вспомнить. Не доверяете? Ну, сами тогда гляньте. Я не возражаю. Какие секреты могут быть, если вы мне подрасстрельную статью шьёте?

Февралёв начал листать в телефоне журнал вызовов. Записей было немного, абоненты повторялись.

— Не удаляете сообщения, Валерий Анатольевич?

— А зачем? Я — вольный казак, жена не залезет. А доблестные органы, если чего, распечатки в сотовых кампаниях возьмут. Удаляю, когда память переполняется… Нашли двадцать пятое? Чего там?

За интересующее число имелось три записи о набранных номерах («Баба Люба», «Колдырь» и «Семён Семёныч»), две записи о принятых («Баба Люба» и «Зубов») и одна запись о