Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

время. Катакан терроризировал Ульян постоянно, либо мы с ними открыто воевали, либо они разжигали внутри Ульяна междоусобицу, а порой и просто сеяли террор. Это сейчас на остатках Катакана образованна Вергия, полностью контролируемая отцом.

– Если у меня когда-нибудь будет ребёнок, я не отпустила бы его на войну никогда.

– Если у тебя когда-нибудь будет ребёнок, пусть он будет после войны, когда настанет мир.

– Я надеюсь, что уже совсем скоро мы разобьём оставшихся медивов.

– Я на это тоже надеюсь. Жаль твой друг капитан Зит, отправляется в тыл. Мне такие вояки как он нужны.

– Я помню, как он в Брелиме убил всех заложников, которых допросил, он боялся, что они о нас расскажут. А ещё он абсолютно спокойно застрелил майора, что хотел нас выдать фавийцам. Я боюсь представить сколько крови на его руках. Что он будет делать в тылу? Он наверное там с ума сойдёт. Он ведь делать-то в жизни ничего больше не умеет, как убивать.

– Он выполняет то, что от него требуется. В его мире иначе не выжить. Он с ранних лет в Горохране, я полюбопытствовал и почитал его досье. Так вот. Он был ранее преданным сотрудником своей структуры. Он расстрелял уйму людей. Не ради удовольствия, конечно-же, а исполняя приказ, но количество расстрелянных лично им куда больше десяти. Так, что к суровости этой жизни, твой друг подготовлен куда лучше многих. Да и солдат он хороший. Он спас тебя из глубокого тыла фавийцев, участвовал в десятках сложных операциях. Не будь он идеологически неустойчивым, была бы ему дорога в генералы.

– Надеюсь, он всё же привыкнет к мирной жизни. Хватит ему воевать. Хватит ему убивать.

Спустя некоторое время бутылка опустела, усталость овладела собеседниками и пожелав друг другу спокойной ночи, Маунд удалился к себе, а Китти, устало зевая, придвинула к себе досье на Чака Зита и намеревалась уже его почитать, но сон оказался сильнее любопытства. Спустя минуту, она уже мирно сопела, опустив голову на толстую папку, с именем капитана Зита.

Глава 23

Густой хвойный лес шумел под слабым ветром, высокие, вековые сосны устало покачивались, сбрасывая с себя жёлтую хвою. Пахло бором, грибами, смолой и сыростью из логов, поросших густой, зелёной травой. Начиналась осень.

В густой поросли молодых сосёнок расположился отряд из двух десятков человек. Они были одеты в лесной камуфляж, пили чай, аккуратно курили и разговаривали. Среди них выделялся один молчаливый мужчина, сорока лет, с крепким угловатым лицом, поросшим аккуратной щетиной. Его глаза лениво оглядывали окружающих, а узкая полоска губ не реагировала ни на шутки, ни на брань, всё вокруг него было неинтересным и не привлекало хоть какого-нибудь внимания. В его крепкой ладони, с массивными пальцами, поблескивала маленькая кружка из алюминия, изрядно потёртая и измятая. Он медленными глотками пил чай, а маленькие, тёмные глаза юрко оглядывали окрестности, цепляясь за каждое деревцо, что могло таить опасность. Другие же мужчины были более разговорчивы, в центре них сидел рыжебородый громила. Он усердно смолил сигарету и сжимал в одной руке маленький автомат, смешной от своей нелепости, тем более на фоне такого верзилы. Вокруг него собралось семеро, они услужливо поддакивали ему, смеялись над его шутками и хлопали по плечу, порой молчаливый мужчина с чаем делал ему замечания, на которые тот реагировал быстро и вежливо.

В стороне от всех сидел молодой человек тридцати лет, он читал какой то документ на белом замызганном листе, что-то помечал на бумаге ручкой, задумчиво смотрел в лесную чащу и вновь читал и помечал. Спустя несколько минут, к нему подошёл рыжебородый и присев рядом, сказал хриплым басом.

– Чего сидишь скучаешь. Пошли к нам?

– Не хочу, – не отрываясь от документа, буркнул тот в ответ.

– Я понимаю, что ты шишка серьёзная, но твою ж, мать, прояви ты к нам уважение и не сиди в стороне от всех, будто призираешь нас. Мы между прочим твою задницу защищаем, своими телами путь наверх тебе прочищаем, а ты сидишь тут в стороне, будто мы для тебя мусор. Или ты как твой папочка? Тоже считаешь нас неполноценными? Ждёшь когда мы тебе дорогу очистим и вновь всех в лагеря загонишь?

– Я, не отец, и вас я не призираю, мне просто с вами скучно. Мне не интересно болтать про водку и женскую грудь, – не обращая внимания на рыжеборода, продолжал он заниматься своими делами.

– О! Да ты натура творческая, лирическая, куда нам тупым подпольщикам до элиты котивского общества, я извини, с золотых тарелок не кушал и жопу сам себе подтирал.

– Вот по этому мне с вами и не интересно, вы примитивный мужлан, не имеющий при себе ничего кроме силы и автомата. О чем мне с вами говорить? О том какие сиськи приятней на ощупь? Нет, спасибо. Это не мой уровень. Идите и травите свои прошлогодние байки тем, кому они интересны.

– Я посмотрю на тебя Мау, когда тебе понадобиться наша сила и автоматы. Ты можешь сколько угодно кичиться передо мной своей важностью, но дорогу на верх таким зазнайкам, как ты, выстилают именно такие мужланы, как мы. Дам тебе совет, научись нас уважать, и может завтра, я помогу тебе осуществить ваш план.

– Обойдусь без ваших советов, вы всё равно сделаете то, что вам приказали. Оставьте свои умозаключения при себе, я выполняю свою функцию, а вы свою. Не прыгайте выше головы. И попрошу вас, не тыкать мне. Я вам не друг, обращайтесь ко мне на вы.

– Как прикажете, ваше благородие, простите, что смутил вас своим мужиковым видом.

Рыжебородый гневно поднялся на ноги, швырнул бычок в сторону и смачно харкнул на него. Всем своим видом демонстрируя свою злость и негодование. Но Мау даже не обратил на него внимания, будто и не сидел с ним никто рядом. Молчаливый мужчина позвал обозлённого громилу к себе и спокойно начал его отчитывать.

– Маол, ты чего себе позволяешь?

– А почему этот котивский ублюдок себя так ведёт? Мы шкурами своими рискуем, всю "Свободу и волю" под удар ставим, а он чуть ли не плюёт нам в рожи. Мы ради этого упыря, что ли всех мобилизовали? Тысячи бойцов, всю нашу сеть собрали со всей Муринии, а он? Не боитесь ли вы, что Маут младшенький после захвата власти нас всех под нож пустит?

– Нет, не боюсь. Я здесь не для того, что бы бояться.

– Вы там в Фавии думали, когда ставки на этого сопляка