Милорадович - Александр Бондаренко

Любят у нас успокаивать народ ложью, не думая о последствиях. Все прекрасно и замечательно — при всех режимах! Так и народ-то наш, хотя и видит, что его нагло обманывают, но «обманываться рад», верит всему с удовольствием.

Но, вопреки обещанию, в столицу прибыл не долгожданный император, а его младший брат, которого в гвардии уважительно именовали «рыжим Мишкой».

«Несмотря на дурное по времени года положение дорог, великий князь примчался в Петербург с изумительной быстротой. Выехав из Варшавы… 26 ноября вечером, он 1 декабря, рано поутру, был уже в петербургском своем дворце. Сюда тотчас приехал к нему брат его с санкт-петербургским военным генерал-губернатором Милорадовичем, который в те дни везде и почти неотлучно находился при великом князе Николае Павловиче»[1998].

Автор записи ошибся: Михаил Павлович приехал 3 декабря.

«3 (15). Четверг.

Встал в 5 ¾ , меня разбудили сообщением, что Михаил будет здесь не более как через час; Перовский[1999], уходит; Дивов[2000] докладывает мне, что Михаил уже приехал; поднялся наверх и поехал с Милорадовичем в дорожной коляске к Михаилу; говорил с ним сначала один, потом Милорадович, Константин чувствует себя хорошо, вот все, что мог он сказать»[2001].

«Он написал Николаю очень дружелюбное письмо как брат; в письме этом, после выражения своей неизъяснимой печали, он сообщает Николаю, что его желанием всегда было и остается до сих пор отречься от короны и что он останется навсегда его покорным братом и подданным; здесь же было и особое письмо, адресованное уже на имя императора Николая, в котором он торжественно излагал то же самое. Он написал также и императрице-матери и просил ее, и уполномочивал свою мать все это довести до сведения Совета и Сената и все разъяснить. Николай был тронут до слез. Все это, однако, нисколько не меняет положения вещей, поскольку еще не имеется ответа, после того как Константин был здесь действительно признан императором»[2002].

«Граф, узнав из писем Константина к Николаю, которые были так писаны, что их нельзя было напечатать… что Константин не принял присяги, все еще сдерживал нетерпеливых и домогался правильного отречения от Константина»[2003].

«В Петербурге покамест все оставалось по-прежнему, ибо привезенные Михаилом Павловичем письма не признавались достаточным основанием к перемене принятой системы действия. И императрица-матерь и великий князь Николай Павлович считали необходимым дождаться сперва отзыва цесаревича на известие о принесенной ему присяге и сверх того, по получении упомянутых писем, написали ему вновь, прося, если воля его об отречении неизменна, огласить оную для предупреждения всяких беспокойств актом более торжественным, чем-нибудь вроде манифеста»[2004].

«Опочинин был снова отправлен с прибавлением просьбы, чтобы Константин прислал формальное и торжественное отречение, по которому Николай мог бы беспрепятственно вступить на престол. Граф Милорадович постоянно настаивал на том, чтоб это было исполнено, если б не захотел Константин сам приехать в Петербург и лично передать престол брату.

Опочинин поехал с намерением употребить все средства, чтоб уговорить Константина приехать в столицу империи, и даже имел надежду, что слова его подействуют достаточно, чтоб заставить Константина принять царство. Он вспомнил, что когда Константин писал к Александру… в 1822 году, то он сказал, что имеет полную уверенность, что не переживет своего брата…»[2005]

«Суббота, 5 декабря.

В течение нескольких часов споры и горячие обсуждения у матушки с обоими великими князьями и Милорадовичем. Последний передал все ходящие по городу толки и разговоры солдат»[2006].

Думается, своим сообщением генерал-губернатор царскую фамилию не порадовал, потому как в тот же день, на ночь глядя, в Варшаву вновь отправили младшего из великих князей. Но ему ехать явно не хотелось…

«Михаил Павлович выехал 5-го числа после обеда по тому же Рижскому тракту; но в Тееве встретил адъютанта Николая Павловича Лазарева[2007], который, быв послан в Варшаву с донесением о принесенной присяге, возвращался назад с отказом цесаревича от не принадлежащего ему императорского титула и от принесенной ему присяги. Засим, проехав еще до станции Ненналя, в 300 верстах от Петербурга, великий князь решился, как дальнейшая поездка теряла уже всякую цель, ожидать тут того ответа, которому надлежало быть на последние письма, отправленные из Петербурга по его приезде»[2008].

«По неотложной просьбе матушки я переехал с женой в Зимний дворец, в комнаты брата Михаила Павловича», — скромно отметил Николай Павлович[2009].

* * *

А теперь обратимся непосредственно к нашему герою, затеявшему всю эту кутерьму. О том, что это был ближайший человек к кандидату на престол, можно видеть из дневника Николая:

«9 (21). Среда.

Встал в 8¼; Ивелич[2010], Кавелин[2011], Перовский, Деллинсгаузен, уходят; Башуцкий, говорили, все в порядке, уходит; Милорадович, разные слухи, первые подозрения в публике, что Константин не согласится, уходит; у жены… Милорадович, говорили, уходит… жена, говорили, Милорадович, жена уходит, говорили, слухи все более распространяются и становятся беспокойнее…»[2012]

Однако сердцем Михаил Андреевич был на другой стороне. На какой?

«Через несколько дней после того, когда стало известно, что Константин не принимает данной ему присяги и между тем отказывается и ехать сам в Петербург и издать от себя манифест о своем отречении, граф, проходя в своих комнатах, остановился пред портретом Константина и, обратившись к сопровождавшему его полковнику Федору Николаевичу Глинке, сказал с горечью: "Я надеялся на него, а он губит Россию"»[2013].

«Милорадовичу доносила полиция, что в доме американской компании, где жил Рылеев, ежедневно собирались разные лица; Милорадович, зная, что Рылеев и Бестужев — издатели "Полярной Звезды", полагал, что у Рылеева собираются литераторы, и потому не обратил никакого внимания на донесение полиции»[2014].

За кого же он был? За Константина — или вообще за мятежников?

«В примечании о побуждениях графа Милорадовича, заставлявших его желать, чтоб царствовал Константин, взнесено на графа незаслуженное им подозрение корыстолюбивых надежд. Это непростительно в отношении человека, действовавшего в это критическое время прямо и благородно. Конечно, граф мог ожидать, что если дело, как слишком видимо было, должно кончиться воцарением Николая, то этот не простит ему оказанной оппозиции. Мнение же высказанное, будто бы известная щедрость Константина могла быть побуждением графа Милорадовича стоять за Константина в надежде зажить еще расточительнее, вовсе не заслуживает никакого уважения, тем более что никогда Константин не считался таким щедролюбивым»[2015].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});