Милорадович - Александр Бондаренко

Оригинальные супружеские утехи! Но ведь мы уже знаем, что Николай очень хотел царствовать, а значит, он должен был угождать своему венценосному старшему брату, прошедшему и возлюбившему «гатчинскую школу». Пусть даже всем другим такое его поведение приходилось не по вкусу…

«Вообще в это время великий князь не имел приверженцев. Строгая справедливость, которую ставим себе в закон, сколько она доступна человеку, велит сказать, что нельзя ни укорять, ни винить в этом великого князя. Покойный государь Александр был подозрителен, имея тоже к тому сильный повод. Приобресть любовь, особливо войск, было бы со стороны великого князя более, нежели политической ошибкой»[1962].

Кстати, впоследствии император Николай Павлович был очень популярен и даже искренне любим в войсках. Вот впечатления кадета о встрече с государем:

«Государь, выйдя из дворца на крыльцо, крикнул своим молодецким голосом: "Кадеты, ко мне". Услышав голос нашего дорогого обожаемого царя, все кадеты бросились к монарху и обступили крыльцо. На государе был надет любимый его сюртук лейб-гвардии Семеновского полка, сюртук был старый, даже в некоторых местах были заплатки. Государь был без фуражки и без галстука, сюртук был расстегнут. Когда мы обступили царя, то увидали на крыльце стол, на котором стояло несколько корзин со спелыми вишнями. Государь улыбался и приказал подходить к себе по одному, и каждому кадету давал в рот из собственных рук вишню. Мы все целовали его дорогую ручку. Слезы блестели у нас на глазах: так мы все были счастливы и тронуты такой милостью и лаской царя. Видя такую отеческую ласку нашего дорогого отца-государя, у всякого из нас в сердце что-то дрогнуло, явилась какая-то неизмеримая любовь и преданность, готовность посвятить всю свою жизнь ему, нашему благодетелю»[1963].

Но это будет потом, а в тот ноябрьский день 1825 года «…исполнив присягу, я пошел к матушке, которую нашел уже в своих покоях, убитой горем, но в христианской покорности воле Божией. Я ей сказал, что исполнил священный долг своему государю, и что все караулы, равно и бывший во дворце граф Милорадович, генерал-адъютант князь Трубецкой[1964], генералы Кутузов[1965], Потапов и многие другие вместе со мной присягнули. Матушка с испугом мне отвечала:

— Nicolas, qu'avez, vous fait? Ne savez vous pas qu'il у a un acte qui vous nomme heritier presomptif?[1966]

Я отвечал ей:

— S'il у en a un, il ne m'est connu, personne ne le connait, mais nous savons tous, qe notre maitre, notre souverain legitime est mon frere Constantin, et nous avons rempli notre devoir — arrive ce qui pourra[1967].

Князь Голицын[1968] был в Невском [монастыре] и, прискакав оттуда, потребовал меня; в исступлении, вне себя от горя, но и от вести во дворце, что все присягнули Константину Павловичу; он начал мне выговаривать, зачем я брату присягнул и других сим завлек, и повторил мне, что слышал от матушки, и требовал, чтобы я повиновался мне не известной воле покойного государя. Я отверг сие неуместное требование положительно, и мы расстались с князем, я — очень недовольный его вмешательством, он — столько же моей неуступчивостью»[1969].

Между тем «…в тот самый день, когда была принесена присяга… великий князь Николай послал просить к себе действительного статского советника Федора Петровича Опочинина. Этот человек был некогда адъютантом Константина Павловича… Не было в Петербурге человека, который был бы ближе его к Константину Павловичу. Его и избрал великий князь Николай посредником между собой и братом и ему поручил ходатайство об уступке ему престола, напомнив его высочеству, что он сам добровольно, без всякого принуждения отрекся от наследства»[1970].

Кому и чему тут верить?

«Жители столицы узнали также 27 ноября о кончине императора; их оповестили об этом повесткой за подписью санкт-петербургского обер-полицмейстера Шульгина 1-го, напечатанной на четвертушке серой бумаги, следующего содержания:

"Всевышнему Господу Богу угодно было отозвать к себе обожаемого нашего монарха! Его Императорскому Величеству государю императору Константину Павловичу учинена присяга Его Высочеством великим князем Николаем Павловичем, Государственным советом, Святейшим синодом и войском.

По приказанию его сиятельства господина санкт-петербургского военного генерал-губернатора, я извещаю о сем всех жителей столицы, дабы они, последуя долгу своему, обратились во храмы Божий и там, перед престолом Всевышнего, учинили такую же присягу на верность подданства государю императору Константину Павловичу установленным порядком.

Ноября 27-го дня, 1825 года"»[1971].

«Я никогда не забуду той минуты, когда 27 ноября, вышед с квартиры часу в 12-м утра, на повороте с Большой Морской на Невский проспект встречаю графа Александра Ивановича Апраксина со слезами на глазах.

— Что с вами, граф? — спросил я с удивлением.

— Как, разве вы не знаете?

— Что такое?

— Наш незабвенный государь скончался.

— Не может быть! — вскрикнул я в первом изумлении, и действительно, мне это показалось невероятным, неестественным»[1972].

«В Петербурге все сословия и возрасты были поражены непритворной печалью; нигде не встретил я веселого лица. К вечеру вывели наш полк на улицу против госпиталя; К.И. Бистром объявил о кончине императора, поздравил с новым императором Константином, поднял шляпу, воскликнул: "Ура!" — и слезы покатились из глаз его и многих воинов, бывших в походах с Александром, который называл их "любезными товарищами". По команде раздалось "ура!". Офицеры подписали присяжный лист в госпитальной комнате и с полком разошлись по казармам и по квартирам. С таким же настроением духа присягнули другие полки; чувство скорби взяло верх над всеми другими чувствами — и начальники, и войска так же грустно и спокойно присягнули бы Николаю, если бы воля Александра I была им сообщена законным порядком»[1973].

«Константин много раз говорил, что царствовать не хочет, и прибавлял: "Меня задушат, как задушили отца"»[1974].

«Когда же время приспело, Константин, как малый честный и себе на уме, и скажи: "Нет! не заманите — не хочу!" — "Нет, брудер, твой черед — иди!" — пишет ему откуда ни возьмись на царство Николай! "Не пойду! сами кашу заварили, сами и расхлебывайте!" (действительный отзыв). — "Ей, брат! быть беде: не поверят!"»[1975]

Впрочем, «Константин, конечно, изъявил прежде, что он отказывается от наследства, и теперь, что он не хочет власти, но все это было, когда власть не была в его руках, а теперь, когда вся обширная империя присягнула ему в верности, можно ли было ручаться, что он останется столько же равнодушен к власти? Он имел бы достаточно извинений для принятия престола, на который был возведен без предварительного своего согласия и в исполнение государственных законов о производстве»[1976].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});