Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

время без доступа к реальности. Не впервой. Будем надеяться, астральные техники уже нашли причину неисправности, и глаза реальности скоро будут снова зрячими.

ЗАРИСОВКИ. Яхонтовый мой

Сидит на шкафу, возмущённо глядит на меня коричневыми пуговками, моргает.

— Где мой чёрствый хлеб⁈

— Я его выбросила.

— Куда?

— В мусоропровод.

Я говорю и наблюдаю за происходящем как в мутном, странном сне. Нафаня-567 объяснит мне, что это особенности работы излучения «ступы» и специальной НЛП-фразы, но это случится после, а пока… «Будет, будет тебе настоящая сказка…»

Мой возлюбленный вскакивает и начинает бегать по мебели:

— Мой «Бородинский»! Мой сладенький!

Носастая горбатая старуха, что прилетела к моей хрущёвке на гравилёте, всё ещё безумно пляшет, изображая «сказку». Манит крендельками, сыплет эпитетами. Её инопланетная инаковость может свести с ума, но цыганские песни и шаль создают ощущение уюта.

Всё меняется, когда Кузя-98 спрыгивает со шкафа и бежит в коридор.

— Держи его, хватай!

Киберскаут «Кот» начинает носиться за ним по комнате. Всё верх дном. Они выбегают в коридор; «бабушка» срывается с места и бежит за ними.

Он нужен им живым.

Я не разобралась, в каких отношениях водитель ступы-гравилёта состоит с моим постояльцем. В плане родственном — бабушка и внук. В плане иерархическом — не могла понять.

Нафаня, проходимец, двойной агент. Лишь спустя пару дней он поведал мне, что на гравилётах в их мире летают только бойцы касты инквизиторов. И что Кузя-98 вовсе не совершил боевое десантирование с целью разведки, а дезиртирствовал со станции, отказавшись совершить экстерминатус планеты.

Моей планеты, Земли. В тот миг решалось многое. Я угадала.

Оцепенение проходит. Я понимаю, что никакой сказки нет, а есть боевая операция. Вхожу в нужный режим. Вскакиваю с детского стульчика, хватаю припрятанный от мамы пулемёт. Бегу с ним в коридор, пытаясь поймать силуэты «бабушки» и «кота».

Поздно, слишком поздно. Гравилёт мелькает в окне.

Я глотаю слёзы, бью стекло на лестничной клетке и посылаю очередь в сторону гравилёта. Нет, яхонтовый мой, нет, мой милый маленький космодесантник Кузя-98, я не отдам тебя никому. И сдался мне этот чёрствый кирпич «Бородинского»…

ЗАРИСОВКИ. Табуированное лакомство жителей бункера

Вкусно пахнет, ой, что это, ам.

Посплю.

Хлоп по затылку.

— Ты съел мои крендельки?

Крендельки⁈ Надо соврать.

— Нет.

Быстрые, мягкие и пушистые шаги по кафелю бункера. Убегает, суетится. Конечно, вожаку сложнее всего. Реальность немилосердна ко всем нюхачам — тут тебе и нехватка еды, и вечная скука. Ещё бы — глупая, слепая реальность подземелья.

Тишина. Звуки в тишине — шебуршание фантиков, под которыми обычно спят. Шёпот и глухой шлепок по затылку, визглявый голос Лысого «Это не я!». Вот, правильно Лысый говорит, я так же скажу, если чего: «Это не я». И хоботом махну, вот так.

Пушистые шаги возвращаются, а с ними запах вожака и его гнева. А если узнает? Зря я скушал чужое.

Хлоп по затылку. Не сильно.

— Зачем ты съел мои крендельки?

— Это не я.

Поверил. Убегает. Нервничает вожак — ещё бы.

Ну и пусть. Посплю.

Ага, запах варёной хомячатины. Вскочить, бежать, бежать на запах!

В этом отсеке теплее, много шорохов. Чей-то хобот касается плеча. Тихий голос Ворсистого:

— Говорят, ты съел крендельки вожака. Зачем ты съел крендельки вожака?

— Я не ел этих крендельков.

От плитки идёт хорошее, приятное тепло. Стая шепчется, звонко хлопая ладошками по краям чана.

— Ты рад?

— Я рад.

— И я рад. А почему вожак не ест хомячатину?

Голос вожака:

— Мне грустно, мои крендельки кто-то съел.

Какой я, всё же, молодец. И крендельки съел, и хомячатину тоже теперь.

Писклявый голос кого-то из подростков:

— А я знаю, кто съел крендельки вожака!

Отбежал от чана, обошёл стаю, шлёп по затылку! Пусть молчит.

— Ай! Зачем ты съел крендельки вожака, Вертлявый?

Надо соврать.

— Это не я, я не ел этих вкусных чёрствых слоёных крендельков вожака!

Ой, кажется, проговорился. Вожак спрашивает:

— А откуда ты знаешь, какие они?

— Ну, так это… Лысый рассказал!

Ай да я, ай да Вертлявый! Какой же я хитрец, как умён.

— Не верю!

Как? Почему не верит? Я же всё верно соврал?

— Это ты съел крендельки вожака… Дайте мне повязку с его глаз, теперь он вожак.

Хоботы касаются меня.

— Нет!

Я не хочу лишаться темноты! Не хочу видеть эту слепую реальность!

ЗАРИСОВКИ. Пошли меня в баню

— Пошли меня в баню, — просит она.

— Иди в баню.

Их ботиночки ступают по каменистой тропе, впереди виднеются горы, полные сапфиров. В этой реальности они — маленькие зеленые мохнатые инопланетяне, заблудившиеся на негостеприимной планете.

Тысячечленистонооогий злобоедрораптотолааазмус ыпрыгивает на тропу. Он уже сто седьмой по счету. Пыщ-пыщ, говорят их бластеры, но этого мало, хитин крепок. Пыщ-дыдыдыщ, пуляют они еще, но не, нифига, быздыуууфщык-БУМ говорит рокет-лаунчер, и расфердыщнутые щупальца тысячечленистонооогогооо злобоедрораптотолааазмусааа разлетелись по тропе, окатив главных героев, как и положено, водопадом дурно пахнущей фиолетовой слизи.

Вытерли лица, продолжили путь.

— Пошли меня в баню, — снова просит она.

— Иди в баню.

— Нет, ты просишь без души, — она кокетливо оборачивается. — Признайся, ты просто не умеешь посылать в баню!

— Иди в баню!

— Уже лучше, но… — в этот миг на тропе появился уже сто семьдесят девятый по счету огрооомнобрюхоинсектовииидный жаднокракеноктулхуоооид.

Пубубуум — сказал пулемет, пули вырвали клоки плоти из брюха огромнобрюхоинсектовидного жаднокракеноктулхуоида, но огромнобрюхоинсектовидный жаднокракеноктулхуоид продолжил двигаться на них, тогда она сорвала с плеча связку гранат, бросила в огромнобрюхоинсектовидного жаднокракеноктулхуоида, БАМБАМБАМБААМ, и огромнобрюхоинсектовидный жаднокракеноктулхуоид расфердыщнулся по тропе, ровно как и тысячечленистоооногий злобоедрораптотолааазмус парой игровых минут назад.

— … но все равно недостаточно убедительно, нет. Помню, у меня был парень, так вот он…

— Иди в БАНЮ!

Ещё один тысячечленистонооогий злобоедрораптотолааазмус — тыдыыщ буум баах, можно продолжить диалог.

— Ещё разок?

— ИДИ в баню!

— Во-от, куда лучше! Смотри!

Теперь на тропу запрыгнули с двух разных сторон: позади него еще один, юбилейный сто восьмидесятый огрооомнобрюхоинсектовииидный жаднокракеноктулхуоооид, а позади нее — тысячечленистоооногий злобоедрораптотолааазмус, как вы и правильно посчитали, сто девятый.

— Бери тысячечленистоооногогооо злобоедрораптотолааазмусаа! — кричит он. — А я возьму огромнобрюхоинсектовидного жаднокракеноктулхуоида.

Пыыщ! Пудуум! Буум! Баабаах! Тыдыдыыщ!

— Заклинило!! Заклинило! — кричит она, пока ее тело сжимают щупальца и педипальпы. — Пошли!