Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

раз закроем кредит, да и пожить останется на что. А потом, через четыре месяца — ещё повторим?

Кровь ударила в виски.

— Ты же… ты же хотела ребёнка?

— Но ты не хотел. Прости, Я знала, что поступаю глупо, но сейчас, действительно, не лучшее время.

— Не лучшее? А когда, блин, будет лучшее? Через полгода? Через десять лет? Может, послезавтра?

— Не кипятись. А ещё я узнала, кто её родители. Тут Лейла подсказала программку, генетические тесты прогоняет через нейросети. Отец — Вадим Алфёров, ты прикинь, тот самый президент Булгарской Нефтегазовой. Совпадение — девяносто и семь! Но мать — слайв-куртизанка во втором поколении. С одной стороны, нас надули, она не чистое первое поколение, с другой — такой отец! В крайнем случае, мы можем или рассказать об этом в паблике, либо выгодно продать её…

Я развернулся, надел тапочки, накинул куртку и вышел из квартиры. Приказал Эльвире одеться, взял ближайший каршеринг и поехал по южному шоссе.

Сначала я сам не был уверен, куда именно я её везу. Я уже чувствовал, к чему всё ведёт, я подготавливал такой вариант, наводил справки и мосты. Мы ехали молча, и видя волнение девушки, я сам начал разговор.

— Ты знаешь, говорят, далеко на юге, в горных аулах слайверинг под запретом. Особенно сейчас, после Перестройки и распада Великой Речи, но и до неё. Религия не позволяет. Там вынашивают всех трёх, а иногда и четырёх. И в «Икеях» там только шкафы и светильники. Ты любишь горы, Эльвира?

«Я видела только не высокие».

— «Невысокие» пишется слитно. Вот и я — только невысокие. А в высоких горах — всё по-другому, там громко. Можно петь так, что песня долетит до соседней горы и отразится, представляешь?

«Ты уедешь со мной?»

— Я не могу, Эльвира, прости. Я… я люблю тебя, но не могу. Жанну я тоже люблю. И родителей. И работу свою.

«И что теперь?»

— Есть таможенник, который проведёт тебя через границу. Я нашёл тебе семью, пожилых одиноких людей, есть специальный сайт. Тебя возьмут как приёмную дочь.

Я врал ей. Эта семейная пара была покупателями, а рабство вовсе не запрещалось, хоть и приобретало более мягкие формы. Продажа позволит закрыть кредит, закроет все спорные вопросы с женой.

Но главное — она спасёт Эльвиру от судьбы «донора рабов».

«А как же клавишные с Алика? Мы так и не записали альбом. Жаль.»

От этих слов словно комок застрял в горле. Я выдавил:

— Накопишь, купишь. Сама запишешь, я тебе разрешаю. Синтезируй речь — я видел, так делают. Сочини что-нибудь про кота и котят. Я хочу, чтобы дети, которых ты родишь, громко пели эти песни в горах. Ты станешь им хорошей матерью.

Она что-то долго набирала, затем стирала, затем снова набрала и отвернулась, глядя на ущелье за окном.

«Ты продал меня, ты везёшь меня новым хозяевам?» — прочёл я.

— Ты серьёзно думаешь, что я смог бы это сделать? — соврал я.

Эльвира схватила меня за шею, жмурясь, как маленькая девочка, и наощупь, жадно поцеловала — сначала в щёку, потом в губы. Я ответил ей, потом она набрала что-то, и я прочитал:

«Поехали вместе я не хочу жить без тебя»

И вот я стою на середине дороги из предательства к счастью, хозяин, влюблённый в собственную рабыню, без денег, без ощущения будущего, вечно неуверенный и сомневающихся — лишь с лёгким огоньком надежды, что готов поступить верно.

ЗАРИСОВКИ. Наседка из леса

Скатиться по лестнице с чердака; приоткрыть дверь, чихнуть от лучика солнца, упавшего на веснушчатую физиономию. Немного сыро, ветер несёт запах сена, машинного масла, опилок. Стальные, инородные небоскрёбы Надзирателей за лесом бросят блики на хутор, но до них далеко, как и до ближайшего налёта. Можно жить. И хочется жить.

Из сарая доносится хор наседок, они уже давно проснулись и ждут, когда им принесут корма, разольют по поилкам, возьмут на руки, потискают. Мама вот-вот крикнет из кухни:

— Ром, где шляешься, иди, собирай!

И побежишь на склад, нальёшь, потащишь бидоны густого стеллерового, которое молоковоз с берега привозит раз в неделю. Откроешь ногой дверь сарая, и семнадцать пар глаз уставится на тебя.

Наседки вопят, но больше не от голода, просто рады видеть. Трутся, щекотят усами, лезут на руки: погладь, почеши за ухом! И, конечно, поставишь бидоны, обязательно погладишь, почешешь. Обижать кормилиц нельзя. Рыжий Тишка полезет под крышку, норовя опрокинуть, но не успеет — тут же разольёшь. Наседки разделятся в четыре неровные линии по обеим сторонам кормушек. Лакают, мурчат. Кинешь корма Тишке — осеменителю положено отдельно.

Наконец, придёт пора собирать яйца в сумку: обычно бывает не меньше шести-семи за утро. Больших, разных — белых, чёрных, серо-голубых. Потом принесёшь домой, мама пересчитает, часть припасёт для Надзирателей, для себя, а из пары приготовит вкуснейший омлет. Ты пока соберёшь ценную шерсть, уберёшь лотки, проверишь воду…

* * *

Но нет, всё будет не совсем так. Пока мать не позвала, плеснёшь в бутыль молока и побежишь за ограду.

Исполинские яблони давно отошли, лишь иногда нога давит поздние плоды. Тебе нужны не они. Там, в овраге под старой корягой древовидной клубники живёт дикая — из крепких, пятнистых, пугливых, тех, что несутся лишь раз в полгода. Ты долго приручал её, она уже почти не боится тебя.

Приходишь: наседка на охоте, и ты осторожно приоткрываешь листья.

Не ошибся. В гнезде, свитом изо мха, притаилось два яйца — чёрно-белое и трёхцветное, пёстрое. Мальчик и девочка. Ты решаешь: девочку оставим лесу, а мальчика, как подрастёт, заберём себе. Построим свою яйцеферму, выведем новую породу на зависть соседям, обрадуем маму, и, возможно…

— Кыс! Кыс-кыс, Мурка! — зовёшь ты. — Я молочка принёс!

Но ответа долго нет, лишь шумит кронами пустой лес. Тебя пугает коптер, прожужжавший над тропой, ты бежишь назад.

Бросила? Звери? Подстрелил дрон-охотник?

* * *

Ты возвращаешься снова и снова, пока не слышишь, наконец, в ответ заветное:

— Мяу!

И ты счастлив.

ЗАРИСОВКИ. Страна песка

— Зачем, зачем ты выбрал этот мир песка? — снова прозвучал чей-то величественный голос.

Снова бег по барханам, снова внезапная смена дня и ночи… Под конец пути человек заметил, что барханы поднимаются вверх, образуя длинную дугу, обрывающуюся в вышине и постепенно сползавшую куда-то вниз. Он долго полз по её склону, пока