Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

Последней справа, на самом верху, была картина — противопоставление торжеству тьмы. На ней сиял золотом лучистый шар, воплощающий последний закат древнейших легенд, а на переднем плане, держась за руки, стояли печальные Отец и Мать человечества, и каждый вскинул руку то ли в приветствии, то ли в последнем прощании с веками радости, правившими тогда небесами.

Радостно было мне думать, что даже древний я, создававший эту картину, не считал дни света ребяческим мифом.

Я уперся плечом в резную створку, и дверь открылась.

Разумеется, то была дверь музея. Внутри я нашел пыльные и ржавые остатки стеллажей и экспонатов: почерневшие механизмы, тусклое стекло и пустые книжные полки. Но один из механизмов, имевший форму гроба, еще блестел. И сквозь оконце лился свет.

Этот механизм, давно забытый в Последнем Редуте, задерживал биотическое движение, которое мы называем жизнью, замораживая, а затем бережно отогревая и оживляя каждую клетку тела в отдельности. Такие аппараты использовались в далекие эпохи, когда человек уходил в пространство Вселенной, но те, кто проспал в них слишком долго, выходили измененными. Их тревожили странные сны, навеянные разумом, странствующим в глубочайшей межзвездной бездне, и верность их уже не принадлежала Земле.

В саркофаге лежал Перитой.

Я стер с окошка изморозь, чтобы заглянуть внутрь. Он был страшно искалечен: рубец пересекал пустые глазницы, левая рука отрублена у локтя. Неудивительно, что он даже не пытался вернуться в Последний Редут: слепой калека без ампулы.

Несколько минут поисков — и я нашел в нише «глаз врача». Через мыслепровод, безжалостно выдранный из пишущей машины, я подключил его к саркофагу и наводил «глаз», пока изображение Перитоя не стало отчетливым. Там, на дне его души, сверкая в путанице ассоциаций, снов, страхов и темных мыслей, словно Последний Редут, осажденный страхами и все же бесстрашный, лежало то, что знает и узнает в нас Главное Слово.

Я прошептал Главное Слово. Сияющий, неподвластный времени осколок в его душе дрогнул в радостном узнавании.

Человек. Перитой остался человеком.

Главное Слово затронуло в нем что-то. Нервы и кровь замерзли, но в мозгу сохранилось достаточно жизни, чтобы мысль пробилась сквозь стены саркофага и коснулась моего мозга.

«Ты пришел!»

— Я пришел.

Не было неожиданностью, что замороженный человек способен все же слышать и посылать мысли. Если бы этот способ сохранения жизни останавливал и сохранял также ее духовную суть, звездные странники древних не кончали бы жизнь в кошмаре, потому что пересекающий пространство остался бы глух к шепоту темных эфирных далей и вернулся бы из пустоты целым и в здравом уме.

«Убей меня, а затем и себя. Мы окружены силами дома Безмолвия».

— Я пришел спасти тебя, а не убить.

«Я заслуживаю смерти. Я погубил Мирдат».

— Мирдат? Она жила и умерла за много поколений до нас.

«Элленор. Я подразумевал Элленор. Мою единственную любовь, прекраснейшую деву, какую знала наша пирамида. Она должна была стать моей невестой. И ее дитя убил я. Дитя в ее чреве тянулось и касалось моего разума и говорило мне то, чего я не смел слушать».

— Твое дитя?

«Нет. Дитя создания, унесшего ее в Башню Без Дверей и там изнасиловавшего. Ее лоно изменили, чтобы заставить ее выносить нечеловека».

Я весь сжался от этой мысли.

— Нечеловека? Внечеловека?

«Нет. Хотя оно отзывалось им. Жених был созданием вскормленным или созданным в доме Безмолвия в века, прошедшие с падения малого Редута».

Я знал — когда пал Редут, из всех его обитателей спаслась одна лишь Мирдат. Из прочих не всем было позволено умереть не страдая, а многие испытали боль, которая не уходит со смертью.

— Ты назвал его женихом. Он вступил с ней в брак?

«Внелюди смеются над нашими святынями. Ты знаешь почему».

Я кивнул. Им мало нашей смерти: смерть не удовлетворяет их. Они стремятся сделать все, что для нас драгоценно, отвратительным и уродливым даже для нас, чтобы ничего прекрасного не осталось в мире. (Я говорю о меньших слугах, тех что были когда-то людьми. Мысли великих от нас скрыты.)

— Оно умерло мгновенно?

«Нет, его неестественная жизнь держалась в теле достаточно долго, чтобы убить оставшихся у меня людей.

Я убил дитя мыслью, потому что жизнь в нем была слаба. Но в Элленор уже не осталось души, которую можно убить, и я задушил ее. Она выцарапала мне глаза. Вот последнее, что я видел.

Убей меня, чтобы я не видел ее снова и снова».

— Много трудных миль я прошел, чтобы спасти тебя, Перитой, потому что я не забыл обещания, данного, когда мы были детьми. Зачем ты звал меня через долгие мили Ночных Земель, если не хочешь, чтобы я вернул тебя к человеческому теплу и защите нашей великой обители?

«Я не могу открыть дверь».

— Крышку саркофага?

— «Дверь, которая ведет к спасению, когда жизнь становится невыносимой. Дверь, которую мужчине велит открыть честь, когда все другие двери закрыты. Ты должен открыть ее для меня. Кто, как не ты, знаешь, что эта дверь не последняя, что она открывается в новую жизнь, но за ней забвение, блаженное забвение, уносящее боль памяти. Мне так много нужно забыть».

В зрительный центр моего мозга передалась картина. Элленор, с детским доверием смотрящая на любимого. Она поднимает броневую рукавицу, слишком большую для ее узкой руки, поднимает забрало шлема для последнего поцелуя, а потом соскальзывает по веревке из оконца в опоре ворот.

Через черный песок и пепел Ночных Земель уходит она, на миг возникает в сиянии Белого Круга и исчезает.

Она двигалась не так, как прошедшие подготовку: перебегая от скалы к скале, избегая освещенных участков и замирая в неподвижности, чтобы серый плащ слился с серой землей. Она не знала, как надо идти.

И Великое Оружие она волочила за собой, потому что его вес был ей не по силам. Она катила его, как тачку, на колесе клинка. Эта картина была бы смешна, не будь она так ужасна.

Его мысли были прозрачны как хрусталь, остры как нож.

«Она не родится снова. Тьма поглотила ее. Я уничтожил ее навсегда. Я послал ее в Ночь без ампулы, без слов и ритуалов, не подготовив души и тела, с оружием, которого она не могла поднять, в броне ей не по росту».

Новые картины. Перитой отсылает ее из пирамиды. Опускает на веревке из окна и смотрит ей вслед. Его дар позволил ему выбрать время, когда на страже стоял юноша, обожавший его и не осмелившийся отказать в просьбе, а привратника он мог шантажировать, подслушав мысли его нечистой совести.

Так велико было это преступление, что я не мог его постичь. Мои чувства пришли в смятение. Ноги отказались мне служить, и я сел. Выпустив из рук оружие, я обхватил голову ладонями.

— Безумие, — сказал я. — Безумие. Можно было умереть проще и не тянуть за собой сотни мертвецов! Неужто она так ревновала к Мирдат, неужто ее так оскорблял запрет женщинам выходить в Ночные Земли? Неужто ей так хотелось показать себя сильнее мужчин? Чего ей не хватало — самой прекрасной из женщин?

«Была другая причина».

После долгого молчания я тихо спросил:

— Какая?

«Любовь».

— Что?

«Любовь. То чувство, которое освобождает от всех границ, от всех законов. Мы думали, что здесь сможем быть вместе. Думали, что твердыня Асира даст нам убежище против Ночи, а вдали от пирамиды мы будем свободны жить, как желаем».

— Безумие! Спустилась бы она на дно моря без скафандра? Стала бы играть с прокаженным без иммунитета? О, но ведь вы ничего не знали о морях и проказе, не так ли? Все старое для вас мертво, включая и мудрость старых законов.

«Не все. Я дал ей старинную аркебузу из музея и оживил ее земным током. Я своей мыслью подчинил ей оружие. Оно било на девятьсот ярдов, и его заряд мог убить Тусклого Гиганта».

— Ты должен знать, отчего древние запретили использовать такое оружие. Энергия каждого выстрела отзывается на мили вокруг. Нет, ты не знал! Как мало ты знал о мире, в котором жил, о том, который был до нас. К чему было убивать ее так сложно? Разве не проще было выбросить ее из амбразуры, или разбить ей голову о стену, или похоронить заживо? Или ты хотел дать им пищу? Накормить Чудовища Ночи?

Я видел: ее застал врасплох скорпион или малый червь, и она включает ток, выпускает молнию, эхом отзывающуюся в темной пустыне. Я представлял: вот тень, виденная нами в одном из окон дома Безмолвия, поворачивает темную голову к источнику световой вспышки. Вот Гончие Ночи, свора за сворой, вылетают из Колокола Тьмы, завывая на бегу.

Мой голос звучал пусто. Я обессилел от ненависти и отчаяния. Как он мог не понять очевидного?