Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

— Какая жалость, — сказал он, поймав взгляд Маризы, — что во время скачка никакая связь невозможна. Как они будут чувствовать себя в гиперпространстве? Вот бы узнать!

— Если он вообще получится, этот скачок… — простонала Жаклин.

— Через три минуты все станет ясно, — сказала Мариза. — Что бы здесь ни случилось — мы не погибнем!

Сквозь толстые стены ЦУМа глухо донеслось завывание сирен. Здание заметно тряхнуло. С края одного из столов на пол упала кофейная чашка.

— Может, если бы мы не выбросили столько денег в космос, а потратили их по делу, ничего этого и не произошло бы, — сказала Жаклин. — А то ободрали всю планету как липку, и ради чего?

Доктор Смолли все всматривался в медицинский дисплей.

— Они очень взволнованы, — сказал он. — У всей команды частит пульс! Нет, ну до чего дошла техника! — И он восторженно взмахнул рукой, указывая на экран. — Я каждого, можно сказать, насквозь вижу! Эти индивидуальные передатчики сообщают мне больше, чем осмотр в условиях стационара! Как бы я хотел туда, к ним…

— Покажите мне того, кто не хотел бы, — сказала Мариза.

— Есть у вас какой-нибудь соответствующий медицинский термин, доктор? — спросила Жаклин. — Ну, вот вы увидели что пациент безнадежен, и хотите предложить нечто неопробованное, но такое, что якобы может спасти? Вроде того, чем мы все тут занимаемся. Человечество умирает, и мы хватаемся за теорию…

Часы обратного отсчета на стене показывали чуть более двух минут. Пол снова затрясся, на сей раз — гораздо сильнее.

— Ну, пожалуйста… Хотя бы еще несколько секунд… — ни к кому не обращаясь, проговорила Мариза.

История в самом деле находилась на переломе. Первая долгожданная колониальная экспедиция к иной звездной системе — и разразившийся кошмар всеобщего ядерного конфликта. Единственными уцелевшими должны были остаться исследователи… Мариза принялась перечислять про себя имена: Годдард, фон Браун, Армстронг… ну и так далее.

Только так удавалось отодвинуть мысль о смерти, стучавшейся в двери.

— Все сплошной эксперимент! — сказала Жаклин. Она была близка к истерике. — Мы никогда не посылали даже вдесятеро меньшего корабля. Мы никогда не делали связку из нескольких гиперпространственных двигателей. А что, если их поля все-таки лягут вразнотык? Они ж его на части порвут вместо скачка…

— Денег не было на дополнительные проверки! — отрезала Мариза. — Вопрос стоял ребром. Все или ничего!

— Вы просто наслушались пораженцев, Жаклин, — вставил доктор Смолли. — Теория безупречна, математические выкладки безукоризненны. Один миг — и они унесутся за сотни световых лет от здешних проблем!

Мариза вцепилась в край монитора… Часы обратного отсчета показывали менее минуты. «Я представляю здесь человечество, — подумалось ей. — Я здесь от лица всех, кто когда-либо мечтал отправиться к звездам…»

Больше всего сейчас ей хотелось бы увидеть ночное небо.

Доктор Смолли так уткнулся в свой компьютер, как будто хотел в него нырнуть — туда, к ним. Жаклин неотрывно смотрела на экраны теленовостей с их картами, сплошь усеянными желтым. Вот картинки разом замигали… и изображение сменилось серой рябью помех. Жаклин прижала руки ко рту…

— Десять секунд! — сказала Мариза. — Все системы дают зеленый свет!

Часы тикали, отсчитывая последние секунды. В памяти Маризы пронеслось детство, проведенное с фильмами и книгами о космических путешествиях. Их действие разворачивалось в величественных декорациях Вселенной, а не как здесь, на крохотной сцене, освещенной лучами одного-единственного солнца!.. Если бы ей удалось отсюда улететь, не пришлось бы увидеть жуткое и кровавое самоубийство, которое все-таки совершило человечество. Первые бомбы стали взрываться вчера поутру. За завтраком, помнится, она еще думала, что все это — газетная утка. Ведь не могли же люди в самом деле пойти на подобную глупость?… Однако репортажи продолжались, и скоро стало понятно — никто не шутил. Ни в малейшей степени не шутил…

Телеметристы впились глазами в приборы, отслеживая последние сигналы «Пришествия». Корабль, уже почти развивший третью космическую скорость — достаточную, чтобы преодолеть притяжение Солнца, — готовился к прыжку, основанному на парадоксальной физике гиперпространства.

— Три… два… один… — вслух произносил кто-то. На экране перед Маризой высветилась надпись «ОТСУТСТВИЕ СИГНАЛА». Все свидетельствовало о том, что корабль исчез. С разных концов комнаты послышались жидкие, усталые аплодисменты.

— Они прыгнули, — сказала Мариза. Она все пыталась представить себе, как потоки странных энергий из гиперпространственных двигателей раздвигают ткань мироздания, позволяя громадному кораблю развивать сверхсветовую скорость, и «Пришествие» исчезает в яркой световой вспышке…

На какой-то миг только это имело значение, а цифры потерь, радиация и желтые пятна на картах просто перестали существовать.

— Нет, — отрезвил ее голос доктора Смолли. — У меня тоже должны были пропасть все сигналы, но они идут!

И он ткнул пальцем в монитор. Мариза перекатилась вместе с креслом, чтобы видеть, о чем он говорит… На его экране по-прежнему пульсировали сердечные ритмы, компьютер продолжал записывать волны мозговой активности. Доктор переключил картинку, потом еще раз… Всюду то же самое.

— Это… как? — проговорила Мариза.

Жаклин уже стояла подле нее, остальные инженеры покинули свои места и сгрудились позади.

— Сигналы… Они слабеют, — выдохнула Жаклин.

— Нет-нет-нет, — сказал Смолли. Он быстро набрал на клавиатуре команду. Появилась сходная картинка с именами и разными показателями… не отражавшая никакой биологической активности.

— В чем дело, доктор? — спросила Мариза. Она в самом деле не понимала, что там у него за сигналы, ведь с «Пришествием» сейчас никакой связи быть не могло. И не будет впредь, так что они никогда не узнают, добрался ли корабль до места назначения. Скорость света и теория относительности воздвигали барьеры, непроходимые, как сама смерть.

— Это — их дыхание, — голосом бездушного компьютера пояснил врач. — И они не дышат. А вот, — он снова щелкнул по клавиатуре, — сердцебиение.

Теперь против многих имен вместо характерных пульсирующих всплесков тянулись ровные линии. Другие показывали редкие, медленные удары… и тоже пропадали с экрана. Смолли принялся переключать изображение. Да, теперь ни у кого не было пульса. Успокоились и мозговые ритмы…

Мариза положила руки на спинку кресла, в котором сидел доктор. Она чувствовала, как его трясет. Она попросила:

— Проверьте температуру тел.

Смолли вскинул голову, оглянулся на нее… Потом понял, кивнул — и вызвал показатели температуры внутренних тканей. Цифры на глазах становились все ниже…

— Это что, аномалия какая-то? — спросили сзади. — Почему мы получаем сигналы из гиперпространства?

— Корабль взорвался, — сказала Жаклин.

— Нет, — возразила Мариза. — Телеметрия нам об этом сообщила бы. — Теперь она держалась за докторское кресло, чтобы не упасть. — Сигналы настоящие и идут из нашей части пространства. — Ее лицо странно онемело, ноги были готовы отняться, она понимала какой-то частью своего сознания, что вот сейчас свалится. Но все же пояснила для тех, кто еще не понял: — «Пришествие» совершило скачок… а они — остались!

— Значит, все пошло по самому худшему варианту, — сказала Жаклин. — Была же вероятность, что связанные между собой генераторы сработают не так, как одиночный. Мы просто выбросили ребят в космос…

Ее голос сорвался.

— Они погибли, — сказала Мариза, и комната перед глазами медленно поплыла вправо. «Я падаю», — подумалось ей. Интересно, что увидел бы телескоп, если бы телескопы могли заглядывать так далеко?… В смысле, после световой вспышки скачка? Четырнадцать тысяч тел, крутящихся в пустоте? Еще какие-то части корабля, не сумевшие улететь?…

Ее голова ударилась об пол, но почему-то не было больно. Ей вообще не было больно, зато сознание неведомо зачем сосредоточилось на бессмысленных мелочах: на шершавости плиточного пола и на том, как странно выглядели коллеги, смотревшие на нее сверху вниз. Потом их лица странным образом потемнели… «Какое странное явление», — подумала Мариза. И в последнюю секунду, остававшуюся ей до забвения, успела понять, что лица-то были ни при чем. Просто верхние окна вдруг налились немыслимо ярким светом, как будто прямо за ними находилась раскаленная солнечная поверхность.

«Мы не вырвались к звездам…» — мелькнула последняя мысль, оборванная жаром тысячи солнц, расплавившим потолок.

Она бы заплакала, да времени не хватило.

Ну ничего себе смерть… Кто, кроме нас, изведал подобный конец? Все произошло неожиданно. Стены вдруг замерцали, а потом просто пропали, и воздух вырвался наружу. Многое, находившееся внутри корабля, осталось на месте, оно было разорвано в клочья. Звезды завертелись вокруг нас, какое-то время мы продолжали их видеть… Мы и сейчас видим — каждый видит то, что видят все. Правда, стоит ли разделять «всех» и «каждого», если сознание сделалось общим? Четырнадцать тысяч человек замерзли в считанные мгновения, но мозговые нейроны продолжали выбрасывать микроимпулъсы электричества в космический мороз, успев породить нечто вроде мегаорганизма. Мы все еще летим прочь от Солнца: слабенькая взаимная гравитация удерживает нас друг подле друга, мы то сталкиваемся, то расходимся, но недалеко. Плутон пронесся мимо быстрей мысли, и вот уже мы вошли в Облако Орта [155], но кому дано об этом узнать?… Солнце ярко сияет позади нас — ярчайшая точка между другими светилами, — но в основном кругом царствует мрак… и чудовищный холод. И время длится, невзирая на то, что нам нечем более измерить его. Мы не можем отличить сутки от года, а год — от столетия. Мы мчимся прочь от Солнца. Прочь, прочь…