Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

— Ба! — воскликнул Перитой. Он успел скрыть гнев под маской привычного легкомыслия. — Разве наши летописи прочтут за пределами этих стен? К чему совершать похвальные деяния, если не останется никого, чтобы петь нам хвалу? Даже тебе, уверенному, что ты возродишься снова, негде будет рождаться, когда падет Последний Редут.

— Не будь ревнив. Я такой же, как ты. И эта жизнь может быть для меня последней. Оба вы забыли свои прежние жизни, но не будет ли эта первой, которую вы запомните?

Перитой смотрел на меня с тревогой. В его лице я видел, как странны были для него мои слова (такие понятные мне).

— Что ты запомнил о нас? — жадно спросила Элленор. — Были мы с Перитоем… — Она осеклась и закончила неуверенно: — Были мы трое знакомы прежде?

— Вы, миледи, были среди спутников Асира и жили в крепости, стоявшей в долине, недоступной нашим телескопам, потому что северо-западный Стерегущий загородил ее от нас, — ответил я. — Тогда дом Безмолвия душил долину своим влиянием. Вы были архитектором, потому что в те странные времена женщины изучали науки. И тогда вы владели тем же даром, что и теперь: видели будущее, ставшее для нас настоящим, и вы создали из орихалькума дверь перед главным музеем твердыни Асира и покрыли ее изображениями грядущих событий.

Перитой кисло усмехнулся:

— Телемах не желает сказать нам, что…

Я опередил его:

— Мадам, тогда вы дарили мне благосклонность, хотя я принадлежал к высокому роду, а вы — нет. И я помогал вам высечь на двери сцены будущего.

Элленор казалась смущенной. Надеюсь, мое лицо не выдало моего стыда.

Я обернулся к Перитою, но обращался по-прежнему к Элленор, даже не глядя на нее.

— Раз уж мы говорим откровенно и вольно обходимся с чужими тайнами — Перитой не желает сказать, что не способен понять, почему я не ревную к нему, хотя он видит, что в моих мыслях нет ревности. Но вот ответ. В прошлый раз проиграл он. В этот — я. Все равно мы друзья и навсегда останемся друзьями.

Я заметил беспокойство в глазах Элленор.

— Значит, я любила не одного мужчину во все века, в каждой жизни…

Без сомнения, она думала о Мирдат Прекрасной, пронесшей свою любовь неизменной сквозь все времена.

— Ты всегда любила благородных… — неловко проговорил я.

Но она с сомнением глядела на Перитоя, а он на меня — с гневом. Странно, что он рассердился тогда, ведь он должен был заранее видеть, что я собираюсь сказать. Быть может, он не предвидел, как поразит Элленор мысль, что они не вечно любили друг друга.

Перитой сказал:

— Несомненно, родись мы трое в будущем и последними из человеческого рода, ты бы и тогда совершал благородные деяния, настраивая умы против меня и прокрадываясь незваным в души. Это твои похвальные и благородные деяния, Телемах?

Гневный ответ просился на язык, но я знал, что, и невысказанные, Перитой видит слова, горевшие в моем сердце. Попрощавшись коротким кивком и пробормотав извинение (как я рад теперь, что произнес его, даже если они не расслышали!), я развернулся и ушел через рощу, отводя от пылающего лица мокрые ветви. Несколько капель стекали по моим щекам.

За спиной я услышал голос Элленор:

— Не говори дурно о Телемахе!

В ответе Перитоя: «Почему?» — прозвучало удивление (я принял это как знак, что слова эти вырвались у нее спонтанно).

— Я предвижу, что моя семья станет давить на него, потому что отец заподозрит, будто ему известно место наших тайных свиданий, — произнесла она. — И он вынесет это мужественно и не выдаст нас, хотя за это пострадает его семья. Ты выбрал хорошего друга, Перитой.

— Скорее это он выбрал меня, — ответил Перитой.

Она прошептала что-то, но я был уже далеко и не расслышал ответ.

Циферблат отсчитал шестьдесят часов, прошедших с тех пор, как я начал спускаться по ледяному склону к Месту, Где Молчаливые Убивают. Я спал дважды и трижды глотал таблетки. Встроенный в циферблат альтиметр показал потерю высоты в двадцать две тысячи футов. Я прошел сквозь холодный туман, где воздух был нездоровым, и вышел из него разбитым, пошатываясь от головокружения.

Этот ядовитый туман был нижним слоем облаков, невидимой крышей над холмами пепла, кратерами и сухими руслами, временами освещаемой холодным бледным свечением, идущим сверху. Холмы пепла были здесь настолько высоки, что тучи обезглавили их. Еще тридцать часов я бродил наугад в надежде наткнуться на примету, знакомую по Памяти Снов. Однажды облака осветились особенно сильным трепещущим сиянием, и я увидел силуэт (сперва я счел его еще одной пирамидой пепла), но скоро различил профиль: тяжелое надбровье, скошенную щеку, выпуклые губы Левиафана, но много, много больше, чем его собратья, виденные когда-либо у Последнего Редута. Быть может, новая порода? Он был недвижим, как Стерегущий, но от него веяло бдением. Он был выше Прикованного Гиганта, голова терялась в нависшем облаке, и клочья тумана проплывали мимо горящих яростью глаз. Как оказался здесь один из его племени и какова была тому причина, есть тайна, перед которой я немею.

Я огляделся. В зыбком полусвете облаков мне почудились другие Левиафаны — двое неподвижно взирали на север немигающим взглядом. Далее я крался сухим руслом, в надежде избегнуть их глаз. Но теперь я знал: то, что я ищу, надо искать в стороне, куда обращены глаза чудовищ.

Серый свет померк, и в темноте я шел тридцать пять часов. И снова появилось свечение, но ненадолго. Вдали я успел увидеть нечеловеческий лик, обращенный ко мне, а ближе — еще одного Левиафана, развернутого ему навстречу. По этой примете я понял, что тяжелая тень, отделяющая меня от дальнего Левиафана, — то, что я ищу.

Бесцветная вспышка угасла, и все скрыл могильный мрак. Но я ощутил слабое давление внеземной мысли и опасался, что Левиафан, чей лик я увидел, за много миль заметил меня.

Все осторожнее я продвигался вперед. Земля под ногами стала неровной, шла под уклон. Я пробирался через завалы угловатых камней, нащупывая их ногами и пальцами, и спускался все ниже. Не видя, я догадывался, что спускаюсь в чашу кратера.

Еще миля, и мои руки нащупали песок и пепел: рыхлые осадки, на протяжении эпох осыпавшиеся на дно кратера. Теперь я мог двигаться почти бесшумно и вслепую размахивал перед собой рукоятью оружия, не освещая клинка, как слепец размахивает посохом, в надежде нащупать провал, или скалу, или ногу замершего гиганта.

Прошел час, и я ощутил под ногами гладкий плоский камень. Склонившись, я нащупал края. Квадратные плиты, плотно пригнанные друг к другу. Обработанные рукой человека. Дорога. Еще несколько шагов, и я почувствовал, что нечто возвышается надо мной. Пальцы мои нащупали обелиск — дорожный столб, исписанный буквами чужого языка.

Мне они были знакомы по прежним жизням.

АСИР.

Сто шагов вперед, двести, и пальцы мои наткнулись на створку ворот. Я нащупал изогнутый стебель покореженной петли, коснулся излома древнего засова — мощного стержня, преграждавшего путь Ночи.

За воротами снова был песок да кое-где — обтесанные плиты или куски изъеденной временем стали. Здесь я не чувствовал ничего живого: ни земного тока, пульсирующего в силовых линиях, ни дрожи живого металла. Места, где некогда жили добрые люди, часто сохраняют след в эфире, подобный аромату духов прекрасной женщины, недавно покинувшей комнату: след чего-то прекрасного и достойного. Здесь такого не было.

Зато я ощутил холод. Но в сердце не поселилось страха или ужаса, и я сознавал, как странно все это. Без сомнения, я находился вблизи центра круга Левиафанов, даже во тьме не спускавших с него глаз. Я должен был ощущать тяжесть в сердце, душа должна была задыхаться. Меня же охватил покой.

Или бесчувствие.

Как тихо здесь!

Сперва медленно, затем все быстрей я стал пятиться от разбитых врат былой крепости Асира. Слепой в слепой тьме, я бежал.

Но я не нашел укрытия, когда серое сияние вновь пробежало по облакам, освещая землю дрожащими вспышками. Здесь ее коснулся тусклый луч, там прошла светлая полоса, и в этом свете появлялись и исчезали бесцветные картины.

Я видел величественные руины прежней столицы: разбитые, проваленные купола, темные башни. Здесь и там среди развалин замерли высокие фигуры, которые не были башнями, и глаза их были обращены вниз, на обломки под их ногами. В вечном, бессмертном терпении они выжидали, не мелькнет ли новая искра жизни, погасшей здесь бессчетные века назад.

Но не только гиганты замерли здесь в ожидании. Серый свет скользнул по облаку, и луч упал рядом со мной.

Огромная толпа окутанных серыми мантиями фигур стояла в двадцати шагах от меня, у самых ворот. Неведомо, каким чудом я миновал их, пробираясь вслепую, не подозревая об опасности. Как же тихо я двигался, каким чудом они не услышали меня, проходившего среди них?