Дети города-героя - Ю. Бродицкая

перешли границу и вторглись в мирную страну, разоряя ее. Но жители этой страны отважно защищались. Их самолеты налетали на горилльские, и те, с черными крестами на крыльях, летели на землю.

Двинулись танки горилл, но люди забрасывали их гранатами и поджигали бутылками с горючим.

Густыми шеренгами двинулись первые дивизии гориллоподобных, но их встретили могучим огнем минометов и пулеметов, ружей и автоматов.

Коричневые гады не продвинулись ни на шаг.

Господин Гориллиус сидел на своем дереве среди разгромленных университетов столицы. Он не пожелал жить в домах, а жил на дереве, растущем на центральной площади. Теперь он ждал известий с нового, Восточного фронта. Вдруг Отчаянный Фриц подъехал к дереву и закричал:

— Учитель, люди не поддаются! Я не стал терять наших горилл и отступил!

Господин Гориллиус быстро спрыгнул с дерева.

— Идиот! Жалкая бородавка на хвосте крокодила! Залей их страну кровью, нашей и чужой, завали их страну трупами, нашими и чужими. Либо уничтожь людей, либо я раскрою тебе череп. Иди!

Господин Гориллиус зевнул, чихнул и одним махом впрыгнул на дерево.

После ожесточенных многомесячных боев, в ходе которых Джунгли понесли огромные потери, коричневым гадам удалось захватить часть территории людей, завалив ее своими трупами, танками и самолетами. Гориллоподобные полчища очутились у ворот одного из прекраснейших городов мира. Люди бросили клич: «Все на разгром коричневых гадов! Победить или умереть!»

И поднялся весь двухсотмиллионный народ на борьбу. Бессилен был против них батальон ударной ярости. Дивизия смерти обрела смерть — на побережье Финского залива она была уничтожена. Напрасно Малютка Ганс, приходя в ярость, стрелял в рабочих из револьвера. Напрасно Гориллиус носился по фронту и призывал гориллоподобных к победе. Джунгли были уничтожены.

* * *

Посылая сказку отцу, Юра кончил письмо словами: «То, что еще не произошло, должно произойти. Гориллоподобные будут уничтожены».

— ★ —

…16 сентября 1941 года. 206-я школа: три зажигательные бомбы сброшены на двор школы. Потушены силами учеников и учителей.

13 октября. 206-я школа: сброшено 17 «зажигалок». Угроза пожара ликвидирована.

6 ноября. В сад школы сброшена фугасная бомба. Меры приняты. Всего на здание 206-й школы осенью 1941 года сброшено 52 зажигательные бомбы. Все они потушены учениками и учителями.

(Из журнала дежурного Куйбышевского роно.)

— ★ —

…Вражеские лазутчики пытались демаскировать затемненный город. Ракетами и световыми сигналами они хотели ориентировать немецких летчиков для прицельного бомбометания.

Создаются специальные комсомольско-пионерские группы разведчиков и связистов в помощь органам НКВД. Во время налетов противника ребята выслеживают ракетчиков и сигнальщиков.

Ученики 6-го класса Петр Семенов, Алексей Виноградов и Федор Григорьев на улице Дзержинского выследили ракетчика, сообщили в НКВД. Ракетчик был задержан.

(Из доклада заслуженного учителя РСФСР М. И. Морозова на городском совещании работников народного просвещения, 1947 г.)

Зинаида Лукина

У нас во дворе

Чердак. Зарешеченное круглое окно. Наш НП… Оттуда мы следили за небом, прислушивались к гулу самолетов, определяя по звуку, летит ли свой или чужой.

Ящики с песком, каски, щипцы для «зажигалок», брезентовые рукавицы — все всегда было на местах, все в боевой готовности. Сюда на дежурство прибегали ребята, по-военному подтянутые, с противогазами через плечо.

Когда это было?.. В августе или в сентябре сорок первого… Тревога.

По чердаку бежит двенадцатилетняя связистка Леля Питкевич, в полосах света мелькают длинные светлые косы, бантик, тапочки…

— Тетя Зина, вас зовут на лестницу! Ребята что-то заметили!

Оставив дежурство на НП, мы с Лелей бежим на лестницу. На площадке пятого этажа, у окна, стоит Павел Постников со своим другом Борисом Силиным. Был вечер. Гудели тревожные заводские гудки, город тонул в темноте…

— Смотрите! Смотрите! Туда — направо! — крикнул Борис.

— Павел! Немедленно вниз! У вас есть удостоверение? Ловите рабочий патруль, дежурного милиционера. Быстрее!

— Все понятно! — длинноногий Павел мчится вниз, перепрыгивая через две-три ступени. Мы остаемся с Борисом.

«Только бы успели, только бы успели», — думаю я.

— Борис! Примерно вы представляете, где этот дом?

— Сейчас сообразим. Сейчас всё сообразим. Это близко от стадиона, на Малом, а там на стадионе стоят зенитки, — сказал Борис.

На лестнице загремели чьи-то шаги, мы услышали голос Павла: — Сюда! С пятого видно лучше.

Мы с Борисом отступили, давая место двум незнакомым в штатском с винтовками через плечо.

Запыхавшийся Павел одной рукой приглаживал растрепавшиеся волосы, другой показывал на окна, где в разной последовательности зажигались и гасли огни.

— Все ясно. Сигнализирует, сволочь! Пошли…

Они побежали вниз.

— Спасибо, ребята! — крикнул один.

— Молодцы! — крикнул второй, и вот уже хлопнула дверь внизу, вот они пробежали по двору, а мы втроем остались у окна.

— Э-э-х! Туда бы сейчас, с ними! — сказал Павел с завистью…

— Мне кажется, уважаемые товарищи звеньевые пожарной команды МПВО, самую большую работу сделали вы — обнаружили лазутчика! Не будьте жадными, дайте и другим потрудиться, — говорю я.

— Хотел бы я посмотреть, какое у него будет выражение лица, когда к нему придут, — сказал Борис…

Минут через шесть-семь свет в окнах погас. Позже нам рассказали, что шпион оказал сопротивление дружинникам и милиции. Вначале, на стук, он не открыл дверь. Делал вид, что в квартире никого нет. Потом вышел, кутаясь в халат, придерживая правой рукой левую полу. Его руку не успели перехватить, он вдруг резко отскочил назад и, отстреливаясь, стал уходить в глубь квартиры. В одной из комнат его все-таки схватили. В углу нашли груду ракетных патронов…

…А кто дежурил со мной в начале осени, поздним вечером, на Большом проспекте у нашего дома? Кажется, Миша Щербаков, красивый, с разлетными бровями мальчик.

Однажды он поведал мне, что любит девочку Асю, что он встречался с ней до войны на катке, а теперь она эвакуировалась куда-то в Среднюю Азию и он о ней ничего не знает.

Мы ходили с Мишей по тротуару, он прятал лицо в поднятый воротник и рассказывал о себе, о девочке Асе, о товарищах по школе.

Наш разговор оборвался неожиданно. На Большом проспекте, несмотря на поздний час, появилась молодая женщина. Что-то странное было в ней, в ее походке, в ее манере держаться. Она шла как бы гуляя, небрежно рассматривая дома, улицу, нас.

— Ваш пропуск? — потребовал Миша.

— Пропуск? — несколько высокомерно и удивленно спросила женщина.

Мы оба насторожились, потому что в ее произношении действительно звучало что-то чужое.

— Разве вы не знаете, что во время воздушной тревоги хождение по городу запрещено? Да и вообще в поздний час без пропусков ходить нельзя.

— Я иду к тете.