Блатной романс - Семен Майданный

И Сергей запросто поверил бы, что она – кукла, очень дорогая кукла, с ногами от ушей и так далее. Но полчаса назад Шрамов слышал, как она пела… И сейчас Шрам сидел, навалившись на стойку, и гадал, спросить ему или не спросить, как девушку зовут? А вот о том, к чему может привести данное знакомство и чем это все грозит, Шрам старался не думать.

Глава 7

Эх ты, жизнь моя, – веревочка витая.Где начало, где конец – того не знаю.Думы, думы, думы горькие спрячу-затаю,А тоску-печаль веревочкой завью!

Телефон – черный угловатый короб с круглым еще диском и тяжеленной трубкой – зазвонил, как пожарная сирена. Старик Кузьмич затряс головой, будто звенит не на столе, а у него в ухе, вытянул щуплую шею навстречу снимаемой щуплой ручкой трубке:

– Алло? Нет, это не Андрей Юрьевич, а Егор Кузьмич… А это уже вас. В этом городишке всем все становится известно чересчур быстро.

Андрей тяжело вздохнул:

– Ну что там еще? – принял и прижал тяжеленную, будто налитую свинцом, трубку к уху.

– Андрей Юрьевич? – вежливо, почти нежно спросила трубка вкрадчивым голосом.

– Ну? Слушаю.

– Если ты, козел, – столь же нежно продолжила трубка, – не прекратишь переть на рожон, мы тебе кишки в темном переулке выпустим. А также бабе твоей зиппер наружу вы вернем…

Андрей без особого отвращения отнял трубку от уха, но не положил на рычаги, а так и оставил в вытянутой руке. Пусть выдается. В глазах Андрея сгустилась безбрежная тоска. На руке Андрея скупо угадывался вытатуированный якорь – память о флотской юности.

– Достают? – переспросил Егор Кузьмич и коротко хохотнул. И вроде бы смутился, потому что предпочел спрятать свою сухонькую, на сусликовую похожую голову внутри пыльного сейфа. – Вам, кстати, грамоты нужны?

– Какие грамоты? – не понял Андрей.

Его взгляд блуждал по выцветшим настенным рожам героев былых времен. В героях наблюдался перебор. На стенах висели заслуженные вожди: уже забытый Черненко, еще памятный Громыко (Горбачев был пошкрябан, будто в него тыкали консервным ножом), замухрышки районного значения типа последнего первого секретаря и случайные в этой местности люди – Гагарин, Тимирязев и почему-то Фидель Кастро.

– Ну обыкновенные грамоты, – вернул его из забытья Егор Кузьмич. И чем морочиться объяснять, вынырнул из сейфа и потряс перед остающимся хозяином кабинета пачкой кумачовых незаполненных грамот «Победителю социалистического соревнования». – Может, кого выдастся наградить?

– Сейчас награждают в основном триппером, – вздохнул Андрей и наконец брякнул трубку на рычаги. Его тяжелые ладони безвольно опустились на стол. Бог здоровьем не обидел Андрея Юрьевича, но тут нашла коса на камень. Если бы Андрей мог что-то решить кулаками, давно отправился бы решать.

А бодрый Егор Кузьмич, швырнув за невостребованностью стопку грамот на пол, где уже лежала пачка желтых газет «Правда», подъюлил к столу, на правах прежнего хозяина придвинул к себе пепельницу, зарядил в нее мятую бумагу и чиркнул спичкой.

Бумажка закорчилась в огне.

– Что это? – спросил Андрей, хотя ему было абсолютно по фиг.

– Членские взносы, – жизнерадостно отрапортовал старик и чихнул. И пока лиловые фамилии в ведомости выкаблучивались в огне, продолжил прерванную телефоном говорильню-мутотень. – Нелегкое дело вы затеяли, Андрей Юрьевич. Сметут вас, как пить дать, сметут. На данном этапе классовой борьбы это непреложный факт…

Андрей только поморщился и от скуки уставился на корешки книг в распахнутом шкафу. Ленина пудов пять, а еще пятидесятитомный бородатый Карл Маркс и прочие классики. До сих пор, вот уже два года, они с Кузьмичом без особых свар делили кабинет. Теперь профсоюз оставался сам на сам. Андрей гадал, долго ли он, профсоюзный лидер нефтеперерабатывающего комбината, продержится. По всему выходило, что недолго. Не было у Андрюхи реальной силы удержать хоть зубами завод от продажи американским буржуям. Богатые гады обложили профсоюз со всех сторон. Да и почти не профсоюз уже, человек двадцать верных осталось. И секретарша, которой три месяца не плачено. А ряды продолжают таять.

– …Как учили вожди, иногда разумно и отступить, – сказал уже стоящий на стуле Егор Кузьмич, снимая со стены знамя заводского парткома. – Вам бюст Ленина оставить?

Тут с громогласным бабахом; рассыпалось на тысячу острых осколков стекло. Конкретно – оконное стекло. И по вышарканному полу покатился залетный булыжник. Андрей только челюстями скрипнул.

Егор Кузьмич слез со стула, аккуратно свернул знамя и спрятал под зашмонянный пиджачок на груди. Примерил на предмет веса чугунный бюст Ленина и с сожалением вернул на место:

– А Ильича я вам оставлю. Ильич завещал бороться и не сдаваться.

Андрей хотел послать старика с его бюстом подальше. Но подумал, что от этого легче на душе не станет. И к тому же вдруг враги от угроз перейдут к делу? Тогда тяжелый бюст пригодится – отмахиваться.

А шустрый партиец сгрузил в пепельницу следующую бумажку и снова поджег. Едкий дымок щекотнул ноздри. Ринувшийся в разбитое окно ветер развеял пепел по кабинету.

– Опять взносы?

– Черновик прокламации от девяносто первого года, – бесхитростно признался Егор Коммунизмыч. – Былое и думы.

Снова завизжал телефон. Андрей поднял трубку и положил назад, не слушая. Добрых вестей ему ждать было неоткуда.

Егор Кузьмич из ящика стола выгреб последнюю пыльную бумажку и вознамерился ее сжечь тоже. Но спички кончились, и он брезгливо принялся ее разглядывать – не сжевать ли, как истый конспиратор? Даже представить себе такое оказалось невозможно. Старик сплюнул на пол набежавшую горькую слюну и зашвырнул бумажку в угол, шут с ней.

– Не закажешь секретарше на посошок кофе приготовить? – неожиданно жалобно заклянчил Егор Коммунизмыч.

– Ну аукни ей, чтоб зашла, – вяло откликнулся Андрей.

Кофе у него в закромах еще имелся. С полбанки. Ушлый партиец точно приметил. А вот на какие шиши вставлять разбитое окно, и вообще – стоит ли этим заморачиваться, профсоюз не знал.

– Аукну и заодно в нужник сбегаю, – обрадовался, что выторговал халяву Егор Кузьмич, ведь все эти два года они харчевались раздельно.

Кузьмич вышел, и через пару секунд зашла Надя. Вообще-то вторая, после жены, женщина Андрея. Верная до потрохов, Андрею ее иногда даже жалко становилось.

– Слышь, Надюша, кофе приготовь. Чашки помельче, чтоб этот хвост меньше времени мне голову морочил.

Надежда испарилась за дверь исполнять, и тут вместо Коммунизмыча на пороге появился совершенно другой человек. Не высокий и не низкий. Жилистый, с серым железом в глазах, с твердой горизонтальной линией губ.

– День добрый честной компании, – хрипло сказал гость. И хрипота эта была не от робости или наглости. Хрипота была от природы по жизни. – Меня зовут Сергей Храмов.

– Вы ко мне по какому вопросу? – зачем-то нагнал суровости на брови Андрей. Только разных посетителей ему не хватало. А может, это уже реальные наезды начались?

– Так сказать, ободрить и обнадежить, – вдруг открыто улыбнулся гость и без спросу сел напротив профсоюзного вожака. Впрочем, его движения выглядели не хамски, а как бы по-свойски. – Не надо мне золотить ручку, яхонтовый, – весело забалагурил визитер и из правого кармана весьма приличного пиджака бухнул на стол нулевую колоду карт. – Ты не мне в глаза смотри, ты в карты смотри. Они тебе всю правду расскажут, про сегодня и про завтра. – Гость заговорщицки подмигнул. – Ну что, погадать тебе, бриллиантовый, задаром?

Веселость гостя поневоле передалась Андрею. Челюсти перестали натягивать кожу на скулах. Действительно, что толку сидеть и кислые сопли жевать? Вот только…

– Вот только туг еще околачивается Егор Кузьмич, – неуверенно буркнул Андрей, по инерции держащий брови ежиком.

– Этот вздорный старик? Он не вернется. Ему мои ребята по соседству предложили посмотреть дешевую подпольную типографию – чтоб листовки печатать, и он не устоял. – И далее визитер вдруг стал совершенно серьезным. – Кроме того, этот шляхтич на тебя стучал направо и налево все эти два года. Думаешь, так просто он сегодня срыл? Ему американский пролетариат настоятельно посоветовал. Пришла пора, нехорошие дяди на завтра тебя гасить назначили. Так будем, гадать?

– Будем! – решился Андрей Юрьевич, веря и не веря последнему предсказанию.

Гость ловко переплел и еще раз переплел половинки карточной колоды. Снова на физиономии заиграла азартная улыбочка. Карты, будто сами собой, запрыгали из ладони на стол рубашкой вверх и выстроились на столе три по трое.