Продается дом - Дмитрий Яковлевич Оксенчук

угадать человека, как распознать? Жизнь на исходе, а так понимать людей и не научился.

Потом Арсений понимает, что Тео уехала, даже не взяв с него расписку. Надо будет обязательно написать и отправить им в город, решает Арсений. Ощущая прилив сил и бодрости, он, весело насвистывая отправляется разбирать коробки с вещами: переезд отменяется.

VI

Вечером звонит телефон.

– Алло, – тихо говорит Арсений.

– Здравствуйте, – женский голос, относительно молодой. – Вы Семен?

– Нет, я Арсений.

– Ой, простите… И за ранний звонок тоже… Я просто тут всех обзваниваю… Я Оля, жена Олега Кондакова.

– Оля? Слушаю вас.

– Просто… вы вот записаны у Олежки в телефоне. Тут «Сеня друг» написано. И я решила, что вам как другу надо позвонить, сказать…

– Что? – не понимает Арсений.

– Олежка… Он умер, – Оля всхлипывает. – Похороны в субботу. На Старом кладбище.

– Умер? Как?

– Инфаркт. В офисе был. Вечером. Один – скорую некому вызвать было.

– Олежа? Умер? – Арсений опускает телефон, в котором продолжает всхлипывать Оля. Стоит так некоторое время, качает головой, потом снова возвращает трубку к уху. – Во сколько похороны?

– В двенадцать. Приезжайте, Арсений.

– Да. Я … приеду, если смогу, – отключается.

Вот и вся история. Нет Олежки Кондакова. А ведь молодой еще был. Арсений трясет головой. Надо же – вот жизнь. Наверное, стоит не ныть, а сказать спасибо Богу, небу, судьбе, или кто там заведует всем этим земным хозяйством – большое спасибо, что дожил аж до семидесяти с гаком. И черт бы с ними – домами, деньгами. Вот у Олега – и дома, и деньги были, а – бац! И нет человека. И что? Был ли он доволен своей жизнью в тот самый последний миг?

В голове не укладывается, что Кондакова больше никогда не увидеть. И больно становится от того, что расстались они при последней их встрече совсем не хорошо. Злые друг на друга, обиженные. Каждый со своей правдой. И даже не созвонились после этого, не извинились друг перед другом. Каждый за свое.

Арсений размышляет – ехать на похороны, или нет. С одной стороны, нужно почтить память. С другой – хочется запомнить друга живым. До субботы далеко – там решу, думает Арсений.

От размышлений его отрывает стук в ворота. Опять сосед денег клянчить, наверное. Арсений идет открывать. Но за порогом стоит вовсе не Васька.

– Вот это да! – восклицает Арсений.

– Привет, пап, – произносит припозднившийся гость.

Витька располнел, отпустил по дурацкой моде жидкую бородку, волосы остриг совсем коротко. Он одет плохо, а ботинки совсем грязные – долго шел от автостанции пешком, перепачкался.

– Заходи, – Арсений проводит сына во двор, там порывисто обнимает. Тот сначала стоит с опущенными руками, потом правую осторожно кладет на спину отцу. Похлопывает, как борец, просящий пощады.

Молча проходят в дом, Арсений включает чайник, Витька вешает выцветшую куртку возле дверей, садится на краешек дивана.

– Чего как не родной? – улыбается Арсений. – Мой руки, садись за стол. Кофе?

– Ага, – кивает Витька. Идет к умывальнику, полощет под холодной струей руки.

– Как твои дела, сынок? Рассказывай. Бутерик сделать?

– Сделай, – кивает Витька, садится за стол. – Дела нормально. Вот решил заехать… Давно не был…

– Давненько, – усмехается Арсений. – Не женился еще?

– Неее, – смущенно улыбается Витька. – Мне и холостым не плохо.

– А я тут в легком шоке, как говорится. Ты ж Олега Кондакова помнишь?

– Это с которым вы бизнес пытались мутить?

– Он самый.

– Помню немного. А что с ним?

– Умер. От инфаркта. Вот только что его жена звонила. Представляешь?

– Я могу ошибаться, но он вроде пил не слабо всегда. И не особо занимался спортом.

– Это верно. Но о покойниках теперь уже только хорошее, как говорится. Одну ложку, две?

– Кофе? Парочку давай. И сахара так же.

Арсений заваривает кофе, нарезает колбасы и хлеба, ставит на стол. Садится напротив Витьки. Тот отхлебывает обжигающий напиток, кладет на ломоть хлеба три куска колбасы, принимается есть.

– Где живешь-то сейчас? – спрашивает Арсений.

– Снимаю. В новостройках возле водохранилища. Человейников там понастроили. Двадцать квадратов, унитаз практически под кроватью, зато дешево. Всего семь с половиной в месяц. Плюс электричество.

– Нормально. Там же работаешь-то? В этой финансовой конторе?

– Не, они обанкротились давно. Я уже год как на фрилансе.

– На чем?

– Ну типа… свободный художник. Заказы там беру на разных биржах. Сам на себя работаю.

– Аааа. И как? Получается стабильно? Аренду-то каждый месяц надо платить.

– Ну уж десятку-то точно насобираю.

– А кредиты твои как?

– Да как… Не плачу, конечно. Приставы все арестовали, что могли. Так у меня и нет ни черта.

– Ясно. Девушка-то хоть есть?

– Да. Только каждый раз новая, – смеется, уткнувшись в кружку, Витька.

– Балбес, – качает головой Арсений.

– А чего у тебя коробки по всему дому?

– Да так… Генеральная уборка. Все лишнее вот решил собрать, раздать или выбросить. Слушай, не холодно? Я как-то привык в спартанских условиях, а ты может зябнешь?

– Есть немного.

– Давай печку затоплю.

– Хорошая идея.

Арсений открывает заслонку поддува, сует в жерло печи газету, пару клочков бересты, сверху – несколько нетолстых поленьев. Чиркает спичкой. Огонь в печи с приятным гудением разгорается.

– А я тут твои корабли нашел, когда уборку делал. Модели, помнишь? – Арсений возвращается к столу, вытирая руки ветошью.

– Угу, – тянет Витька.

– И велик. В детстве который у тебя был. «Олимпик», кажется. Хотел выбросить, но жалко стало. Оставил, в сарае стоит. Помнишь, ты на нем ездить учился.

Витька молча кивает.

– Добрался как, нормально?

– На автобусе. Раньше каждый час ходили – теперь утром и вечером только.

– Да. В деревне народу всё меньше. В город перебираются все. Ох, я помню – мы с тобой вдвоем как-то возвращались в деревню. На «пазике» таком, старом, лупоглазом. Цвета детской неожиданности. Автобус – битком, у нас места стоячие, а он едет еле-еле. Тридцать километров в час, наверное. Где-то на полпути, возле Бобровки, смотрю, ты стоишь уже весь белый, и в поту. Я говорю: «Ты как»? Ты такой: «Все в порядке», и практически падаешь в обморок. Ну, я торможу автобус, тебя вытаскиваю, ты на свежем воздухе вроде приходишь в себя. Автобус уезжает, а я стою и понимаю, что у меня с собой денег-то нет! Брал в город впритык, все потратил. Пришлось попутку ловить, упрашивать, чтобы довезли до дома – там рассчитаемся.

Витька продолжает кивать. Тема детских воспоминаний ему явно не нравится. Арсений вздыхает. В том самом далеком Витькином детстве они с ним были очень близки. Витька любил с отцом гулять, ходить на рыбалку, мастерить что-нибудь по хозяйству, играть в шашки или в футбол во дворе. Они болтали обо всем на свете, шутили, жили душа в душу. Куда все ушло? Когда все поломалось в их отношениях? Вот сидят они, вроде родные люди, вроде бы рядом, но настолько далеко, что не докричаться и не достучаться.

Витька допивает кофе, откидывается на спинку стула.

– Покурить можно? – спрашивает.

– Кури, – пожимает плечами Арсений.

Витька достает сигарету, идет к печке, прикуривает от угольев. Сидит там