Барабанщица - Александр Бондарь

Задумавшись и улыбаясь, стояла она у блестящей витрины и вдруг услышала, что кто-то её зовёт:

— Девочка, иди сюда!

Катя обернулась. Почти рядом, на углу, возле газетного киоска, стоял патрульный милиционер и рукой подзывал Катю к себе.

«26–86–36!» — вздрогнула Катя. И вздрогнула болезненно резко, как будто бы кто-то из прохожих приложил горячий окурок к её открытой шее.

Первым Катиным движением была попытка бежать. Но подошвы как бы влипли в горячий асфальт, и, зашатавшись, она ухватилась за блестящие поручни перед витриной магазина.

«Нет, — с ужасом подумала Катя, — бежать поздно! Вот она и расплата!»

— Девочка! — повторил милиционер. — Что же ты стоишь? Подходи быстрее.

Тогда медленно и прямо, глядя ему в глаза, Катя подошла.

— Да, — сказала она голосом, в котором звучало глубокое человеческое горе. — Да! Я вас слушаю!..

— Девочка, — сказал милиционер, — будь добра, сделай услугу. Сходи в магазин за углом и купи мне бутылку кваса. Я тебе деньги дам. Пить очень хочется, а я не могу отлучиться.

Он повторил это ещё раз, и только тогда Катя его поняла.

В каком-то расплывчатом, мутном полузабытьи она взяла купюру, завернула за угол, купила квас и отдала его милиционеру. Потом она направилась дальше, своей дорогой, но почувствовала, что идти не может, и круто свернула в первый попавшийся дворик.

Крупные слёзы катились по её горячим щекам, горло вздрагивало, и Катя крепко держалась за водосточную трубу.

— Так будь же всё оно проклято! — гневно прошептала она и ударила носком по серой каменной стене. — Будь ты проклята, — бормотала Катя, — такая жизнь, когда человек должен всего бояться, как кролик, как заяц, как серая трусливая мышь! Я не хочу так! Я хочу жить, как живут все. Как живёт Славка, который может спокойно заходить во все магазины, отвечать на любые вопросы и глядеть людям в глаза прямо и открыто, а не шарахаться и чуть не падать на землю от каждого их неожиданного слова или движения.

Так стояла Катя, вздрагивая; слёзы катились, падали на осыпанные известкой туфли, и ей становилось легче.

Кто-то тронул её за руку.

— Девочка, — участливо спросила Катю незнакомая пожилая женщина, — ты почему плачешь? Тебя обидели?

— Нет, — вытирая слёзы, ответила Катя, — я сама себя обидела.

Пожилая женщина улыбнулась и взяла Катю за руку:

— Но разве человек может сам себя обидеть? Ты, наверное, ушиблась, ударилась?

Катя замотала головой, сквозь слёзы улыбнулась, благодарно пожала руку пожилой женщине и выскочила на улицу.

Трудно сказать почему, ей казалось, что счастье её было уже недалеко…

* * *

И в этот день Катя чувствовала себе сильной, уверенной. Её не разбило громом, и она не упала, не закричала и не заплакала от горя, когда, спустившись по откосу, она зашла во двор и увидела в саду проклятого старика Якова.

Тот сидел спиной к ней, и оживлённо разговаривал о чём-то с дядей. Надо было собраться с мыслями.

Катя скользнула за кусты и боком, боком, вокруг холма с развалинами беседки, вышла к крылечку и прокралась наверх.

Вот она и у себя в комнате. Схватила графин, глотнула из горлышка. Поперхнулась. Зажав полотенцем рот, тихонько откашлялась. Осмотрелась. Очевидно, старик Яков появился здесь совсем недавно. Полотенце было сырое — не просохло. На подоконнике валялся только один окурок, а старик Яков, когда не притворялся больным, курил без перерыва. На кровати валялась дядина кепка и мятая газета. Вот и всё! Нет, не всё. Из-под подушки торчал кончик портфеля. Катя глянула в окно. Через листву черёмухи она видела, что оба друга всё ещё разговаривают. Катя открыла портфель.

Салфетка, рубашка, два галстука, помазок, бритва, синие мужские носки. Железная коробочка из-под кофе. Внутри что-то брякает. Катя раскрыла: два ордена, иголка, катушка ниток, пузырёк с валерьяновыми каплями. Ещё трусы, две футболки… А это?

И она осторожно вытащила из уголка портфеля чёрный браунинг.

Тихий вопль вырвался у неё из груди. Это был как раз тот самый браунинг, который принадлежал мужу Валентины и лежал во взломанном Катей ящике. Ну да!.. Вот она, выщербленная рукоятка. Катя выдвинула обойму. Так и есть: шесть патронов и одного нет.

Катя положила браунинг в портфель, закрыла, застегнула и сунула под подушку. Потом обхватив голову двумя руками, прошлась по комнате. После такого ей точно нельзя возвращаться домой…

И в этот момент она увидела, что ящик дядиного стола приоткрыт. Скорее машинально Катя шагнула ближе и заглянула внутрь.

Пистолета здесь не было. Здесь лежали бумаги. Катя начала быстро перебирать их, пока не наткнулась на строгую красную корочку с торжественными золотыми буквами. «Министерство Внутренних Дел», — прочитала Катя. И раскрыла корочку. Это было служебное удостоверение майора МВД Анатолия Петровича Ромашова. С фотографии смотрел дядя. Или, по крайней мере, тот человек, что называл себя дядей. Катя вытерла лоб.

Нет, никогда раньше она не думала, что всё это может оказаться настолько серьёзным и настолько опасным. Ведь мелкий жулик, вагонный воришка не станет подделывать удостоверение майора МВД. Здесь, похоже, идёт игра крупная, нешуточная. Что за человек прячется под этой непонятной личиной? Кто он?..

Кошкой отпрыгнула Катя к террасе и бесшумно повернула ключ, потому что по лестнице кто-то поднимался. Но это был не Яков и не дядя — они всё ещё сидели в саду.

Катя присела на корточки и приложила глаз к замочной скважине.

Вошла старуха.

Лицо её показалось Кате что-то чересчур весёлым и румяным. В одной руке старуха держала букет цветов, в другой — свою лакированную палку. Цветы она поставила в стакан с водой. Потом взяла с тумбочки дядино зеркало. Посмотрела в него, улыбнулась. Потом, очевидно, что-то ей в зеркале не понравилось. Она высунула язык, плюнула. Подумала. Сняла со стены полотенце и плевок с пола вытерла. «Ах ты, старая тварь! — рассердилась Катя. — Я-то этим полотенцем лицо вытираю!»

Потом старуха примерила дядину кепку. Пошарила у дяди в карманах. Достала целую пригоршню мелочи. Конфисковала одну монетку — Катя не разглядела — какую, — спрятала себе в карман. Прислушалась. Взяла портфель. Порылась, вытянула один синий мужской носок старика Якова. Подержала его, подумала и сунула в карман тоже. Затем она положила портфель на место и лёгкой, пританцовывающей походкой вышла из комнаты.

Мгновенно следом за ней в комнате очутилась Катя. Вытянула портфель, выдернула браунинг и спрятала в карман. Сунула за пазуху и оставшийся синий мужской носок. Удостоверение положила обратно к дядиным бумагам. Бросила на кровать дядины штаны с отрезанными пуговицами. Подвинула на край стола стакан с цветами, сняла подушку, разлила одеколон на салфетку и соскользнула через окно в сад.

Очутившись позади холма, Катя пробралась к развалинам старой беседки. Сорвала лист лопуха, завернула браунинг и задвинула его в расщелину. Спустилась. Перелезла через невысокую ограду. Прошмыгнула кругом вдоль забора и остановилась перед калиткой.

Тут она перевела дух, вытерла лицо, отряхнулась и, непринуждённо насвистывая мелодию, распахнула калитку.

Дядя и старик Яков сразу же обернулись.

Как бы удивлённая тем, что увидела старика Якова, Катя на секунду оборвала мелодию, но сразу же, только потише, принялась насвистывать снова.

Подошла, вежливо поздоровалась.

— Дядя, — сказала Катя, — а, интересно, в какой стороне отсюда Новороссийск?

— Морячка! Путешественница! Дитя капитана Гранта! — Похвалил её дядя, очевидно довольный тем, что Катя не нахмурилась и не удивилась, увидев здесь старика Якова, который был теперь наголо брит — без усов, без своей армейской гимнастёрки с орденом, а в светлой курортного вида рубашке и в таких же штанах. — Вон в той стороне Новороссийск. Сегодня мы едем в Сочи — там проводим старика Якова на пристань: он плывёт в Севастополь к своей больной бабушке, а потом я отвезу тебя в Новороссийск.

Это было что-то новое. Но Катя не показала виду и молча кивнула головой.

— Ты должна быть терпеливой, — сказал дядя. — Терпение — обязательное качество для сотрудника милиции. Помню, в Чечне, сидели мы в однажды в засаде… А, впрочем, расскажу потом. Ты где бегала? Почему лоб мокрый?

— Домой торопилась, — объяснила Катя. — Думала, как бы не опоздать к обеду.

— Нас сегодня старик Яков угощает, — сообщил дядя. — Не правда ли, добряк, ты сегодня тряхнешь бумажником? Ты подожди, Катерина, минутку, а мы зайдём в комнату. Там он с дороги отряхнётся, почистится, и тогда двинем к ресторану.

Катя проводила их взглядом, села на скамью и, принялась разглядывать море на горизонте.

…Не прошло и трёх минут, как по лестнице раздался топот, и на дорожку вылетел дядя, а за ним, без рубашки, в одних брюках, старик Яков.