Другая Белая - Ирина Аллен

— Галка, ты, прямо, киноэнциклопедия. Лучше скажи, ты помнишь «Воспоминания» Бенуа? Никто лучше него про нормальную долгую любовь не написал. Они с женой всю жизнь вместе были, ссорились, бывало, но никогда не переставали друг другу нравиться. Знаешь, я думаю, все дело в этом. Нравиться надо друг другу и физически, и духовно, и во всех других отношениях. Даже в ссорах, болезнях и грехах. В этом все дело!

— Кто ж спорит?! Я просто Бога молю, чтобы мой Никитушка мне не разонравился. Знаешь, на близком расстоянии многое выглядит несколько иначе. Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный — но такой иногда зануда. И эстет. Во всем. Презирает постмодернизм, представляешь? Раздрызганный мир дилетантов, говорит. А как тогда жить: что смотреть, кого читать? Не классику же по сотому разу перечитывать! — Галка повертела сигарету в руке, но, осмотревшись вокруг, спрятала в сумку, — говорят, правда, умер он, постмодернизм, а я так считаю, что поистрепался, но еще всех нас переживет. Ругаемся помаленьку… И стирки очень много. И глажки. Ты знаешь, что это такое — гладить белые мужские рубашки из стопроцентного коттона?!

Марина знала.

* * *

С новостями Марина поехала к маме, которая уже жила одна, но все еще была независима и, как ей самой казалось, не нуждалась в посторонней помощи, которую ей не раз предлагали. Думать о том, как ее оставить, было страшно. С мамой Марина была близка. Мама выслушала Марину и обрадовалась. Чему? Ну как же, дочка счастье свое нашла. Спросила, правда, несмело, нельзя ли было это счастье поближе найти, в Москве? Тут уж Марина, запричитала по-бабьи:

— С кем, с кем?!

— Так уж никого и не было на примете, когда с мужем разводилась? — тихо спросила мама. Дочкин роман с иностранцем она не принимала всерьез.

— Мамочка, о чем ты?

— Как о чем? Он-то тебе изменял, я всегда это знала, а ты, женщина привлекательная, и не ответила ему тем же?

Что тут скажешь?! А сказать что-то надо было, объяснить доходчиво. И, совсем того не желая, Марина начала объяснять «доходчиво»:

— Мамочка, ну какой здесь у меня выбор? Володя, что ли, с восьмого этажа? Да, захаживает он иногда, уже начал намекать, как хорошо было бы нам жить ладком в моей квартире, оставив его маме и сыну такую же несколькими этажами ниже. Да я его присутствия больше двадцати минут выдержать не могу! Или этот «вечный юноша» Петя из… дружественного музея? Так он тоже с мамой живет и трем женам на троих детей алименты платит! Ездили вместе в Питер на конференцию, так он, нахал, в мой номер среди ночи вперся пьяный, и орал: «Эх, Марина, Марина, была бы ты, как все бабы!» Кто из них, мамочка?! Профессор мой университетский? Да, пытался он за мной ухаживать, так когда это было, сейчас он прадедушка уже! Кто?! В Москве девчонок и молодых незамужних женщин пруд пруди, а мне ведь летом пятьдесят исполнилось.

— Ну, ладно, ладно, успокойся. Нашла себе кого по душе, и хорошо. Поживи для себя. Думаешь, я не видела, как ты жила? Я больше тебя видела, и жалела тебя всегда. Поезжай, может, и правда, там мужчины лучше. А обо мне не беспокойся: ребят ты вырастила золотых, не бросят бабушку. Да я и сама ничего еще, вполне в силах.

Поговорили…

Марина уже решила ехать.

Третья глава

Декабрь 2002

Получив визу от многолетнего директора музея — «Очень жаль! Не возражаю» — и сдав квартиру, Марина прилетела в Англию, где через двенадцать дней, как того требовал закон, она и Дэвид подали заявление на регистрацию брака. Этому предшествовал получасовой разговор представителя городского совета с каждым по отдельности. Перед самым Рождеством Марина вышла замуж за Дэвида по туристической визе, что в то время хотя и не приветствовалось, но допускалось.

Выбрали небольшой уютный ресторанчик. Заказали столик на шестерых. Вернувшись из ресторана, поставили будильник на три часа ночи, проснулись и сонные поехали в Home Office[32]. На страшном ветру в колоссальной очереди, где Марина и ее муж были почти единственными людьми с белой кожей, они мерзли до полудня, наконец их впустили, и через полчаса улыбчивая чернокожая девушка выдала Марине ее паспорт с жирной черной печатью — видом на жительство в Соединенном Королевстве. Измученные, но счастливые поехали домой. Пока ехали, усталость как рукой сняло, хотелось продолжения праздника, хотелось есть. До ночи просидели в экзотическом тайском ресторанчике. Так начиналась задуманная ими тихая семейная жизнь.

2003–2004

Марина приехала на новое место жительства с твердыми намерениями: а) не мерить все своим прежним опытом, б) попытаться погрузиться в новую жизнь полностью, не искать контактов с соотечественниками, не устанавливать антенну российского телевидения, в) не зацикливаться на бытовых мелочах, г) стараться видеть и находить в муже только хорошее.

Все это поначалу не составляло никакого труда. Марине так осточертело одиночество вдвоем и одиночество в одиночку, что даже само присутствие всегда улыбавшегося мужа было радостью. Дэвид нравился Марине внешне. В джинсах и короткой спортивной куртке он — со спины — вполне мог сойти за молодого парня. Но было брюшко, была борьба с ним в тренажерном зале, пока безуспешная.

На стене его кухни висела деревянная доска с газетными и журнальными вырезками, напоминаниями самому себе и тому подобной мелочью. Над ними — старая черно-белая фотография молодого прикуривающего сигарету Дэвида. Марина любовалась ею, когда готовила обед. Как-то спросила:

— Когда ты бросил курить?

— Я и не начинал, я ведь регбистом был с юности, — ответил он.

— Но на этой фотографии ты ведь куришь?

Он расхохотался:

— Это Ричард Бартон! Крис приколола эту картинку. Он тоже уэльсец, может быть, и есть между нами какое-то сходство.

Вот так: ее муж похож на звезду Голливуда, за которого сама Элизабет Тэйлор выходила замуж целых два раза!

Состоялось и Маринино «погружение» в жизнь английской семьи. Она оказалась не просто замужем, но в семье с маленьким ребенком.

Дочь Дэвида красавица Крис — полное имя Кристэл — вернулась из Москвы и жила неподалеку. «Личная проблема», как выразился Дэвид в Москве, разрешилась и явилась миру прелестной девочкой Энни. Отец малышки был деду неизвестен. Единственное, что ему удалось узнать, что тот — англичанин. Крис вышла на работу, когда Энни был месяц. Дэвид сидел с ребенком. Марина сразу подключилась к заботам и находила в этом удовольствие: ее собственная внучка была ненамного старше. Энни сразу приняла ее и бегала за ней хвостиком. Вместе они гуляли, смотрели любимую «Белоснежку», играли в мяч в саду. Марина читала ей книжки, представляя персонажей в лицах, что приводило малышку в восторг.

Дэвид с первых же дней посвятил жену в состояние своих финансов. Неплохая пенсия, есть сбережения в акциях и на банковском счету. В перспективе после шестидесяти пяти лет — государственная пенсия, хотя и очень скромная, но на жену положена небольшая надбавка.

— Мы с тобой, — он подчеркнул «с тобой», — вполне платежеспособны, и у нас есть кое-что на rainy day[33].

Марина предложила ему разделить оплату счетов, а уж за телефон она просто обязана будет платить сама — ведь звонить в Москву собиралась каждый день. Дэвид отказался:

— Все плачу через банк. Если хочешь, давай откроем общий счет.

Вот этого Марина никак не хотела: никогда никому не была финансово подотчетной, всю жизнь сама зарабатывала, сама тратила, сама и занимала, когда не хватало денег. Он пожал плечами:

— Дело твое.

— Но уж на дом и на себя я буду тратить из своего кармана, ты не возражай.

Он возражать не стал — кивнул одобрительно.

* * *

Двухэтажный дом Дэвида стоял на самой окраине маленького городка Мэйдэнхеда. Дом был интересный, по-английски назывался semi-detached, то есть состоящий из двух одинаковых частей и рассчитанный на две семьи (менее престижные дома — terraced — были соединены друг с другом в длинный ряд, более престижные назывались detached, что означало — отдельный особняк). Дэвид сказал, что дом был построен в период строительного бума двадцатых годов, когда элитарные сельские пригороды юго-востока Англии были переделаны на исторический лад. Историзм этого дома был тюдоровским[34]: белый дом с выступающим наружу каркасом из темных деревянных балок. Дотошная Марина заинтересовалась и откопала в «Amazon»[35] книжку карикатуриста и дизайнера Осберта Ланкастера. Ланкастеру этот историзм явно не нравился, и он язвил: «Даже Первая мировая война и ее последствия не смогли снизить антикварный энтузиазм, охвативший английскую публику… Опыт, приобретенный на авиационных и военных заводах, стал использоваться при производстве „старых“ дубовых балок, оконных рам с бутылочным стеклом и фонарей из кованого железа»[36]. Он назвал это «тюдоровским стилем для маклеров». Маклеры наверняка хорошо зарабатывали на продаже этой модной недвижимости. Ланкастеру виднее, но Марине нравилось.