Другая Белая - Ирина Аллен

Вторая глава

Марина целиком ушла в работу и благоустройство своей новой квартиры. Жила в состоянии ремонта несколько месяцев. В выходные и после работы ездила по строительным рынкам и мебельным магазинам, благо они были на каждом углу. Строители злились — привыкли делать евроремонты в пустых квартирах. Она им мешала. Каждый день двигали ее кровать из угла в угол. Марина уставала так, что вечером не могла ни телевизор смотреть, ни читать — только бы до постели добраться, что и спасало ее от ненужных мыслей.

Февраль 2001

Понедельник. Что хорошего можно ждать от понедельника?! Подумать только — одна седьмая часть нашей жизни приходится на понедельники! Темное утро, за окном пурга, в горле першит. Дотащилась до работы, выпила кофе, привела в порядок лицо и душу. Звонок:

— Марина, я тебя ищу. — Это была сотрудница из другого отдела, с которой они дружили. — Только, пожалуйста, не говори «нет».

Отказать ей Марина не могла, снова надела сапоги и шубу и пошла на другую территорию, в музей, где приятельница ждала ее с англичанами. Больше никого «с языком», чтобы показать музей, ей найти не удалось.

Показывать музей иностранным гостям — особенно англоговорящим — всегда было для Марины удовольствием. Гости нравились — доброжелательные, настроенные на восприятие. Они не маскировались, как многие соотечественники (особенно из образованцев), показным безразличием, всезнайством или скептической суровостью. Встреча с чудесами делала их счастливыми, они этого не скрывали. А осчастливить кого-то за часовую экскурсию — дорогого стоит! Их отзывчивость окрыляла: благодарная работа! И еще… Они не боялись смотрителей. Даже в те годы, когда смотрителями в Маринином музее работали серьезные пенсионеры из известной фирмы, и их окрики «не трогать!», «не фотографировать!», «идти по дорожке» заставляли ее вздрагивать, гости лишь комично изображали ненастоящий испуг. «Эманация непомерной нездешней свободы, — Марина не могла найти иного определения для того, что чувствовала, когда общение с „пришельцами“ было особенно удачным, — свободы, не наносящей вреда другому. Это то, что невозможно копировать, никакой артист это не сыграет, такими можно только быть».

«Посмотрим, что за гости», — думала Марина на бегу. Гостей было двое — средних лет мужчина и его дочь лет двадцати с чем-то. Оба высокие синеглазые, девушка вот только очень полная — не в отца. Оба были какими-то уж слишком сосредоточенными на чем-то своем, тем не менее смотрели, слушали и благодарили искренне. Управилась с ними за полтора часа и бегом назад, в свой кабинет, где ее уже ждали: сама совещание назначила.

Через день приятельница позвонила снова:

— Они приглашают нас в ресторан, пошли, а то обидятся.

Ресторан «Кафе Пушкинъ» был совсем недалеко от дома. Марина любила этот ресторан: в нем праздновали свадьбу старшего сына.

Здесь Марина смогла рассмотреть Дэвида. Хорошее лицо: есть то, что в мужских лицах важнее красоты, — значительность. Правда, есть некий оттенок высокомерия, несвойственного, как она уже знала, его соотечественникам. Волосы очень коротко подстрижены, обнажают красивой формы череп. Гордый, видать: раз уж появилась лысинка, лучше убрать остальное самому, чем светиться. Резонно, но слишком экстремально, на ее вкус, — она бы предпочла остатки волос. Может быть, в Европе это и выглядит элегантным, но в отечественной действительности бритый череп наводит на слишком явные ассоциации.

«И что-то вы на меня так пристально смотрите, мистер?» — Она мысленно погрозила ему пальцем.

Он не угадал ее мыслей и ответил добром:

— Вы самая знающая женщина из всех, кого я встречал в жизни.

— Нет! — она услышала свой явно нетрезвый и слишком громкий голос. — Я не знаю очень многого! Я ничего не знаю об электричестве, и почему самолет летает не имею ни малейшего понятия.

— Но вы и не должны, — с улыбкой ответил он, — ваша область — история, а не наука.

Работу малую висок еще вершил…[24] Марина перевела, и они с приятельницей дружно расхохотались.

— Вот это вы точно сказали: история — не наука, а продажная девка… кого забыла… вспомнила — политиков.

— Не история, а генетика, и не политиков, а империализма, — подсказал сын приятельницы.

Посмеялись под недоуменным взглядом Дэвида. Оказывается, он и не думал шутить: в его стране среднее образование не было всеобъемлющим, как у нас: одиннадцати-двенадцатилетние ученики выбирали или «искусство», включавшее историю и литературу, или «науку», то есть математику, физику, химию, биологию.

Вина было выпито немало. Марина пьянела быстро. Только этим она могла объяснить посетившую ее постыдную мысль: «Если бы он был близко-близко, и никаких преград между нами…» Ее интимная жизнь была на точке вечной мерзлоты, проще сказать, ее не было совсем. Марина не отказалась от его предложения проводить — минут десять пешком. Проводил до подъезда. Расставаться не хотелось.

— Хотите, я покажу вам типичный старый московский двор?

Вошли в темноту двора, Дэвид повернул ее к себе и поцеловал.

— Действительно, очень хочется крепкого кофе. Полцарства — за чашку кофе.

— Растворимый только…

— А я другого и не пью.

Вошли в подъезд, провожаемые взглядом консьержки, поднялись на пятнадцатый этаж. Марина открыла дверь в квартиру, которой теперь уже могла гордиться. Сразу напротив входа была гостиная с аркой и окном во всю ширину стены. Дверь на длинную остекленную лоджию Марина, когда уходила, оставляла открытой для проветривания. Низкие окна не скрывали так любимый Мариной городской пейзаж — вид на огни и башни Садового кольца. Она не устояла от искушения подвести Дэвида к окну, а он вдруг как-то обмяк, начал оседать на пол.

Марина подтащила стоявшее рядом кресло, зажгла люстру — его лицо было белым, как полотно.

— У меня страх высоты, — прохрипел.

— Кофе?

— Чай, пожалуйста, и покрепче и музыку тихую, если можно. И шторы задерните, пожалуйста.

Он начал глубоко вдыхать в себя воздух. Минут через двадцать лицо порозовело, голос восстановился.

— Простите, думал избавился, но нет. Акрофобия, называется. Вынужден был прилететь в Москву из-за дочери. Она здесь английский преподает. У нее проблемы личного характера. Уладить не удалось. Летел впервые в жизни. Теперь со страхом думаю о новом полете.

Посидев еще полчаса, попросил Марину вызвать такси. Было около часа ночи. Такси пришло через десять минут.

— Я могу вам звонить?

— Конечно. — Записала номер в записной книжке и вырвала страницу. Все равно, менять, столько в ней ненужной информации.

Проводила до лифта, нажала кнопку, дверь закрылась. Вниз — не вверх, доедет.

Вернулась в квартиру. Как-то сразу обессилела, как будто это у нее был приступ той самой акрофобии. Еле доплелась до кровати, рухнула на нее, вспомнила их поцелуй во дворе рядом с мусорным баком… По всему телу прошла дрожь, застонала, с этим и заснула. Проснулась с чувством острого недовольства собой: как могла она пригласить первого встречного-поперечного варяжского гостя в свой мир одинокой женщины? Сколько еще ждать, когда уймется плоть? Режиссер Эльдар Рязанов, где же смерть желаний?

Май 2001

Пришел май. Сразу и неожиданно стало жарко. Открыла окна во двор. Откуда-то доносился Высоцкий: «Париж открыт, — но мне туда не надо». Подумала: «А, может быть, мне туда-то как раз и надо? Скоро отпуск… Все веселее, чем в Турцию одной». В месяц ее рождения Марина старалась уехать куда-нибудь. Когда была замужем, собирала гостей. Осталась одна — с гостями начались проблемы: они ведь общие были, неловко себе забирать.

Марина оплатила тур на десять дней. Прилетела и в тот же день встретилась с давней знакомой Полиной, русской, но рожденной и прожившей всю жизнь в Париже. Несколько лет назад ее привела в музей их общая знакомая. С тех пор перезванивались, встречались и в Москве, и в Париже. Полина была старше Марины лет на десять, но сказать о ней «дама в возрасте» не повернулся бы язык: она была просто женщиной — красивой и ухоженной. Встреча с ней всегда поднимала тонус: хотелось выглядеть так же естественно-элегантно, стильно, так же, как она, свободно ориентироваться во всех направлениях современного искусства, моды.

Марина спросила ее о внуке, которого видела еще мальчиком в Москве, потом подростком в Париже.

— Получил диплом в Сорбонне по истории искусств, сейчас в Лондоне, постигает премудрости экономики, говорит, без этого нельзя в современном мире.

— Женился?

— Что вы, Марина, у него и мыслей таких нет!

— А вот какая-нибудь «английская роза» и подскажет?

Полина от души рассмеялась:

— Англичанка? Это невозможно!