Другая Белая - Ирина Аллен

Марина шла, погруженная в свои мысли, и не сразу до нее дошло, что кто-то обращается к ней по-английски:

— Простите, вы случайно не знаете, где Амстел?

Марина увидела перед собой высокого блондина в замшевой куртке и только тогда почувствовала, что погода изменилась, стало холодно и ветренно. Она решила не останавливаться: «Хорошо ему в теплой куртке вопросы задавать, а у меня зуб на зуб не попадает». Почти уже пробежала мимо и вдруг устыдилась: она ведь знала про реку Амстел, на которой стоял город, ей сегодня об этом рассказывали, а человек, может, приезжий, так и не узнает никогда. Остановилась и стала объяснять, что река здесь, но под землей, вот как раз на месте этой площади.

— Как интересно. Вы, наверное, много знаете. Расскажите, если есть время. Вот и бар рядом, я заплачу за выпивку.

Марина действительно дрожала от холода, и мысль о теплом месте и о чем-нибудь горячем показалась не просто привлекательной, но спасительной. Они вошли в уютный ресторанчик. Марина заказала горячий шоколад.

— Я заплачу за себя.

— О, конечно, я не сомневаюсь, что сейчас вы мне предложите «пойти по-голландски»[17].

Марина не поняла, а незнакомец захохотал:

— Вы ведь у себя в Англии так говорите. Все, что смешно и нелепо, у вас голландское. Язык хранит следы былого соперничества на море.

Лестно, когда в столице европейского государства тебя принимают за англичанку, жаль, что порадоваться этому Марина сейчас не могла.

— Я не англичанка, разве вы не слышите мой акцент? И внешность у меня далеко не английская.

— Благодаренье Господу! Да, вы не похожи на дам с острова. Кто же вы? Можно я угадаю? Француженка? Полька?

— Я русская. Замерзшая и усталая русская.

— А вы разве бываете другими? Простите, я сказал глупость. От радости. Если бы десять минут назад меня спросили, чего я хочу больше всего на свете, я бы ответил: встретить привлекательную русскую женщину.

— Десять минут назад, если мне не изменяет память, вы очень хотели узнать, куда делся Амстел.

— Это от застенчивости. Я очень застенчив и не мог придумать ничего лучшего, чтобы вас остановить. Я вообще-то голландец и вырос в этом городе. Позвольте представиться — Виллем. Он приподнялся на стуле.

Марина не знала, смеяться или сердиться. Ни на то, ни на другое настроения не было: только флирта ей в этом городе не хватало.

— Меня зовут Марина. Я сейчас допью свой шоколад, заплачу за него и уйду. Я действительно устала, и мне завтра рано вставать. Скажите только, что значит «пойти по-голландски»?

— У англичан это значит, поделить счет пополам, чего мне бы очень не хотелось. Я бывал в России, в Москве и Ленинграде, и знаю, что у вас это не принято.

— Не принято.

— А вы не знали, как нас высмеивают англичане? Что такое «Dutch comfort», «Dutch concert»[18]? — Виллем объяснил значение каждого выражения.

— Очень смешно. Спасибо, мне нужно идти. Между прочим, вы правы. Устают и мерзнут все люди, но только русские выкладывают эту информацию первому встречному.

— Пожалуйста, подождите. Я бы не хотел выглядеть в ваших глазах этаким nightstalker[19]. Это совсем не так! А русскую женщину мне действительно хотелось встретить, потому что только с вами и можно хорошо поговорить: англичанки… ммм… не очень интересны, француженки заумны, немки вульгарны, голландок я слишком хорошо знаю. Я музыкант, виолончелист, репетиции целыми днями, вечером, если не работаю, просто хочется поговорить не о музыке. Не с кем! С семьей я не живу. К сожалению…

Марина не ушла. Она заказала зеленый чай, разрешила Виллему заплатить (он, смеясь, согласился принять двадцать евро — все, что у нее было в сумке), а потом они и поужинали вместе в этом ресторане. С ним можно было какое-то время не думать о том, что случилось два дня назад.

— Марина, есть ли смысл спрашивать, можем ли мы провести ночь вдвоем? Sorry, it’s «Dutch courage»[20].

— Виллем, вы очень милый, — Марина чуть было не сказала спасибо, но до такой степени эмансипе она все же не была, — но смысла спрашивать нет.

— Понял. Жаль. Но проводить вас до гостиницы я должен из простого человеколюбия и гостеприимства: без моей теплой куртки вы вернетесь в свою Россию простуженной, и мне будет стыдно до конца жизни.

— Согласна. Интересно только, как вы узнаете, простудилась я или нет?

Сказала, не думая, и сразу же пожалела об этом, потому что Виллем тут же без слов полез в карман за ручкой. Но, к счастью, свет погас. Ресторан закрывался. Марина накинула на плечи его куртку. До ее гостиницы было недалеко. Расстались у входа, поцеловав друг друга в обе щеки — по европейски.

Марина подошла к reception, чтобы взять ключ. Ночной портье, — она невольно содрогнулась, вспомнив о фильме, — выдал ей ключ и сказал:

— Мадам, вас ждут в холле.

Марина огляделась. Ей навстречу поднялся плотного телосложения мужчина. Улыбаясь, пошел навстречу:

— Добрый вечер. Я пришел спросить, как вы себя чувствуете.

— Спасибо, отлично. Кто вы? Я не помню, чтобы мы встречались когда-нибудь.

— Вы не помните? Вы не помните, что случилось на Центральном вокзале? Вы не помните кто привел вас в эту гостиницу?

— Извините, я очень устала, мне надо спать.

Голландец улыбнулся, пожал плечами и пошел к выходу.

* * *

Автобус катился по Европе почти без остановок. Марина смотрела в окно. Думала не о Мартине, а о том, что с ней случилось после расставания. Что-то случилось, но она не могла вспомнить, что. Она боялась, что и тогда, на вокзале, она не понимала, что делала. Какое-то затмение нашло.

Единственное, что могла вспомнить, — это тошнотворный вкус синтетики во рту от пиджака железнодорожного служащего. И еще приближающийся поезд. Она хотела прыгнуть под поезд? Этого просто не может быть! Нет, это невероятно, этого не может быть, потому что не может быть никогда! Она же нормальная женщина, (никогда, между прочим, не любила Анну Каренину, эгоистку), у нее сыновья, она не могла и подумать совершить такую подлость. Наверно, ей просто стало нехорошо, а дурак-железнодорожник не понял и стал тащить. Да, именно так и было. Но как она попала в гостиницу? Совершенный провал в памяти. Надо было все-таки выслушать того голландца, но ей тогда стало очень страшно почему-то… Так страшно стало… Но ведь в гостиницу она попала — не в больницу и не в психушку — значит, ничего такого особенного не случилось на этом Центральном вокзале.

* * *

Вернувшись в Москву, Марина разошлась с мужем. Мартин был здесь совершенно ни при чем. Это касалась только их с мужем. Сыновья покинули родительский дом — и семьи не стало. Иссякла. Никто не виноват. Хотя, конечно, все родственники и знакомые винили ее и только ее: не захотела, видите ли, жить, как все живут. «Не так живи, как хочется»[21]. А она не хотела так жить, не могла, выше ее сил это было: как чужие, сидели по своим комнатам, встречались на кухне. Пыталась себя уговорить, что бывает и хуже: «Да, у некоторых — еще хуже!» Но разве то, что у кого-то еще хуже, может спасти семью, которой не стало?! После работы шла не домой, а в «Макдоналдс», что напротив Центрального телеграфа, — не столько поесть, сколько душой согреться рядом с молодыми, смеющимися, целующимися, загородившись БигМаком, студентами (почему-то всех молодых она считала студентами). Но не ночевать же в этом прекрасном заведении! Еще можно по Тверской вверх пройтись, в бывший Дом актера заглянуть, где сейчас водопад с потолка и уйма разных бутиков… Можно, в конце концов, кино посмотреть в бывшей «России», ныне «Пушкинском»… Но домой возвращаться все равно надо, хотя ноги и не несли. Как-то набралась смелости и выложила мужу:

— Мы близкие люди, у нас сыновья, но я боюсь стать тебе врагом, если мы будем продолжать жить на одной территории.

Как назло, так недавно вся Москва была афишами заклеена — «Уходил старик от старухи». В театр не пошла, хотя, конечно, Миронова, Глузский… От афиш отворачивалась: какой кошмар — дожить до старости, и все еще в разладе. Разошлись. Разъехались. Продали квартиру, купили две в разных районах. Сыновья помогли маме остаться в ее любимом центре. С мужем врагами не стали, остались друзьями… по телефону. Новое тысячелетие Марина встречала одна — видеть никого не хотелось.

* * *

Электронные послания от Мартина Марина получала еще долго. Она жила уже совсем в другом месте — разыскал. Последнее письмо пришло 14 февраля 2008 года — через шестнадцать лет после их первой встречи. Загруженное из Интернета глупенькое поздравление с Днем влюбленных имело, однако, «тему»: «I love»[22]. Марина ответила. Написала про свою работу, про ребят, про внуков, ничего личного, но почему-то сохранила тему: «Re: I love». Наутро, открыв почту, она увидела сообщение с его адресом, но без обращения и подписи. Пробежала текст по диагонали, поежилась: «Поздравление с Днем Св. Валентина не означает, что кто-то в кого-то влюблен. Это обмен сестринской и братской любовью между христианами». Поняла, конечно, что писал не он. Не ответила, и больше писем не было. Да и она в то время уже была не одна. Будь счастлив, не-мой-муж…