Один на льдине - Владимир Шитов

На этот счет у зеков есть вопросик к говорунам: "Ты в натуре или квохчешь?"

Сейчас боссы этой системы сильно переживают, что она развалилась, как, впрочем, и многое другое, о чем каждый из нас знает или догадывается. Потому и всплеск преступности, что любой агент — важнее десятка следователей, судей и прокуроров вместе взятых. И платить ему надо, как недавно говорили по телевидению, в десятки раз больше, чем любому из этих попок. Вот вам и либерализация общества.

8

Вчера я был у Евгения Павловича Бутенко, с которым мы паримся. Это знаковая фигура. Человек, сыгравший в моей жизни особую роль.

Сегодня 21 января 2001 года как раз Бородина арестовали, пробы негде ставить. Будучи мэром Находки или Магадана, он украл все, что накоплено на костях заключенных берзинских лагерей. Проворовался, нет сомнения. Они очень похожи с Бутенко.

Я ему вчера говорю:

— Бородина посадили, у него прогулки нет! Но зал тренировочный, волейбольный, баскетбольный, чтобы он тренировался по несколько часов, тренировок не пропускал. Но нет прогулки!

И он отвечает:

— Ах, козлы дратые! Гуманисты вонючие! Что же это за наказание лишение прогулки в тюрьме? Прогулки бывают разные.

Я пишу об этом вовсе не для того, чтобы испугать кого-то или же успокоить. Просто после вольной как-никак жизни начало неволи врезается в память и только постепенно все это становится тюремной обыденностью, рутиной…

После обеда на тюрьме — часовая прогулка.

Прогулочный дворик — крытый металлической сеткой каменный пенал со стенками, отделанными "под шубу".

Каждая камера имела свой прогулочный дворик. Все стены закрыты "шубой". Русская шуба, нигде в мире такой нет. Русский советский цемент самый лучший цемент в мире. А тут — "шуба": простой, застывший наброс цементного раствора на стены. Вот спину почесать хорошо, но ничего нельзя написать. В камере КПЗ — тоже шуба. Когда я вспоминаю эти боксы, прогулочные дворики, изоляторы, камеры — везде эти жесткие пупурышки. В Свердловской тюрьме — там "под шубу" все камеры. Вот в вагоне шубу не придумали, но там рисунок "под сеточку", нельзя цементом вагон обмазать, так они рисунок "под шубу" пластмассовый придумали в вагонзаках.

"Шуба" у них и на вагон распространяется, и на церковь, и на Бога — у них везде "шуба", все "под шубой". Как селедка или баба. Киев, Москва, Петров ли град — везде "шуба". Чтобы тебя подавить морально.

Вспоминается услышанная где-то на этапе песня:

Эх, шуба, шуба,

Шуба у Михея!

У Михея срок большой,

Как у гуся шея!

"Шубообразная шизофрения с маниакально-параноидальным бредом" мне потом диагноз поставили за мои же бабки в Москве в больнице им. Кащенко.

В мороз ли, в дождь ли, в жару ли нещадную — все ходишь и ходишь по этому не размыкаемому кругу. Обычно в следственных тюрьмах таких прогулочных пеналов несколько и количество людей, выведенных на прогулку, зависит от того, насколько опасно то или иное преступление каждого отдельного индивидуума. Выводят по одному, по двое, по десятку. Никогда не выведут вместе подельников. Более того, над каждым пенальчиком — вышка, откуда за невольниками наблюдает служивый: не пытается ли кто перекликнуться или перебросить записку на соседний плац. И это легко объяснимая логика: следствие — дело легко уязвимое. При возможности обмена информацией с нужными людьми легко разрушить первейшую задачу органов эффективность следственных действий.

В ДПЗ я однажды и от скуки начертил на песке этого дворика какие-то эзотерические иероглифы. Носком ноги. Тут же подходит капо:

— Что вы нарисовали?

Я говорю:

— Ничего. Игра такая… От скуки…

— Будьте любезны, сотрите!

Да будьте любезны — сотру.

И дальше, в жару и в холод, в пургу сокамерники друг за другом, гуськом, тупо и молча, ходят по этим дворикам с вышками на углах. С ума сойти можно по первости. Что спасает? Строительство планов на будущее, своеобразные улеты от действительности.

Такой прогулки захотел Бородин?!

9

Мне впоследствии приходилось сидеть в общих камерах Бутырки, там, где находятся по двадцать и более человек. Там есть пространство для ходьбы и кое-какой разминки. Двое могут ходить туда-обратно от окна до кормушки и беседовать, если им этого хочется. Потом — еще двое и так далее поочередно. Вот это называется "бить пролетку" или "тусоваться". И мне странно, грустно и смешно слышать сегодня такое сочетание слов в официальном языке как "великосветская тусовка". Неужели так называемая элита постепенно переходит на феню? Или тюремный язык настолько точен? Тусуются рыбы в аквариуме гляньте на них и найдите семь признаков, отличающих их от человека мыслящего. Тасуются карты в колоде, но никак не люди. Лагерный язык нечист, но точен при всей его кажущейся двусмысленности. Там нужно "фильтровать базар" и не открывать рта без нужды.

Прошло немало лет с тех пор, как я не сижу. Но где бы я ни был: дома или в отъезде — мне до сих пор нужно место, где я мог бы "бить пролетку", "тусануться". Голова наклонена вправо, руки за спиной в силу привычки случайно не задеть кого-то по роже, проходя между тесными рядами "шконок". Как пел Высоцкий: "…Руки за спину, как по бульвару…" Да не на бульваре приобретается эта повадка, а в экстремальных условиях — в заключении. Она уже вошла в гены. И жена моя Ирина Вологодская рассказывает, что наш с ней сын Алексей родился, держа голову набок… Хорошо, что руки не за спиной. Но я еще расскажу о сыне. А пока — по теме.

Еще одна немаловажная составляющая изоляции: В Бутырском СИЗО существуют десятки способов эпистолярного общения и плюс "тюремный телеграф". В следственной тюрьме тебе могут "помочь" сами же менты с единственной целью: обернуть твое желание облегчить свою участь — в собственную противоположность. И в следственных тюрьмах негласно поощряется оставление всяческих записок.

…В нашем уголовном деле один том состоял из цидулек, написанных мной или адресованных мне. Бывает, что спрячешь таковую в общем туалете под раковину куда-нибудь или в трещинку штукатурки закатаешь. Перекликаешься с подельником через тюремную решетку: возьми, дескать, там-то и там-то. И если служащие не найдут, то бывало и так, что твой подельник сам несет "почту" к следователю: "Посмотрите, гражданин следователь, как он пытается оказывать на меня давление!" Зачем? Об этом особом мотиве — потом.

А потому: попался — молчи.

Если невмоготу и если ты не навредишь никому, то лучше признаться на суде. Более того, суд облегчит тебе меру наказания, учитывая твое даже незначительное признание именно ему, суду, а не следствию. Зная это, на следствии я держался правила говорить только за самого себя: не знал, не слышал, не предполагал.

Я вообще мало говорил на судах, если не считать второго, где мной была разыграна настоящая трагикомедия. Суд — это тоже театр. С той разницей, что в театре вам нервы щекочут, а в суде их выматывают. Но всему свое время. А я два месяца просидел в ДПЗ. Информации от меня — ноль. Надо переводить такого в тюремный СИЗО.

Я ушел в Бутырку. В так называемый спецкорпус — двухэтажное сооружение в центре тюремного двора. Туда сажают особо опасных преступников по особо тяжким статьям, и он является логическим продолжением того же ДПЗ с Петровки, 38.

Глава пятая. Бутырская цивилизация

1

Толстые мрачные стены, длинный коридор, выложенные кафелем. Так называемый "вокзал" с маленькими боксами, куда ты сразу попадаешь.

Чистота — аж скулы сводит. У меня в Конотопе не было кафеля и такой чистоты. Были глиняный пол, керосинка, протекающая просевшая крыша. И этот кафель — кусок мертвой декорированной глины в детстве казался мне драгоценным, неотъемлемым аксессуаром иной жизни. Сытой и обеспеченной. Он казался мне в детстве едва ли не иконой иного бытия…

Тебя стригут, вещи отсылают на "прожарку". Одеваешься и — в камеру, где тебе сидеть невесть сколько. Машина работает — следствие идет. Но и срок тоже.

Что же такое тюрьма в общих чертах? Каков ее собирательный образ, как говорят люди искусства?

2

Оплот системы исправления наказаний — тюрьма. Это большой хищный организм. Иным он не может быть по определению. Однако эта формулировка не исключает возможности обитания в тюрьмах весьма незаурядных и неординарных личностей, о многих из которых я еще расскажу.

Но что же представляет собой она, тюрьма, как человеческое стойбище и жилище? То ли угличская, то ли харьковская, то ли киевская "У Лукьяна", то ли свердловская… Все они живут по одним неписаным законам и понятиям архипелага Гулаг, но все — со своим лицом. То есть они — двойняшки, тройняшки, но не близнецы. И все централы построены в эпоху нашей великой просветительницы Екатерины номер два, подруги Вольтера и Дидро. И до сих пор эти сооружения подавляют заключенного мрачной мощью крепостных стен и своей холодной грандиозностью. Попадая туда, маленький человек быстро понимает, что это не сон и что выхода отсюда нет — это конец жизни. Государственная машина его раздавила.