Один на льдине - Владимир Шитов

Теперь-то я думаю примерно так: не крали у государства те, кто очень бы хотел, но страшно. Он шел и отнимал у старушки пенсию. Почему? Потому что за хищения социалистической собственности наказывали сурово. Вплоть до высшей меры. При царях и за терроризм судили мягче. Мы же вполне естественно считали, что можно сколько угодно красть у государства, ограбившего нас в поколениях. А что я такого сделал? — так я думал, сидя в одиночке.

5

Что же она собой представляет — камера-одиночка в КПЗ?

Это деревянный пол в полуподвале или в подвале. Это нары, если повезет, как я понял впоследствии. В моей первой камере нары, очевидно, были в бегах, то есть их не было. Трое суток там "сидишь".

Ничего страшного. Спишь в охотку, сколько хочешь. Вещи положено иметь при себе. Если есть телогрейка — постелешь, а под голову сидор. Если нет обходись голыми досками.

Далее: решетка, сетка, мерцающий свет электрической лампочки, кормушка — небольшое квадратное отверстие в металлической двери с откидным столиком, откуда ты получаешь чай, воду, похлебку.

Я и впоследствии всегда сидел один, если только "наседку" не подсаживали. Но это особый разговор — "наседки"[24]. За трое суток в КПЗ их проходит через камеру человек пять.

Через сорок восемь часов прокурор дает санкцию на арест и предъявляет обвинение. По некоторым важным для государства делам, когда следствие считает необходимым дальнейшую "раскрутку" подозреваемого, его перемещают не в следственную тюрьму а в ДПЗ (Дом предварительного заключения). Что такое ДПЗ на Петровке, 38, при Управлении Внутренних дел Мосгорисполкома? Хотя есть следственный изолятор — Бутырка, например, или Матросская тишина — но там своя агентура. Она подчинена начальнику СИЗО, который работает в контакте со своими операми. Это разные ведомства: система исправления наказаний и следственные органы. Они, разумеется, сотрудничают между собой, но каждое хочет отличиться. Следствию надо навешать на тебя как можно больше. Это дом, где ты находишься полностью в их власти: охрана, надзиратели.

И в ДПЗ я сидел в одиночке, что сегодня многим подследственным покажется красивой сказкой…

Но едва ты успел разместиться на новом месте, едва свои вещи разложил, как вводят "сокамерника".

6

Я вас сразу предупрежу, что все, кто подброшен, подсажен, кто присуседился к вам во время предварительного заключения — наседки.

Я толкую этот термин так.

Тюрьма — дуб. На дубу сундук — камера. В сундуке яйцо подследственный. В яйце игла — информация. Она нужна следствию, как Иванушке — Кощеева смерть. И наседка эту информацию из яйца выпаривает.

Итак, кто же такие "наседки" без столь сказочного флёра?

В Бутырской, например, тюрьме работают агенты из ИТУ[25] или "местные", сами же зеки с особо выдающимися провокаторскими способностями. Они ходят бродят по камерам и собирают информацию для оперчасти. А на стадии предварительного заключения они идут отборные, со свободы. Особенно на таких персон, как я, который попался с удостоверением сотрудника МВД и, естественно, имел связи в этом ведомстве. Вот связи их и интересовали в первую очередь. В стачке с кем я устраивал свои дела — это вопрос, на который они так и не получили ответа. А Петровка аж гудела от желания посадить кого-то из своих ментов в свете вышеупомянутого Указа о борьбе со взяточничеством.

В ДПЗ на Петровке,38, я пробыл аж два месяца, ни больше — ни меньше.

Это отдельный корпус о двух этажах. Заезд — аркой, но не там, где ходят менты, а неприметной такой, сбоку припека. Дом поделен на двухместные, прошу прощения, камеры, т. е. в камере два деревянных топчана с деревянным же подголовником, как лежак в сауне.

Что это за уходящее понятие такое — топчан? Это мебельный долгожитель, прадед койки. К нему выдаются постельные принадлежности: матрац, "матрасовка"[26], одеяло, подушка. Если деньги есть — можно купить через надзирателя приличной еды в ларьке ДПЗ. Сколько хочешь и чего хочешь, кроме, разумеется, спиртного. Все чин чином. Все для усыпления бдительности и для тихой доверительной беседы с "наседкой".

"Наседки" в моем понимании существуют в двух видах. Бывает, попал человек в тюрьму, а в каждой тюрьме есть камера "наседок". Они там хорошо питаются, выпивают. Вместо того чтобы идти этапом на лесоповал, в каменоломни, в жернова пенитенциарной системы, они остаются при тюрьме и работают по системе Станиславского. Утром разнарядка и — по камерам.

А есть агенты из оперативной части, которая заинтересована в сохранности тюремного распорядка. Их подсаживают приглядывать: кто и на что способен, у кого какие если не замыслы, то настроения. Или кто из коридорных "вертухаев"[27] работает на заключенных. Их вербуют и перевербовывают. Этот тюремный бизнес неискореним. Столетиями с ним безуспешно борются осужденные. Со всей уверенностью заявляю: нет в тюрьме ни одной камеры, где не было бы "наседки" — хряпай потихоньку свой хлеб и ни о чем не болтай из сокровенного. Да и на свободе тоже этот неписаный закон в силе. Есть и специальные агенты, которые засылаются с учетом психотипических особенностей того или иного серьезного преступника. Они приходят с воли — на тюрьме таких нет.

А теперь о первой разновидности пернатых.

Он входит: "О-о! Здравствуйте!.." — и такой словоохотливый, такой говорливый, что тебе после трех всего дней одиночки, как бальзам на душу, эти его иудины разговоры.

— По какому делу?"

Ты ему:

— Да вот не знаю, мол, никакого дела-то и нет… Ни за что парюсь…

И он тоже попал по недоразумению! Начинает свою легенду тебе излагать.

7

Потом уже я узнал, что к мошенникам подсаживали якобы мошенников, к "хищникам" — расхитителям социалистической собственности — якобы "хищников" и тому подобное. Должен сложиться общий круг интересов, чтоб пошел доверительный разговор. И у нас он пошел, хотя, опять же интуицией, я понимал, что ни на какой вид откровенности идти по-прежнему не следует.

Он:

— А откуда ты?

— Со Студенческой, — говорю, — Киевский район. На Соколе учился, там работал.

— О-о! И я тоже там работал! А ты такого знаешь?

— Знаю, — и тут он уже чуть ли не козыри на стол:

— А профессора имярек знаешь?

— Знаю.

Полученную от оперов из уголовного дела информацию на меня он так творчески ограняет, так преподносит, что сдается тебе: вы с детства знакомы. Но ему нужно выяснить твои связи и он начинает выбирать помалу:

— А где такой-то и такой-то? А Васю с хутора давно не видал?

По сто раз одно и то же. Устаешь от его допросов. Он интересуется тем, какие книги читаешь и откуда у тебя английские туфли, где можно купить такие же и был ли ты на американской выставке. Он спешит выявить твои связи, порадовать своего патрона сведениями о делах, которые можно присовокупить к твоей и так уж донельзя серьезной статье. Он жаждет заработать свою чечевичную похлебку. Мне могут возразить, мол, не кощунствуй, ссылаясь на священное писание. Но Христос простил раскаявшегося в крестных муках разбойника, а грех Иуды несмываем.

Приходишь ты с променада, наливаешь себе чайку из большого стойкого оловянного чайника — глядь: а этого живчика и след простыл. Только приспособишься вздремнуть — другого подсаживают с той же песней. Так каждые два-три дня.

Бывает, если ты не колешься, то и на неделю кого-нибудь подсаживают. Его начальство уже знает, что на хапок тебя не взять, и он вживается в тебя, как подкожный паразит. Ему, якобы, с воли передачи поступают, и он тебя подкармливает. Как меня, например. Поскольку у меня в Москве никого не было. Правда, моя фиктивная жена буфетчица Галя передала мне немного денег, все еще надеясь на кооперативную квартиру.

"Наседки" теребили меня два месяца, но, что самое любопытное, ко мне засылали, как я потом выяснил, людей авторитетных, которые раньше сидели и имели вес в клейменом преступном мире.

И еще советую запомнить, что он, "наседка", всегда в твоей камере первый и последний день, поскольку информация на него якобы не подтвердилась, что он будет завтра на свободе и может передать записку. Кто распознает его — гонит выгодную для себя дезу, а кто неопытен и кто потерял голову от кажущейся беспросветности будущего — тот сам под себя помогает рыть. И попадали туда люди с одним делом, а уходили на зону с десятком. От них в арифметической прогрессии расходились ниточки к новым делам.

Повторяю, что на "наседках" держалась вся пенитенциарная система.

На тюрьмах были целые реабилитационные камеры "наседок" по типу профилакториев, где они могли вволю отдохнуть от своих иудиных бдений и зализать психические и физические увечья. Если завербованного агента из уголовного мира не смогли отмазать его покровители — он шел по этапу агентом и уходил агентом на зону, агентом жил и агентом издыхал. Из разведки, как говорится, не уходят. Агентами пропитана окружающая нас людская масса, как воздух пропитан невидимыми стратами пылинок.