Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

от времени нарушалось злодеяниями. 5 февраля 1942 года немцы выпустили указ, запрещавший еврейкам рожать детей, он вступал в силу незамедлительно. Многие женщины забеременели еще до гетто. Тем, кому повезло, удалось тайно родить в больнице гетто, а сотрудники роддома выписали свидетельства о рождении на более ранние даты. Но большинство младенцев, произведенных на свет после 5 октября, были немцами умерщвлены с помощью яда. Среди них был и новорожденный сын Суцкевера. Его стихотворение, посвященное убитому ребенку, ярко отражает его поразительное умение создавать изумительные стихи в моменты невыносимой боли:Тебя б забрать в себя, мое дитя, Почувствовать, как остывает тельце Меж пальцев у меня, Как будто бы я в них кручу Стакан с горячим чаем. <…> Тебя б забрать в себя, мое дитя, Чтоб мне явился вкус Несбыточного будущего. Ты, может, расцветешь, как прежде, В моей крови. Я недостоин стать твоей могилой. Пусть заберет тебя Зовущий снег, Снег — мой любимый праздник, Зари осколком Ты упадешь В его глубины тихие И от меня там передашь привет Травинкам мерзлым…[65]

Через несколько месяцев, 17 июля, немцы направили свою машину уничтожения еще на одну беззащитную группу — стариков. Восемьдесят четыре пожилых жителя гетто были помещены в «санаторий» — появилась надежда, что там о них станут заботиться. Через десять дней всех их умертвили[66]. Отдельных людей и небольшие группы отправляли на расстрел в Понары — для этого хватало малейшей провинности, такой как нарушение комендантского часа и попытка пронести в гетто продукты.

Однако по большей части жизнь запуганных, замученных и изголодавшихся узников представляла собой беспросветную борьбу за существование, сохранение достоинства и надежды. Центром этой борьбы стала библиотека, а Крук — ее визионером.

Кем были читатели, что они читали и почему? В отчете, написанном в октябре 1942 года — библиотека отработала уже год с лишним, — Крук представляет трезвую, взвешенную статистику и анализ. В библиотеке зарегистрировалось 2500 читателей, в два с лишним раза больше, чем в ее предвоенной предшественнице, библиотеке бывшего ОПЕ. Возраст читателей был молодым: 26,7 % составляли лица до пятнадцати лет, 36,7 % — от пятнадцати до тридцати. Узники гетто в основном брали романы: 78,3 % запрошенных книг составляла художественная литература, 17,7 % — детская, и только 4 % — нехудожественные труды[67].

Дина Абрамович, одна из библиотекарей гетто, рассказывает, что в течение дня к стойке выдачи подходили самые разные читатели. Поутру — «светские дамы», женщины, мужья которых устроились на неплохую работу в городе, а значит, по меркам гетто, они были весьма состоятельны. У этих дам было много свободного времени, и они желали читать русские сентиментальные романы. Днем, прямо из организованных в гетто школ, прибегали дети, их интересовала фантастика, например «Вокруг света за восемьдесят дней» или «Дети капитана Гранта» Жюля Верна. Ближе к вечеру и по воскресеньям наступал черед тех, кто работал за пределами гетто. Они чаще всего спрашивали всемирную литературу в польских переводах[68].

Что касается психологии читателей, Крук пишет, что прежде всего ими двигало желание уйти от реальности, забыться: «В гетто едва ли наберется семьдесят сантиметров жилого пространства на человека. [В жилых помещениях] все происходит на полу. Нет ни столов, ни стульев. Комнаты — как огромные узлы. Люди лежат, свернувшись на своих пожитках. <…> Книга переносит их за стены гетто, в большой мир. Тем самым читателям удается как минимум вырваться из давящего одиночества и в мыслях воссоединиться с жизнью, с утраченной свободой»[69].

С горечью, но без осуждения Крук отмечает, что наибольшим спросом пользовались детективы и бульварные романы. Он объяснял это тем, что в тягостных, изматывающих бытовых условиях у большинства читателей просто не было сил сделать умственное усилие, необходимое для чтения сложной, требующей осмысления литературы. Он приводит длинный список польских и русских бульварных романов, особенно популярных среди узников гетто. Что касается западной литературы, спросом пользовались детективные романы Эдгара Уоллеса, «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и немецкие любовные романы Вики Баум. Крук сетует, что полностью отсутствовал спрос на Флобера и Горького, почти не спрашивали Достоевского и Ромена Роллана.

По наблюдениям Крука, чтение было своего рода наркотиком, формой опьянения, способом не думать. «Иногда кажется, что библиотекарь гетто торгует наркотиками. Люди в основном не столько читают, сколько пытаются забыться. Есть такие, кто в особо тяжелые дни читает непрерывно, но только бульварные детективные романы. Даже умные читатели не берут ничего другого». Одна из узниц схожим образом описывала свои читательские предпочтения: «Лежу на диване и читаю детективы, пока не станет пусто в голове. Папиросу сейчас достать трудно, такие книжечки — мой наркотик. Прочитаю три такие книжонки, и голова так набита, что я забываю об окружающем мире. Пытаюсь читать серьезные книги, но для них с мыслями не собраться»[70].

В числе самых ненасытных читателей были дети: книг на один билет они заказывали больше, чем любая другая возрастная группа. Стремление читать было так велико, что несколько детишек проникли в закрытое библиотечное хранилище и украли оттуда книги. Библиотекари вынуждены были вызвать полицию гетто — «воров» арестовали и отправили по домам[71].

Однако существовало и упрямое меньшинство «общественно зрелых читателей», которые хотели читать книги, проливавшие свет на их беды. Они брали книги о войне. За первый год существования гетто «Войну и мир» Толстого брали 86 раз, тогда как в довоенный период в среднем — 14,8 раза за год. «На Западном фронте без перемен» Ремарка также пользовался большим