Меняла - Андрей Снегов

лезвие ему в спину. Хлынула горячая кровь, и потоки тьмы затопили Вселенную.

Если хочешь убедить кого-то во лжи, сдобри ее изрядной долей правды. Я узнал эту истину, живя среди людей. Они, и только они научили меня всему, что я знаю. Я две тысячи лет постигал их науку лгать. Я стал опытнейшим интриганом, мой и без того развитый за тысячелетия ум обострился до предела. Я постиг человеческую душу и теперь мог править людьми не по наитию, а четко осознавая их тайные и явные желания. Но главное в том, что я открыл природу и смысл собственного существования. Я понял, что являюсь частью сознания некоего сверхсущества, а мой визави – его вторая половина. И в этом я не врал.

Почему я убил его исподтишка? Не знаю, быть может, чтобы напомнить деньки, когда он был коварным Хайямом, а, быть может, чтобы обострить ИГРУ. К тому же, необходимо сохранять и поддерживать имидж, особенно, будучи Сатаной…

Я посмотрел на облачный трон и задумался. Как давно я не правил миром…

Как это здорово – быть собой и одновременно всем сущим на грешной земле. На время я могу стать любой сущностью, воплотиться в любого человека, в растение, в камень или животное. Передо мной вновь открываются безграничные возможности. И, в конце концов, я стану единственным властителем мира. Всего-то, нужно искалечить разум своей второй половины.

Я буду рядом с оставшимся на земле Богом все семьдесят лет до следующей ИГРЫ. Я стану травой у его изголовья, птицей в опрокинутом небе, посохом в его усталых руках. Все собеседники на земле будут говорить с ним моими устами, предсказатели и гадалки – пророчествовать его скорое безумие, а дети – называть блаженным. Я внушу ему, что он повредился рассудком, я упеку его в психушку, я сведу его с ума! Я должен это сделать как можно быстрее! Ведь до следующей ИГРЫ остается всего семьдесят лет…

Испытание

Вокруг была весна и цвели каштаны, а навстречу шла ОНА. Тоненькая и стройная, девушка грациозно плыла по аллее, и розовые благоухающие свечи, роняя нежные лепестки, в восхищении склоняли перед ней свои соцветия. Ее модные титановые туфли оставляли в асфальте аккуратные вмятины, платье с металлическим отливом бережно облегало стройные бедра, а светящийся нимб над головой был ареной для скачек золотых чертиков в серебряных колесницах.

– Привет! – бросил я, проходя мимо.

– Привет! – она недоуменно оглянулась, и наши взгляды встретились.

– Каштаны качались, мы где-то встречались, – промолвил я, надевая дежурную улыбку номер один.

– Долго фразу сочинял? – она надменно улыбнулась. – Или знакомый поэт написал?

– Это – квинтэссенция из техники стихосложения Байрона, – я начал поедать ее глазами, и она слегка покраснела. – Его поэзия очень красива. Почти так же красива как ты!

– Думаешь, комплимент сразил наповал? – она нахмурила тонкие, изогнутые серпами брови и откинула с лица непослушную прядь каштановых волос. – Ты похож на героя из сериала про шпионов.

– Я также неотразим, как они? – спросил я, пригрев на лице дежурную улыбку номер два.

– Ты также банален и пафосен! – она фыркнула, и, резко развернувшись на шпильках, зашагала прочь.

– Постой, красавица! – я в два прыжка догнал ее и загородил дорогу. – Быть может, я – твоя судьба?

– Еще пара минут, и ты станешь проклятием последних минут моей жизни! – она нахмурилась, и в ее серых глазах засверкали серебристые искорки гнева.

– Не умирай! – я рухнул коленями в пыльный асфальт. – Живи вечно и дари мятущимся душам полет красоты!

– Умирать? – у нее вытянулось лицо, и задрожали губы. – Ты что себе позволяешь!?

– Ты сама сказала: «…проклятием последних минут моей жизни». Из-за меня, конечно, бросались с моста, – я начал загибать пальцы, – выбрасывались в открытый космос, заходили в террариумы с крокодилами и в клетки со львами, но ты… Прошу, не совершай подобного!

Мои глаза наполнились шутовской мольбой, и я притворно заломил руки.

– Среди моих знакомых еще не было комедиантов! – она захохотала, запрокинув голову, и дождь каштановых волос окропил ее плечи. – Меня зовут Анна.

– А меня – Дар. Стану шутом, если будешь моей королевой! – я пожал изящную ладошку и пружиной подпрыгнул вверх. – Предлагаю отметить наше знакомство.

– Где?

– Мне нравится кафе «Император», – я мечтательно улыбнулся. – Оно совсем близко, и там очень вкусные чанахи. Пройдемся?

– Идем, приглашение принимается! А что такое «Чанахи»? – она пожала плечами. – Это зверьки, запеченные в фольге или газированные напитки?

– На холмах Грузии печальных… Ты пиццу когда-нибудь ела? – с деланным любопытством осведомился я.

– Ела, – Анна посмотрела на меня сбоку, и заходящее солнце осветило точеный абрис ее лица. – Но это было очень давно, еще в детстве.

– Чанахи – это жидкая пицца, – я сложил руки чашей. – В маленький горшочек кладется вся еда, которая есть в доме…

– Всю еду в маленький горшочек! – она язвительно усмехнулась. – А поместится?

– Поместится, если сдобрить твоим сарказмом, – поджал губы я. – Так вот. Кладем в горшочек маленькие кусочки мяса, картофеля и овощей, добавляем специи, заливаем водой и ставим все это в печь, но только на живой огонь, – я сделал паузу и замедлил шаги. – Такой же, как горит в моих глазах при виде тебя.

– Это – не огонь, а лишь его отражение, интересно было бы взглянуть на очаг! – Аня улыбнулась и слегка покраснела.

– Вот и кафе, прошу Вас! – я в легком полупоклоне указал рукой на старый крейсер, стоящий в некотором удалении от аллеи.

Мы прошли несколько десятков метров по мягкой изумрудной траве и оказались у изъеденного временем и непогодой космического корабля. Его массивный, но не лишенный хищной грации корпус был подобен огромному великану, попавшему в путы темно-зеленого плюща и бирюзовых лиан. Я толкнул ногой металлическую дверь, и мы вошли.

Дизайн зала был прост, даже небросок, но весьма недурен. На срезах командных, смотровых и прочих палуб, которые с трудом угадывались в ломаных очертаниях зала, располагались уютные столики, в центре возвышалась слабо мерцающая в полутьме стеклянная колонна, а вокруг нее огромной аспидно-черной змеей вила свои кольца барная стойка. Официанты и бармены были раздеты со вкусом. Весь их наряд ограничивался кольцами и пластинами, переливающимися ртутью и прикрывающими не более одной десятой атлетически сложенных тел. Везде был металл и стекло. Черное и серое. Прозрачное и стальное.

– Ты знала, что мы придем сюда? – я улыбнулся и оглядел ее серебристо-серый наряд. – У тебя даже глаза сталью отливают.

– Твоя ирония может превратить эту сталь в свинец! – Аня решительно направилась к ближайшему столику. – В расплавленный пулевой свинец! – добавила она, уже садясь.

– Тогда я стану мишенью, предназначенной для этих притягательных снарядов, – сказал я, устраиваясь напротив.

– Не обольщайся, – она приблизила ко мне свое прекрасное, будто выточенное искусным скульптором, лицо. – По-моему, тебя сразят лишь серебряные пули.

– Что будете заказывать? – у столика материализовался полуголый официант и предложил электронное меню.

– Мне ничего не