Во времена Нефертити - Милица Эдвиновна Матье

дома 0.47.16 с изображением царской семьи и аналогичный ей рельеф. Несмотря на то что по своему назначению эти памятники различны и некоторые из них содержат новую тематику и ряд новых композиционных приемов, фигуры явно утрированы, как на рельефах фиванского храма Атона и пограничных стел.

Принципиально иной трактовкой отличаются рельефы с поздними именами Атона. Достаточно взглянуть на сцены царского обеда и ужина (гробница Хеви) или Эхнатона с его семьей в беседке, на фрагмент с изображением Нефертити, надевающей ожерелье Эхнатону, на рельефы царской усыпальницы или алтаря, найденного в доме верховного жреца Панехси, чтобы убедиться в наличии нового стилистического этапа.

Полемической заостренности рисунка уже нет. Мы видим теперь особую мягкость моделировки, плавность линий, соразмерность пропорций. Характерно появление на рельефах тех широких верхних век, которые отличают статуи второго этапа развития искусства Ахетатона. Тот же самый процесс можно проследить и в круглой скульптуре. Так, в первые годы существования города около большого храма Атона были поставлены сфинксы, которые передавали облик фараона со всей свойственной искусству этих лет утрировкой. Скульптуры же из мастерской Тутмоса и аналогичные им памятники решены уже иначе и должны быть отнесены к более позднему времени.

Такой путь развития искусства времени Эхнатона закономерен. Новый стиль с его особенностями возник как декларативное провозглашение разрыва с традициями, как наглядное средство борьбы с прошлым. Но овладение новыми художественными формами было нелегкой задачей для мастеров. От привычных, поколениями передававшихся композиций, обликов, линий, приемов приходилось сразу переходить к другим, которые часто противоречили прежним эстетическим нормам. Неудивительно поэтому, что на первом этапе развития, помимо полемической утрировки, изображения отличаются также и несоразмерностью частей фигур, резкостью линий, угловатостью контуров. Чувствуется, что мастера не уверены в правильности творческого пути. Однако общая реалистическая направленность искусства Ахетатона, находившая поддержку в идеологии новой придворной среды, помогла художникам преодолеть и первоначальную заостренность, и некоторую растерянность перед новшествами. Этому способствовало и то, что уже в предшествующие правлению Эхнатона годы определенный рост реалистических поисков (разумеется, в общих рамках старых канонов) наблюдался и в Фивах, откуда были переведены в Ахетатон скульпторы и живописцы.

В итоге появились прекрасные рельефы более поздних гробниц и замечательные скульптуры. Чтобы правильность такой характеристики искусства Ахетатона была окончательно убедительной, очень важно проследить, как шло это развитие в самые последние годы существования города и после его оставления. Для этого нужны точные атрибуции всех основных памятников, созданных в Ахетатоне. Однако иногда исследователи определяют отдельные произведения неправильно только потому, что они упускают из вида критерии, соблюдение которых обязательно. Необходимо всегда иметь в виду, во-первых, возрастные особенности изображаемых лиц, во-вторых, тот факт, что портретные черты Эхнатона и членов его семьи, несомненно, твердо определялись на выработанных ведущими мастерами моделях и были известны всем скульпторам как нечто обязательное для воспроизведения; в-третьих, следует обязательно учитывать конкретные исторические события, происходившие в этот период, а также и возраст того или иного лица в момент отъезда из Ахетатона.

Забывая эти критерии, некоторые исследователи выдвигают непродуманные атрибуции, запутывая и так достаточно сложный вопрос. Например, отдельные египтологи предлагают считать песчаниковую головку Нефертити портретом не самой царицы, а одной из ее дочерей! При этом не принимается во внимание ни отсутствие сходства между этой головкой и портретами царевен, ни возраст изображенной молодой женщины. А между тем эта головка явно отличается как от портретов старших царевен с их длинными лицами, иными очертаниями губ, иным профилем, особенно линиями подбородка, так и от портретов третьей дочери, Анхесенпаатон, один рот которой настолько своеобразен, что признать песчаниковую головку портретом этой царевны тоже никак нельзя. Решающее доказательство неправильности такого определения заключается в том, что Анхесенпаатон покинула Ахетатон еще девочкой лет одиннадцати-двенадцати, тогда как оригиналом песчаниковой головки была молодая женщина. Такие поверхностные гипотезы, возможно, возникают вследствие незаконченности этого памятника, однако сравнение его с головой царицы из серого гранита, найденной в той же мастерской Тутмоса, показывает абсолютную близость обоих произведений, а голова из серого гранита всеми безоговорочно признается портретом Нефертити. Совершенно очевидно, что у нас нет никаких данных для того, чтобы не видеть в песчаниковой головке царицы портрет Нефертити в ее молодые годы.

Прежде чем мы попытаемся определить, кого именно изображают некоторые скульптуры цариц и царевен, необходимо сказать несколько слов о семье Эхнатона.

Аменхотеп IV — Эхнатон был десятым фараоном XVIII династии. Его отец Аменхотеп III правил тридцать девять лет. Памятники, в том числе сфинксы, стоящие в Ленинграде, на набережной Невы, хорошо сохранили его портретные черты: удлиненный овал лица с выступающим подбородком, слегка вогнутый длинный нос, щеки, точно срезанные в верхней части, узкие глаза, прямые брови. Матерью Эхнатона была Тия, одна из интереснейших личностей периода, энергичная, волевая женщина.

Она занимала положение официальной царицы, хотя и не была царской крови; ее отец Юя был начальником колесничих и начальником стад храма бога Мина в Коптосе при отце Аменхотепа III — Тутмосе IV. Мать Тии — Туя — была ранее одной из обитательниц царского гарема, а брат Тии — Онен — первым жрецом святилища Ра в Карнаке и вторым жрецом Амона. Своим необычным положением при дворе Тия была, очевидно, обязана исключительно личному отношению к ней Аменхотепа III, который сознательно рискнул нарушить все традиции, считая себя достаточно мощным правителем, чтобы побороть любые противодействия. Недаром он приказал сделать в память своего брака с Тией скарабея с многозначительной надписью: «Да живет царь Южного и Северного Египта… сын Ра, Аменхотеп, которому дана жизнь, и великая жена Тия, живущая. Имя ее отца Юя, имя ее матери Туя. Она — жена могучего царя, южная граница которого Карай[15], северная — Нахарина[16]».

Этот текст явно носит декларативный характер. В нем звучит ответ на не дошедшие до нас возражения против признания Тии официальной царицей, ответ грозный, подчеркивающий непреклонную волю царя, достаточно сильного, чтобы осуществлять желаемое, даже если оно противоречит всем древним обычаям. Характерно, что позже Тия, вопреки истине, иногда именуется даже «дочерью царя».

Тия не только носила титул царицы — она принимала постоянное действенное участие в делах государства. Сохранилось несколько ее портретов в круглой скульптуре и в рельефах. Выполненные в разные годы ее жизни, стилистически очень различные, они, тем не менее, отчетливо передают основные черты лица жены фараона: сравнительно узкие миндалевидные глаза, крутые дуги бровей, слегка выступающие скулы, крупный нос с круглым кончиком, пухлые губы, нижняя из которых, более полная, выдвигается вперед. Глаза Тии широко расставлены, лицо очень волевое.

Тия. Скульптура