Намбандзин - Александр Васильевич Чернобровкин

во время пеших прогулок. Волосы на темени у меня выбриты, как у католических монахов. Как ни странно, больше всего пота выступает именно там, постоянно вытираю маленьким хлопковым полотенцем.

Сразу вспомнилось, что в будущем у японцев не будет носовых платочков. Использовали одноразовые бумажные салфетки, несмотря на довольно таки истеричную борьбу за экологию, сохранение лесов. Сейчас у японцев для борьбы с по́том и соплями в ход идут пальцы и рукава.

Перед Крепостными воротами, покрытыми облезлой и когда-то белой, а сейчас посеревшей штукатуркой, образовалась очередь из желающих пройти досмотр и попасть в город. В основном это были крестьяне и ремесленники. Все ждали терпеливо. Так же будет и в двадцать первом веке, когда в Японии очередей станет больше, чем в СССР в годы застоя. Для меня очередь — это символ нищего и забюрокраченного социализма с человеческим лицом, а для японцев — богатого и упорядоченного капитализма со звериным оскалом. Я приказал носильщикам обойти голодранцев. Все-таки изображаю представителя Западной Европы, в которую очереди перебирались стремительно к моменту начала моих перемещений по эпохам, потому что там вздумали построить капитализм с трансгендерным оскалом. Сложив ладони у груди и якобы молясь, я с серьезным видом забормотал русские частушки. Когнитивный диссонанс помогал снять напряжение. Если найдут в паланкине оружие, придется отбиваться от численно превосходящего противника или, если повезет, убегать. Стражники с почтением поклонились мне и пропустили без досмотра.

Неподалеку от ворот по обе стороны проспекта стояли кучки людей. Это своего рода биржа труда. Если кому-то нужен был работник, приходил сюда и нанимал. Здесь свои услуги предлагали переселенцы, бродяги и крестьяне из деревень по соседству. Городские нанимались на рынках. Среди безработных стояли и члены моей группы, прошедшие через ворота рано утром. На вид — вылитые крестьяне, желающие в межсезонье подрубить немного деньжат. Богатые горожане предпочитали платить монетами, хотя могли и продуктами (товарами) дать. Попустив паланкин вперед, синоби во главе с Като Данзё потянулись за нами поодиночке и парами.

При идеальной планировке город был запущен. Улицы убирали редко и местами, обычно только радивые хозяева возле своего дома. Много пепелищ, на которых ютились переселенцы в шалашах из тростника, нарубленного на болотах, примыкавших к южной части столицы. Зато бродячие собаки и кошки не попадались. Чем больше голодных людей, тем меньше животных, причем не только голодных.

Добравшись до середины города, мы свернули направо, к рынку. По пути к нему остановились на безлюдном пепелище. Я зашел за кучу недогоревших бревен и отлил неторопливо, внимательно осмотрев место. Счел его подходящим для моей цели. За это время мимо паланкина прошли следовавшие за ним члены группы, получили из рук носильщиков оружие и разошлись в разные стороны.

Рынок был большой и многолюдный. В паланкине глупо было соваться туда, поэтому я слез и дальше пошел с одним из носильщиков в роли слуги. Сперва обменял золотые кобаны, заработанные у даймё Китабатакэ Харумото, на серебряные моммэ и медные моны. Затем отправился в дальнюю часть, где продавали рабов. После выполнения предыдущего задания Като Данзё сказал, что пора бы мне обзавестись женой, с чем я сразу согласился, и что мне поберут хорошую девушку из деревенских, от чего я сразу отказался. Ничего интересного, царапнувшего мое сердце в деревне не встречал. Тупенькая простушка мне не нужна. Решил сам поискать. Самураи вряд ли отдадут за меня свою дочь, поэтому оставались невольничьи рынки. По всему Нихону шла война, и разбойничьих шаек орудовало много, поэтому пленников, то есть рабов, было много и самых разных, а цены сравнительно низкие: крепкий юноша стоил около пяти бронзовых мон, девушка — около трех.

Я скользил взглядом по грязным людям в лохмотьях и со связанными руками, а порой и ногами, и обреченным или затравленным взглядом. Не то… Решил уже, что напрасно пришел сюда, когда услышал перепалку. Зеваки закрывали спорщиков, которые говорили слишком быстро и эмоционально, поэтому я не видел, кто с кем разбирается, и понимал только ругательства. У японцев, что сейчас, что в будущем, не принято проявлять бурные эмоции на людях. Чисто из любопытства подошел посмотреть на нарушителей моральных устоев общества.

Это были два пожилых мужчины. Судя по одежде, которая должна точно отражать социальный статус, не бедняки, но и не богатые. Скорее всего, низ среднего класса. Скандалили они из-за девчушки лет тринадцати-четырнадцати, одетой в грязное, рваное и великоватое кимоно. Наверное, ее более дорогую одежду забрали и нарядили в чужие лохмотья. Судя по холеным, незагорелым лицу и рукам, дочь самурая или богатого купца. Спорщики подняли цену на нее до хики. Больше денег у обоих, видимо, не было или жадничали, поэтому и выясняли, кому должна достаться. Торговец — полноватый тип со свежим косым, справа налево, шрамом на лбу — наблюдал за ними с довольной ухмылкой. Кто бы ни победил, он получит больше, чем предполагал.

Я заставил его улыбнуться еще шире, сказав громко:

— Заплачу за нее два хики.

Спорщики перекинулись еще тройкой ругательств, пока до них дошел смысл сказанного мной. Оба посмотрел на меня, как на недоразумение. Такой подляны от какого-то намбандзина они не ожидали. Среди зевак кто-то захихикал подленько.

— Ты продашь ее этому вот⁈ — возмущенно обратился один из спорщиков к продавцу.

— Любому, кто заплатит больше, — щеря уцелевшие, не больше половины, кривоватые зубы, ответил тот.

Я взял из кожаной сумки, которую нес слуга, две связки по десять бронзовых монет с квадратными дырками, протянул продавцу. Он ожидающе посмотрел на притихших спорщиков, но не дождался лучшего предложения.

— Она твоя, — забрав деньги, торжественно произнес продавец.

— Иди за мной, — сказал я девушке, после чего отправился в ту часть рынка, где продавали одежду и ткани.

С края продавали дешевую одежду с лотков и даже с циновок, расстеленных на земле. Дальше шли отсеки из густого бамбукового частокола, крытого тростником. В них продавали разные ткани в рулонах и готовую одежду. Мужская и женская сейчас не отличаются по крою. Одежда должна быть свободной, скрывающей недостатки фигуры. Никаких соблазняющих выпуклостей. Женская длиннее немного и из более ярких тканей с узорами. Запахивается вся направо. Налево — у покойника. Главное гендерное отличие — женщины, не считая крестьянок во время работы в жару на поле, не носят головные уборы, разве что капюшон накинут в плохую погоду. Наверное, чтобы видны были замысловатые прически, украшенные ленточками, цветами и утыканные спицами.

Я выбрал пару дзюбанов (нижний халат) и кимоно из хлопка, еще одно кимоно из сиреневого шелка, два красных оби (широкий пояс,