Колодцы предков (вариант перевода Аванта+) - Иоанна Хмелевская

— Теперь понимаешь, не зря я люблю нашу милицию! — сказала я Люцине, отправляясь в путь.

Тетка вполне разделяла мои симпатии к стражам порядка:

— Очень милые мальчики! А главное — приехали не сразу. Подождали, пока я себе все хорошенько припомню.

* * *

Романтическая июньская ночь предрешила дальнейший ход событий, ибо мы с Люциной решили привлечь к делу Марека, блондина моей жизни, который до сих пор предусмотрительно держался в стороне от наших фамильных проблем. Честно говоря, привлечь его мне хотелось с самого начала, но не удавалось. Марек избегал всяких разговоров о таинственных преступлениях, не давал втянуть себя в дискуссию о колодцах предков и наотрез отказался присоединиться к нам, отговариваясь нехваткой времени и слабым здоровьем. Не зная, как понять такое отношение любимого человека к интересующим меня проблемам, я поставила наконец вопрос ребром — или скажет откровенно, в чем дело, или..

С большой неохотой Марек вынужден был признаться:

— Мне всегда становится нехорошо, как только сталкиваюсь с вашими проблемами. Сразу начинаю чувствовать себя последним идиотом. Надеялся хоть одно лето прожить нормально…

— Ишь чего захотел! — фыркнула я. — У нас проблемы, преступления, а ты собираешься жить нормальной жизнью! Самим нам век не разобраться.

— А я что могу сделать? Вызвать дух отца Франека и порасспросить его?

— Почему расспрашивать обязательно духа? Мот бы по своим каналам что-нибудь разузнать хотя бы о том же Менюшко.

Марек упирался, но мне на помощь неожиданно пришел отец. Оказывается, наши фамильные проблемы мы обсуждаем как раз в те часы, когда отец надеется посмотреть по телевизору футбольные матчи, а мы уже который вечер своим криком не даем ему возможности спокойно предаться любимому занятию. И если Марек не подключится, так пройдет все лето.

Отца Марек послушался.

— Не очень-то рассчитывай на успех, — наставляла я любимого человека, когда тот отбывал в район Лукова.

— Этот самый Менюшко с таким же успехом мог мчаться по полю и под каким-нибудь Колобжегом. Чтобы потом не говорил, что я тебя не туда направила. Про Луков Люцина вспомнила, я к нему никакого отношения не имею.

— А я и не рассчитываю, — заверил меня Марек. — Еду туда не только из-за вас. Просто давно я не был в тех краях..

Я наверняка поехала бы вместе с ним, да у меня лопнул глушитель, и от рева двигателя моей машины птицы падали на лету. В автомастерской обещали заняться глушителем дня через два, раньше не могли. Марека это почему-то не огорчило, так что поневоле закралось подозрение — заняться нашими фамильными проблемами он согласился только для того, чтобы избавиться от моих приставаний.

Вернулся Марек через три дня, я только что возвратилась из мастерской с новым глушителем. В костюме, белой рубашке, при галстуке Марек был, как всегда, элегантен и свеж, точно первый подснежник весной. Совершенно индифферентное выражение лица любимого неопровержимо свидетельствовало — он что-то узнал.

— Ну! — не выдержала я, ибо он не спешил рассказывать.

В ответ Марек достал бумажник, извлек из него фотографию молодого человека в военном мундире и показал мне.

— Узнаешь?

Я была потрясена:

— Покойник? Но вроде еще живой. Откуда это у тебя?

— Не важно откуда. Как ты думаешь, кто это?

— Ясно кто! Наш фамильный покойник!

— А как зовут вашего фамильного?

— Неужели узнал?!

— Представь себе. Это некий Станислав Менюшко.

Сначала я подумала — тот самый Менюшко, что мчался по полю, и теперь тайну свою унес в могилу. Потом эту дурацкую мысль вытеснило изумление — выходит, Люцина ничего не выдумала? На дальнейшие расспросы Марек отказался отвечать, пока все остальные не опознают фотографию.

К дому мамули я доехала за рекордно короткое время

— две минуты и сорок секунд. Вся родня сидела за ужином, вся родня, как один человек, опознала фамильную реликвию.

— Наш покойник, но прямо, как живой! — удивилась Люцина.

— Точно, он самый, тут на него посмотреть приятно, — снисходительно похвалила фотографию Тереса. — Если бы мне в Канаде показали такого, я бы так не злилась.

— Он и в самом деле Менюшко? — поинтересовалась мамуля.

— Погоди, не рассказывай, пока я не вернусь, — попросила Тереса, направляясь в кухню за тарелками и вилками для меня и Марека.

— Может, теперь скажешь нам, почему еще тогда милиция принялась выспрашивать нас о Менюшко? Они еще тогда знали такую фамилию. Откуда ее взяли? — спросила я.

Тереса остановилась в дверях.

— Скажу. Ваши адреса были записаны покойным на обрывке конверта. С другой стороны конверта сохранилась только фамилия Менюшко и ничего больше.

Тереса вернулась и села на свое место.

— Будете есть руками из миски! — сказала она раздраженно. — Ни о чем попросить нельзя, ну и семейка. Хотела бы я знать, почему же милиция не могла сама обнаружить этого Менюшко?

— Я могу и руками есть, а он только что пообедал, так что не беспокойся, — успокоила я тетку, а Марек ответил на ее вопрос:

— Я не уверен, что милиция этого не обнаружила. Может, они просто не хотели вам говорить. Этого человека не так уж и трудно было найти, если, разумеется, знать, где искать. Вот если бы Люцина тогда сказала милиции все, что помнила…

— О да! — скептически подхватила я. — Если бы Люцина поделилась со следственными властями своими воспоминаниями сорокопятилетней давности о том, как неизвестный человек неизвестно отчего мчался лунной ночью по полю. Или доверительно сообщила им о скандале, устроенном нашей прабабушкой нашему прадедушке, они тут же вычислили бы его.

Люцина сочла нужным вступиться за свою честь:

— Но я бы назвала им Луково, ведь именно с ним ассоциировался у меня Менюшко.

Марек поправил ее:

— А должен бы ассоциироваться с Глодоморьем.

— Чем? — удивилась Тереса.

— Глодоморье, деревня такая, правда, недалеко от Лукова. Именно там с незапамятных времен проживали все Менюшки. Станислав был последним в роду. Когда его призвали в армию, он продал дом. Из армии уже не вернулся. В деревне никто не знал, куда подевался.

— Зато мы знаем, — беззаботно отозвалась Люцина, всецело занятая скелетом индюка. Она очень любила обгрызать кости домашней птицы, и ей всегда предоставляли эту возможность. — Теперь я буду говорить милиции обо всем, что мне вспомнится!

— Бедная милиция! — вздохнула мамуля.

В кухне начал посвистывать чайник. Марек продолжал рассказ:

— Старики в Глодоморье еще помнят, какими богачами были в свое время эти Менюшко. И еще в деревне сохранилось преданье, связанное с Менюшками и сокровищем, но толком никто не мог ничего сказать. То ли Менюшко нашли клад, то ли его, наоборот, запрятали, то ли растранжирили, то ли наоборот, приумножили. Но у последних в роде Менюшко богатства особого не было, а Станислав так и вовсе был бедняком, за полуразвалившуюся хату получил жалкие гроши.

Чайник в кухне свистел во всю. Мамуля беспокойно оглянулась. Отец, разумеется, смотрел матч по телевизору.

— Чайник вскипел! — бросила мамуля в пространство.

— Я не пойду! — категорично заявила Тереса.

— Я тоже не пойду! — оторвалась на минуту от индюшачьего скелета Люцина.

— Пойдет Янек! — решила мамуля и перекрикивая телевизор заорала: — Янек! Чайник кипит!

— Оставьте отца в покое! — возмутился вставая Марек. — Я схожу, заварю.

— Если пойдешь ты, значит, и все мы тоже!

Ну и в результате чай заваривали четыре человека — все, кроме Люцины, а потом принесли в комнату все, необходимое для чаепития, чтобы не надо было больше удаляться в кухню.

— А чем Станислав Менюшко занимался до армии? — спросила я.

— Работал на машинно-тракторной станции, — ответил Марек и, предупреждая мой следующий вопрос, продолжал: — Я поговорил там с людьми. Кое-кто из них вспомнил, что не так давно его разыскивал какой-то незнакомый городской мужчина, и по деревне тоже про Станислава расспрашивал…

Прервав, как всегда, на самом интересном месте, Марек принялся разливать чай, мы же все замерли в ожидании продолжения. Зная привычки любимого, я безропотно ждала, пока он нальет всем чай, пока положит себе сахар и размешает его. Не выдержала мамуля:

— Что за человек?

— Никому неизвестный человек из города, — ответил Марек спокойным бесцветным голосом, и по одному этому голосу я поняла — он говорит о чем-то чрезвычайно важном. А слова произносил самые пустяковые: — Одному деревенскому парню удалось даже вспомнить, как этот городской выглядел. Парень уверен, что он был молодым, и в лице у него что-то такое было, кажется, нос.

— Приплюснутый? — одними губами выдохнула я. — Значит, тот самый?

Леденящее дыхание ужаса пронеслось по комнате. Одна Люцина не почувствовала его, всецело занятая индюшачьим скелетом.