Черный человек - Василий Головачев

– По-вашему, планируется прямое уничтожение интрасенсов? С помощью засад? Чепуха! Это несовременное решение проблемы. Если бы те, кто стоит за спинами исполнителей диверсий, хотели уничтожить интрасенсов, они бы действовали иначе, через компьютеризированные комплексы с использованием новейших средств защиты и уничтожения.

– В таком случае похищение оружия – отвлекающий маневр.

– Маневр с риском попасться и выдать готовящуюся операцию? Нет, здесь что-то другое. Выяснить бы, кто стоит за всем этим.

– Человек, дерзнувший бросить вызов безопасности, сильный противник.

– Обычно люди сильны до тех пор, пока отстаивают сильную идею, а какая сильная идея может быть у адептов террора? Да и не может один человек пойти против системы, скорее всего заработала какая-то организация типа фундаменталистских или анархо-террористических.

Умник промолчал.

– Мне пора идти, – напомнил о себе Шевчук, который слышал разговор, будучи включенным в сеть «спрута». – Посмотрю на местах, совпадает ли «почерк» хищений.

Боянова кивнула, отпуская заместителя, подождала, пока он уйдет, снова вызвала Умника:

– Нашли Лондона?

– Пока нет, но, похоже, гипотеза о его «закодированных» в компьютерной сети сообщениях подтверждается. Оперативная служба на него выйти не смогла, в Солнечной системе его, наверное, нет.

– Продолжайте поиск, подключив пограничников. Кроме того, дайте мне список лиц, имеющих доступ к информации «спрута» – раз, и к информации с грифом «служебная тайна» – два.

– Включая консортников?[112]

– Их в первую очередь.

Через пять минут принтер выплюнул лист пластпапира с тремя десятками фамилий, и Боянова принялась изучать его, делая пометки световым карандашом. Потом вызвала Умника:

– В десять часов у меня должен был быть математик ксеноцентра Железовский.

– Сейчас проверю. Он дома, – сообщил инк через несколько секунд. – Дать канал?

– Кажется, слово «обязательность» он не жалует.

Вспыхнувший виом открыл окно в квартиру Железовского, заставленную прозрачными шкафами с образцами всевозможных руд. Математик в халате с изображениями старинных автомобилей возился у одного из шкафов. Поднял взгляд на комиссара, ничуть не удивившись звонку.

– Извините, что оторвала вас от творческой работы, – с иронией проговорила Власта. – Вы хотели навестить наш отдел…

– Передумал, – лаконично ответствовал Железовский. – Ваше предложение насчет работы мне не подходит. Извините. Во-первых, все интрасенсы – индивидуалисты, жаждущие свободы в максимальной степени, и я не исключение. Я предпочитаю заниматься тем, что мне нравится. А во-вторых: живи тихо – не увидишь лиха.

Бояновой показалось, что Железовский при этом лукаво подмигнул ей, но вряд ли это соответствовало истине.

– Насчет лиха – это ваш девиз?

– Просто человек я осторожный и люблю комфорт. – Аристарх повел рукой вокруг. – Камни – моя страсть. Не хотите оценить коллекцию?

– Некогда, – отрезала Власта, выключая виом. Она была раздосадована и разочарована до такой степени, что не сразу ответила на вопрос Умника:

– Я вам еще нужен?

– Нет, – ответила она уже спокойней и пробормотала: – Ну и ну! Что в тебе нашла Забава? Не понимаю!

Позвонив домой и предупредив дочь, что будет ночевать у сестры, в пол-одиннадцатого вечера Боянова воспользовалась метро управления и в одиннадцать была уже в Вылкове, пригороде Софии, где жила Забава.

По местному времени было всего лишь девять вечера, но темнота и здесь властвовала над землей и небом.

Отпустив такси, Боянова мельком посмотрела на плывущие над головой алые огоньки чужой машины, подумала: прикрытие, наверное, любит Алекс архаику, – и тут же забыла об этом. Лифт вознес ее на семнадцатый этаж здания-пирамиды, а спустя минуту она уже входила в квартиру сестры: жилой стандарт – четыре комнаты, кухня, сауна.

Забава примеряла новое платье, вырастив из стены треугольник зеркала. Оглянулась на звук шагов.

– Как я тебе?

Комиссар оценивающим взглядом прошлась по фигуре сестры.

– Весьма недурно. Однако носить такое можно только вечером.

Платье горело, то есть впечатление было такое, что легкая ткань вспыхнула и горит бездымно, трепеща язычками пламени: алыми, оранжевыми, голубыми и фиолетовыми. Сквозь неумирающее и нежгучее пламя изредка то туманной кисеей, то рельефной скульптурой – на мгновение – проступало прекрасное тело молодой девушки, полное сил и женственности.

– Стиль «аутбэст», – проговорила Забава смущенно. – Зиркорн, конечно. И все же красиво, да?

Она небрежно взмахнула рукой, и платье вдруг стекло к ее ногам лужицей света. Оставшись в бикини, девушка нагнулась, подобрала «лужицу», превратившуюся в ленту, бросила в дырчатую пластину стенного шкафа, который проглотил ленту и заурчал, как сытый кот, ожидая приказа. Забава щелкнула пальцами, надела выданный шкафом халат – ничего не скрывающий по сути, прошлась перед сестрой, покачивая бедрами, и обе засмеялись.

Спустя несколько минут сестры вырастили в спальне мебель по вкусу, приготовили напитки и устроились в уютном уголке комнаты, делясь впечатлениями от прожитого дня и последними новостями. Они были очень похожи, особенно бровями, густыми и широкими; но у Забавы лицо было смуглое и тонкое, с твердым подбородком и такими же твердыми, резными губами, с глазами-сапфирами, а лицо Власты светилось белизной, такое же тонкое – один и тот же резец их вырезал, – но более мягкое, с губами пухлыми, готовыми, казалось, сложиться в улыбку, и желто-зелеными глазами. Правда, в отличие от сестры, комиссар улыбалась редко, в исключительных случаях, а вот характеры у них получились одинаковые: решительные, сильные, властные.

– Что ты в нем нашла? – пробормотала младшая сестра, насмотревшись на Забаву. – Тебе на вид двадцать, ты красивая, изящная и умная… а он – бегемот с фигурой Геракла, бифкейк[113] с едва заметным проблеском мысли…

Забава с изумлением посмотрела на сестру.

– Власта, что с тобой? Ты об Аристархе? Всерьез?

– О нем, о ком же еще.

– Да ты же его не знаешь совсем! Это… это… – Забава не нашла слова и только зажмурилась изо всех сил. Потом недоверчиво заглянула в глаза Власты: – Что произошло между вами?

Она могла свободно читать в душе сестры, воспринимать бег ее эйдетических образов – процесс мышления, но никогда не делала этого, и даже не в силу этики интрасенсов – в силу безоговорочного доверия.

– Он отказался работать в отделе, – поморщилась Власта. – Придумал какую-то смехотворную причину… хотя, вероятней всего, это лень или трусость!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});