Черный человек - Василий Головачев

– Власта! – слабо запротестовала Забава.

Легкая улыбка тронула твердые губы Железовского.

– Кто-то из философов говорил: «Быть на стороне закона – такое же захватывающее дело, как и быть против него». Мне лично интересно работать на стороне закона. Проведите мне консорт-линию, Власта, и чтобы об этом знали только двое: вы и я. Умник тоже не должен ничего знать.

– Каким образом можно получать информацию через компьютер, не подключая его?

– Сообщите мне параметры инка, и я дам вам рекомендации. И учтите: против вас… нас работают очень хорошие специалисты, эфаналитики, политологи, социологи, технари, недовольные своим положением и отсутствием тех возможностей, которые открылись у интрасенсов. Это – элита, и вам придется в ходе следствия с этим считаться, если хотите довести дело до логического конца. Конечно, эти люди – без особого полета фантазии, номенклатурные работники, но в их руках реальная власть.

– Откуда вы это знаете? – почти шепотом спросила Власта.

Железовский подмигнул Забаве, сломав на миг невозмутимость и превратившись в лихого удальца.

– Ветер носит. Но что бы вы ни думали обо мне, приближается новая волна стихийной борьбы с творческим потенциалом, с генераторами идей, с людьми, одаренными богом, которые всегда во все времена раздражали аппарат власти. При любых правительствах и режимах. Как говорят новоявленные пророки: грядет очищение мира от скверны инородцев! От нас то есть. А заодно и от всех, кто довел себя до кондиции таланта. – Математик допил сок, легко встал. – Извините, спешу. Позвоните мне утром, Власта, по личному каналу. Забава его знает.

Вышел. Совершенно бесшумно.

Женщины остались сидеть, глядя друг на друга.

– Нахал, – нарушила молчание Власта.

– Мальчишка, – печально улыбнулась Забава.

ГЛАВА 6

Ощущение полета и сказочной легкости потрясало настолько, что хотелось петь и мчаться, опережая ветер и свет. Однако длилось это ощущение недолго: накатилась вдруг волна тоски, мир внизу, голубой и зеленый, покрылся серым налетом, солнце скрылось за мрачной пеленой туч. Похолодало.

Крылья стали тяжелыми, а тело потеряло легкость и обтекаемость, голова явно перевешивала хвост, и приходилось напрягать шейные мышцы, чтобы не перейти в пикирование. И очень мешали лапы…

Мальгин проснулся.

Сон, в котором он существовал в образе могучего, но одинокого орла, навещал его регулярно, и хотя не приносил неудобств, но запоминался щемящим и неуютным чувством одиночества, чувством, которое ранило больней удара шпаги. Однако в памяти сохранился еще один эмоциональный след, отзвук далекого зова, раздражающего таинственностью и неповторимым ароматом инородности и в то же время родства. Зов этот не был целенаправлен, то есть он звучал как призыв о помощи, сигнал SOS, предназначавшийся всем, кто его услышит, но и криком помощи назвать его было трудно. Зовущий не ждал ответа, и печальный зов – пакет пси-волн, не мысль, но и не эхо инстинкта, – мчался в пространстве, достигал мозга Мальгина и реализовывался фразой тарабарского языка, полной непонятных чувств (кроме печали, ощущения потери и горечи – что воспринималось сразу) и еще более непонятного смысла.

Мальгин поднял руки ладонями к себе, привычно раскачал температуру: голова – лед, ноги – огонь, – и ладони засветились в темноте, словно были вылиты из раскаленного стекла.

– Вставай, орел, – пробормотал он сам себе.

В душе царила ночь, бескрайняя пустота, где далеко-далеко сияли две звезды – Купава и Карой. Идти никуда не хотелось, мозг искал возможность спрятаться от ужаса внутренней пустоты и хватался за любую возможность отвлечься от привычного потока дум, зациклившихся на ощущении безвыходности. Самыми приятными отныне становились минуты после схваток с памятью «черного человека», когда мозг освобождался от информационных «шлаков» и отходов физиологических реакций. В эти минуты Мальгин, выражаясь высоким штилем, пил «божественный нектар сумеречного сознания» и отдыхал.

Клим попытался еще раз определить координаты зовущего, углубился в космос насколько мог далеко, но услышал только слабый отзвук чьей-то мысли, явно нечеловеческой: словно где-то на краю Вселенной заплакал ребенок…

И снизошла на него вселенская печаль, с горькой усмешкой подумал хирург, расслабляясь. Потом встал и поплелся умываться.

Душ придал телу толику бодрости, сразу захотелось есть, словно организм вспомнил об увеличении энергозатрат, необычных для нормального человека, но обычных для интрасенса, живущего ускоренно и раскованно. Проглотив завтрак, Мальгин полюбовался серебристым туманом «магической сферы», лежащей на полке шкафа, за небьющимся стеклом, однако трогать не стал, интуиция требовала осторожности. Исчезающий «голыш» исправно продемонстрировал свои возможности, как только его перевернули, что сопровождалось гулким ударом на пси-уровне, и появился на прежнем месте через семь минут. Клим покачал головой, подумал: я еще разберусь с вами, подарочки! – на что Харитон, редко вмешивающийся во внутренние монологи и диалоги хозяина с самим собой, хмуро проворчал:

– Не трогал бы ты их на самом деле, предупреждал же Лондон.

– Я и с ним еще разберусь, – неопределенно пообещал Мальгин. – Говорил бы прямо, чем они опасны, а то напустил туману…

Некоторое время он колебался, не зная, куда податься: то ли к Купаве домой, то ли в институт, и выбрал последнее. Решение созрело давно, и следовало расставить точки над «i».

В его кабинете работал Заремба.

Увидев хозяина, он сделался пунцовым, сорвал с головы эмкан и встал, впервые не найдя, что сказать. Так они смотрели друг на друга долгие две секунды, потом Клим сделал жест: освободи место, мол, – и молодой нейрохирург с готовностью отскочил от стола.

Мальгин обошел его, пробежал глазами плывущие по черной гладкой поверхности стола строки, выслушал мысленный рапорт секретаря и сел. Поднял глаза на Зарембу:

– Не выдержал?

– Извини, – буркнул Иван, пряча глаза, потом оживился. – Да и что здесь такого? Ну, поработал с Гиппократом, побеспокоил эм-синхро из твоего ящика…

– Не хитри, Иван, ты искал информацию обо мне, вернее, о «черных кладах».

– Так ведь интересно же! А сам ты молчишь, ничего из тебя…

Клим исподлобья взглянул на Зарембу, и тот, сразу замолчав и побледнев, попятился.

– Т-ты что, Клим?

– Ничего. – Мальгин заставил себя улыбнуться, отметив, как сразу с облегчением, хотя несколько заискивающе, улыбнулся в ответ Заремба. – Ты же знаешь, как я не люблю неоправданного любопытства. Этике тебя учили?

– Больше не буду, клянусь! – Заремба прижал кулаки к груди. – А правда, что у тебя… э-э… расщепление личности? Это Гиппократ сообщил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});