Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

и ночью... Вовсе можно стать чужими. А так... Посердилась Анастасия Харлампиевна и снова прислонилась к мужу, погладила его плечо.

— Страшно мне за него, Сережа.

Он обнял ее, проговорил успокаивающе:

— Под крылышком не удержишь всю жизнь.

— Ну, хоть чтобы не опасно было.

— Ой, Настенька, до чего ты, право... Не ставить же его с девчонками на расфасовку. Засмеют. И правильно сделают... Но Олег и сам не пойдет туда.

Снова надолго умолкли. И думали о нем же, сыне. Сергею Тимофеевичу представлялся трудным и сложным путь Олега. Еще не известно, как он войдет в трудовой коллектив, как на него подействует такая резкая смена обстановки и сама работа, требующая самоотдачи, внимания, дисциплины не на какое-то короткое время, а в течение всей смены...

Анастасию Харлампиевну мысли унесли совсем в иное. И она их продолжила вслух:

— Поработает Олежка, а там и от завода можно послать учиться. Производственных стипендиатов не отсеивают на экзаменах.

— Надо еще заработать, чтобы послали, — проронил Сергей Тимофеевич.

— Все это — относительно.

— Слушай, Настенька, ты же педагог!

— Ну и что?! — возмутилась Анастасия Харлампиевна. — Не имею права на любовь и снисхождение к своему ребенку? О сыне волнуюсь, о его будущем! Хорошие отцы...

— Догадываюсь, — прервал ее Сергей Тимофеевич. — Только к Пал Палычу не пойду. Но понимаю такого пути, и не хочу понимать. Подсказать парню — да. Направить, дать добрый совет — мы обязаны. А пробиваться в жизни мужчина должен сам.

Анастасия Харлампиевна положила голову ему на грудь, упрекнула:

— Чужим скорее поможешь, чем своему.

— Да он же еще и дня не работал! — в сердцах сказал Сергей Тимофеевич. — К чему весь этот разговор?!

— Успокойся, Сереженька, никуда я тебя не посылаю. — Она заворочалась, умащиваясь поудобнее, — Просто будешь иметь в виду.

— Горе ты мое луковое, — поглаживая ее волосы, проронил Сергей Тимофеевич.

Однако, засыпая, подумал: «Может быть, я и впрямь плохой отец?..»

* * *

Сергей Тимофеевич мог, конечно, определить Олега подручным слесаря или электрика, а то и вовсе — табельщиком в цеховую конторку. Требовались и рабочие газосборников — чистить стояки, клапанные коробки. Вообще-то работы хватало и в железнодорожном цехе, и на ТЭЦ, и на углефабрике...

Разной работы. Претендовать на что-то более значительное, без соответствующей подготовки, Олег просто не имел оснований. Оставалось, во всяком случае на первое время, единое — «за старшего, куда пошлют» или «на подхват», как говорят мастеровые. А поскольку так, Сергей Тимофеевич решил держать его у себя на глазах — все же дал себя знать ночной разговор с женой, хотя Сергей Тимофеевич и не хотел признаваться себе в этом. Так Олег, как в свое время Герасим Юдин, стал дверевым машинной стороны. Отец — в кабине своего коксовыталкивателя, сын — на обслуживающей площадке батареи.

С тревогой наблюдал Сергей Тимофеевич, как управляется новый дверевой. Его беспокоила не тяжесть работы — с ней запросто справляются и пожилые люди. То Герасиму не надо было идти сюда со своей гипертонией. Знай Сергей Тимофеевич о его болезни, ни за что не стал бы помогать ему здесь устраиваться. Олегу же здоровья и сил не занимать — молодой, крепкий. Сергей Тимофеевич опасался другого: как бы простые обязанности, по сути, примитивный, мускульный труд, не вызвали в Олеге недовольства, презрения к этой работе, протеста. Это ведь надо глубоко осознать нужность своего труда, чтобы он наполнился духовным содержанием, стал потребностью.

Люди с опытам, знают, как важно для новичка выстоять, поверить в свои силы, возможности, увидеть свое будущее уже на первых порах. Заводчане сразу же узнали, что Пыжов водит меньшего сына на работу. В трамвае, по пути на завод, в бытовке, на пересменах заговаривают, посматривают на Олега, — оценивающе, похваливают: «Силен меншой Пыжов». А то Анька Сбежнева, подав под камеру коксоприемный вагон, иногда спросит: «Ну как, Тимофеевич, еще не сбежал сынаш?..» И тут же подденет: «Обставил тебя Пантелей со своей дочкой — в студентки вывел...» «Ладно, ладно, то еще не известно, кто кого обставит...» — отвечал Сергей Тимофеевич беззлобно. В разговор вклиняется Пташка — гордый, важно-снисходительный: «Ничего Тимофеич, наверстает и твой. Вот поднаберется ума на батарее».

С Пташкой и нынче ехали домой после смены. От него не отвязаться. Уже надоел разговорами о том, что в институте все не так, как в школе — и уроков нет, и лекции «парами» зовутся, и семинары какие-то... Светке уже и студенческий билет выдали, и скоро вообще переселится в Ютово — общежитие новое кончают. А пока — поездит. От них, мол, гораздо ближе добираться, чем, например, с Петровки, хотя это и район города.

Он сидел рядом с Сергеем Тимофеевичем, выкладывал все эти новости. А Олег тоскливо смотрел в окно. Он знал другое в Светкиной жизни, и то, другое, еще оставаясь скрытым, уже неотвратимо нависло над ним. И ОН думал, что в СЭМОМ ДЄЛЄ надо было уехать в Тюмень или еще на какую-нибудь стройку.

Припомнилась встреча после бесславного возвращения из Москвы. Светку очень расстроила его неудача. И сочувствовала ему. И успокаивала. Они тогда забрались далеко в степь на Аленкином мотоцикле. Светка визжала от страха, когда он развивал бешеную скорость, цепко обвивала его руками и тогда он забывал обо всем в предчувствии скорой близости с ней... Потом Светка жарко отвечала на его поцелуи... Только был и третий на этом свидании. Он, невидимый, властвовал над Светкой. Она тогда так и сказала: «Не обижайся, Олежка. Нельзя. Теперь для меня не ты главный. Мне о нем надо думать, о малыше...»

От этого «нельзя» Светка стала еще желанней и неприступней...

«Хорошая она, — думал Олег, вспоминая ее самоотверженность, решение все взять на себя, и то, как с ней всегда было просто и сладко. Он так же смотрел в окно, досадовал: «Ну и оставалось бы по-прежнему, так нет, дался ей этот ребенок...»

А Пташка, считая, что Олег все еще стыдится своего провала, подбодрил:

— Ты глаза не отводи. Со всяким может такое случиться. Я и то думаю: повезло Светке. Правда, девчонка не чета вам — бездельникам. Небось, все лето прокантовался на ставке, как мой Колька в минувшем году. Теперь вот — в армии вкалывает, а ты — у печи.

В трамвае полно заводчан, едущих домой со смены. Многие, слыша рассуждения Пташки, посмеивались, мол, и меду дает, и жало показывает. Сергей Тимофеевич молчал, хмурился. Олег уловил его недовольный взгляд, словно говоривший: что ж ты молчишь, когда тебя клюют?.. И он не удержался:

— А я, наивняк, считал, что