Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

Но Филипп не унимался. Не выказав ни разочарования, ни гнева, он умело перевел спор в жалобу на явную вражду двух консулов и проиллюстрировал это полусотней конкретных примеров, от обычных разногласий до серьезных стычек. Солнце уже зашло (что означало, что Сенат должен прекратить обсуждения), но и Катул, и Лепид не желали откладывать решение на следующий день, так что писцы Палаты зажгли факелы и Филипп продолжил говорить. Он хорошо рассчитал. К тому времени как Филипп закончит свои разглагольствования, сенаторы практически будут готовы согласиться на все, что угодно, только бы уйти домой, поесть и выспаться.

— Предлагаю, — сказал он наконец, — чтобы каждый консул поклялся, что он не превратит свою армию в инструмент личного мщения другому. Не такая уж великая просьба! Лично мне было бы спокойнее, если бы я знал о подобной клятве.

Лепид устало поднялся с места:

— Мое мнение о твоем предложении, Филипп, следующее: несомненно, это глупейшая вещь, которую я когда-либо слышал! Но если это сделает Палату счастливее и поможет выполнить наше задание быстрее, я готов дать клятву.

— Я тоже согласен, Марк Эмилий, — сказал Катул. — А теперь можно ли нам расходиться по домам?

* * *

— Как ты думаешь, чего добивался Филипп? — спросил Лепид Брута, обедая у него на следующий день.

— Я правда не знаю, — ответил Брут, качая головой.

— А у тебя есть какие-нибудь соображения, Сервилия? — обратился к женщине старший консул.

— Нет, — ответила она, хмурясь. — Мой муж рассказал мне в общих чертах, что говорилось вчера, но я могла бы узнать больше, если бы вы снабдили меня копией записи речи. Конечно, если ее записывали.

Мнение Лепида о политической зоркости Сервилии было так высоко, что он не увидел в этой просьбе ничего необычного и согласился завтра утром дать ей документ — еще до того, как он уедет из Рима вербовать свои четыре легиона.

— Я начинаю думать, — сказал Брут, — что у тебя нет шанса улучшить судьбу городов Этрурии и Умбрии, которые непосредственно не участвовали в войне на стороне Карбона. В Сенате много людей, разделяющих мнение Филиппа, и они не захотят слышать ничего, что ты сможешь им сказать.

Усмирение хотя бы некоторых районов Умбрии имело большое значение для Брута, у которого, после Помпея, было больше всех земли в Умбрии. Он не хотел, чтобы рядом с его владениями располагались солдатские поселения. Эти поселения размещались в основном вокруг Сполетия и Игувия. То, что земли Брута еще не получили ветеранов, произошло благодаря двум факторам: бездействию комиссий, назначенных провести распределение ветеранов, и отправке четырнадцати старых легионов Суллы для службы в Испанию двадцать месяцев назад. Только это второе обстоятельство дало Лепиду возможность вынести на обсуждение свои законы. Если бы все двадцать три легиона Суллы остались в Италии для демобилизации, как планировалось раньше, тогда Сполетию и Игувию пришлось бы встретить полный состав ветеранов.

— То, что вчера говорил Филипп, явилось для всех ударом, — сказал Лепид, краснея от гнева при одном упоминании о вчерашнем. — Я не могу поверить тем идиотам! Я действительно думал, что, ответив Филиппу, одержу победу. Я говорил убедительно, Сервилия, и только по делу! Но они позволили Филиппу обмануть себя и одобрили эту идиотскую клятву, которую мы должны дать сегодня утром в храме Семо Санку!

— Что означает, что они готовы уступать и дальше, — добавила Сервилия. — Меня беспокоит то, что тебя не будет в Палате, чтобы противостоять старому интригану, когда тот примется выступать в следующий раз. А он еще будет говорить! Он что-то замышляет.

— Я не знаю, почему мы называем его старым, — сказал Брут, желавший переменить тему. — Он не так уж и стар — всего пятьдесят восемь. И хотя он выглядит так, словно завтра его хватит апоплексический удар, думаю, что этого не случится. Это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой!

Но Лепид устал от пустых разговоров и вдруг заговорил серьезно.

— Я уезжаю в Этрурию набирать армию, — сказал он. — И хотел бы, чтобы ты как можно скорее присоединился ко мне, Брут. Мы планировали работать одной командой на будущий год, но, думаю, нам надлежит начать действовать совместно сейчас же. В настоящее время в твоем суде нет ничего срочного, что не может подождать до следующего года и до нового судьи. Поэтому я прошу, чтобы ты был моим помощником, старшим легатом. Немедленно.

Сервилия заволновалась:

— Разве разумно вербовать людей в Этрурии? Почему не поехать в Кампанию?

— Потому что Катул опередил меня и взял Кампанию себе. Во всяком случае, мои собственные земли и контакты находятся в Этрурии, а не к югу от Рима. Мне там удобно. Я там многих знаю.

— Но вот что меня беспокоит, Лепид. Я подозреваю, что Филипп продолжит сеять сомнения относительно твоих конечных целей. Нехорошо вербовать солдат в районе, где назревает мятеж.

— Пусть Филипп что хочет, то и делает, — презрительно ответил Лепид.

* * *

Сенат не препятствовал Филиппу. Когда квинктилий перешел в секстилий и вербовка продвигалась полным ходом, Филипп взял себе за правило пристально следить за Лепидом, создав поразительно большую и эффективную сеть агентов. Он не тратил времени на наблюдение за Катулом в Кампании. Тот быстро набрал четыре легиона из числа старых ветеранов Суллы, которым надоела гражданская жизнь и сельское хозяйство. Они жаждали принять участие в новой кампании, да еще недалеко от дома. Беда заключалась в том, что люди, набранные в Этрурии, не являлись ветеранами Суллы. Они были либо совсем зелеными юнцами, либо ветеранами, которые сражались на стороне Карбона и которым удалось оказаться в стороне от общего строя, когда произошло поражение. Большинство людей Суллы, поселенных в Этрурии, предпочли остаться, чтобы защитить свою землю, или ушли в Кампанию, чтобы записаться к Катулу.

Весь сентябрь Филипп гремел в Палате. Тем временем Катул и Лепид, набрав армии, тренировали и обучали их. И в самом начале октября Филипп так утомил Сенат, что тот потребовал, чтобы Лепид вернулся в Рим для проведения курульных выборов. Курьер направился на север в лагерь Лепида у стен Сатурнии. Ответ Лепид прислал с тем же курьером.

«В данный момент я не могу уехать, — смело сообщал Лепид. — Вы должны подождать меня или же назначить вместо меня Квинта Лутация».

Квинту Лутацию Катулу было приказано вернуться из Кампании — но отнюдь не для проведения выборов. В планы Филиппа не входило разрешить это Лепиду. Цетег прочно соединился с Филиппом, и, что бы ни захотел Филипп, все одобрялось тремя четвертями Палаты.

Во всем этом не было никаких выпадов против Фезул, которые заперли ворота и стали ждать развития событий, очень довольные тем, что Рим никак не может решить, что же делать дальше.

Второе послание было отправлено Лепиду с требованием немедленно возвратиться в Рим и провести выборы. Лепид снова отказался. Теперь Филипп и Цетег обратились к Сенату с призывом объявить Лепида мятежником. У них есть доказательства его переговоров с непокорными элементами в Этрурии и Умбрии, и его старший легат, претор Марк Юний Брут, тоже замешан в этом.

Сервилия послала Лепиду письмо:

Кажется, мне удалось узнать, что кроется за поведением Филиппа, хотя я не смогла найти доказательств моих подозрений. Однако поверь, что бы и кто бы ни скрывался за спиной Филиппа, те же люди таятся и за спиной Цетега.

Я внимательно изучила запись той первой речи Филиппа и много раз встречалась со всеми женщинами, которые хоть что-то могут знать, за исключением отвратительной Преции, которая теперь царствует в доме Цетега. Гортензия не в курсе, потому что Катул, ее муж, тоже лишен нужной информации. Но я наконец получила очень важные сведения от Юлии, вдовы Гая Мария. Представляешь, как широко я раскинула сети в своем расследовании!

Ее бывшая невестка, Муция Терция, теперь замужем за молодым выскочкой из Пицен, Гнеем Помпеем, который имеет наглость называть себя Магном, Великим! Он не член Сената, но очень богат, очень нахален и жаждет отличиться. Я должна была соблюдать осторожность, чтобы у Юлии не сложилось впечатления, будто я что-то выпытываю. Но она откровенна с теми, кому доверяет. И она была откровенной со мной — благодаря верности отца моего мужа Гаю Марию, которого, как ты помнишь, он сопровождал в ссылку во время первого консульства Суллы.

Оказывается, Юлия ненавидит Филиппа с тех пор, как он продался Гаю Марию много лет назад. Гай Марий презирал этого человека, даже используя его. Так что во время моего третьего визита (я подумала, что сначала необходимо завоевать полное доверие Юлии, прежде чем я упомяну Филиппа намеренно, а не мимоходом) я завела разговор о сегодняшнем положении дел и о возможных мотивах Филиппа, которые заставили его напасть на тебя. И Юлия рассказала… Из того, что сказала ей Муция Терция во время своего последнего приезда в Рим, Юлия поняла: теперь Филипп на службе у Помпея! И Цетег — тоже!

Больше я не расспрашивала. Да и не было необходимости. Со времени той первой речи Филипп без устали твердит о специальном пункте Суллы, который дает Сенату право искать командующего или губернатора вне Сената — при условии, что среди сенаторов не найдется подходящего человека. Все еще не понимаешь, какое отношение это может иметь к сегодняшней ситуации? Признаюсь, я тоже не понимала! Пока не села и не обдумала поведение Филиппа за последние тридцать с лишним лет.

Я поняла, что Филипп просто работает на своего очередного хозяина, если его сегодняшний хозяин действительно Помпей. Филипп — не Гай Гракх и не Сулла. Он не может самостоятельно выработать стратегию, с помощью которой мог бы манипулировать Сенатом таким образом, чтобы Сенат освободил вас обоих от кампании против Фезул и вместо вас назначил Помпея. Он, наверное, очень хорошо знает, что Сенат не сделает этого ни при каких обстоятельствах, — слишком много способных военачальников сидят сейчас в Сенате. Если оба консула потерпят неудачу, Лукулл готов занять освободившееся место, а он в этом году является претором, так что уже облечен властью.

Нет, Филипп просто как можно энергичнее мутит воду, что бы иметь возможность напомнить Сенату, что поправка Суллы о специальном назначении существует. И я полагаю, Цетег хочет поддержать его, потому что тоже каким-то образом попал в сети Помпея. Явно не из-за денег! Но существуют и другие причины, помимо денег, а причины у Цетега могут быть любые!

Поэтому, мой дорогой Лепид, мне кажется, что ты в некоторой степени случайная жертва. Твоя смелость, с которой ты отстаиваешь то, во что веришь, дала Филиппу повод. И он использует этот повод, чтобы оправдать колоссальную сумму, которую платит ему Помпей. Он просто лоббирует интересы человека, который, не являясь сенатором, считает целесообразным иметь сильную фракцию в Сенате на тот случай, если понадобятся его услуги.

Конечно, я могу и ошибаться. Но я так не думаю.