Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

Только три члена семьи пришли выразить соболезнования Сервилии, хотя, если честно, двое из них даже не были близкими родственниками.

После того как последние из их многочисленных родителей, бабушек, дедушек и прочей родни умерли, дядя Мамерк, единственный оставшийся в живых человек, связанный с ними кровными узами, отдал шестерых осиротевших детей своего брата и сестры под опеку двоюродной сестры Сервилия Цепиона и ее матери. Эти две женщины, Гнея и Порция Лициниана, теперь и явились с визитом — любезность, без которой Сервилия вполне могла бы обойтись. Гнея осталась угрюмой и молчаливой женщиной, полностью подчинявшейся своей властной матери. В свои тридцать она сделалась еще более уродливой и плоскогрудой, чем была в молодости. Порция Лициниана взяла на себя инициативу в разговоре, как делала всегда.

— Сервилия, я никогда не думала увидеть тебя вдовой в таком возрасте! — сказала эта ужасная дама. — Мне всегда казалось удивительным, что Сулла помиловал твоего мужа и его отца и не внес их в проскрипционные списки. Впрочем, я предполагала, что это из-за тебя. Было бы ужасно — даже для Суллы! — проскрибировать тестя племянницы своего собственного зятя, но он должен был сделать это. Старый Брут был предан Гаю Марию, а потом Карбону. Должно быть, брак его сына с тобой спас их обоих. А ты думала, что для сына старого Брута это послужит уроком, да? Но нет! Он уехал служить такому идиоту, как Лепид! Любой сколько-нибудь смыслящий в политике увидел бы, что это дело никогда не выгорит.

— Вот уж точно, — равнодушно молвила Сервилия.

— Прими и мои соболезнования, — хмуро внесла лепту Гнея.

Во взгляде, которым Сервилия удостоила это бедное создание, не было ни любви, ни жалости. Сервилия презирала ее, хотя и не так, как ее мать.

— Что ты теперь будешь делать? — спросила Порция Лициниана.

— Как можно скорее выйду замуж.

— Снова замуж! Для женщины твоего положения это неприлично. Вот я, например, вновь не вышла замуж, когда овдовела.

— Наверно, никто не выразил желания, — сладким голосом произнесла Сервилия.

Какой бы толстокожей ни была Порция Лициниана, тем не менее она ощутила болезненность укола и величественно поднялась со стула.

— Я выполнила мой долг и выразила соболезнование, — проговорила она. — Пойдем, Гнея, нам пора. Мы не должны мешать Сервилии в ее поисках нового мужа.

— Скатертью дорога, старые verpa! — сказала Сервилия, когда они ушли.

Таким же нежеланным, как Порция Лициниана и Гнея, был и ее третий посетитель, который прибыл вскоре после их ухода. Самый молодой из шестерых друзовских сирот, Марк Порций Катон был сводным братом Сервилии по матери, сестре Друза и Мамерка.

— Мой брат Цепион тоже пришел бы, — сказал молодой Катон жестким, немелодичным голосом, — но его нет в Риме, он с армией Катула — в чине контубернала, если ты знаешь, что это такое.

— Я знаю, что это такое, — мягко сказала Сервилия.

Толстокожесть Порции Лицинианы была истинным шелком по сравнению с непробиваемостью Марка Порция Катона, так что сия колкость была проигнорирована. Теперь ему исполнилось шестнадцать лет, он стал мужчиной, но все еще жил под опекой Гней и ее матери, как и его сестра Порция. Некоторое время назад Мамерк продал дом Друза. Они все обитали сейчас в доме отца Катона.

Из-за массивного, острого как лезвие, орлиного носа Катона никак нельзя было назвать красивым. Однако это был весьма привлекательный юноша, с чистой кожей, большими, выразительными глазами мягкого серого цвета, коротко остриженными каштановыми волосами и хорошо очерченным ртом. Но для Сервилии он был сущим чудовищем — шумливый, не желающий учиться, бесчувственный и неуживчиво задиристый. Младший Катон был как бельмо на глазу у своих старших братьев и сестер еще с того времени, как начал ходить и говорить.

Между ними было десять лет разницы, они родились от разных отцов. Сервилия была патрицианкой, чей род восходил к эпохе римских царей, в то время как Катонова ветвь тянулась к кельтиберской рабыне Салонии, второй жене Катона Цензора. Для Сервилии этот позор, которым ее мать запятнала свою семью и семью ее мужа, был невыносим, и она видеть не могла ни одного из своих троих младших родственников без того, чтобы не стискивать зубы от ярости и стыда.

Вряд ли Катон чувствовал какое-либо социальное клеймо. Он непомерно гордился прапрадедом Цензором и считал свою родословную безупречной. Поскольку аристократический Рим простил Катону Цензору его второй брак (женитьба на бывшей рабыне была чем-то вроде хитрой мести снобу-сыну от первой жены, Лициний), молодой Катон мог надеяться на карьеру в Сенате и весьма вероятно на консульство.

— Дядя Мамерк, оказывается, выбрал тебе неподходящего мужа, — заметил Катон.

— Это не так, — ровным голосом возразила Сервилия. — Он очень подходил мне. В конце концов, он был из Юниев Брутов. Плебей, может быть, но безупречен.

— Почему ты никогда не поймешь, что происхождение значит куда меньше, чем поступки человека? — удивленно спросил Катон.

— Не меньше, а неизмеримо больше.

— Ты невыносимый сноб!

— Да, это так. И благодарю богов за это.

— Ты погубишь своего сына.

— Это еще посмотрим.

— Когда он немного подрастет, я заберу его под свое крыло. Это выбьет из него все социальные претензии.

— Только через мой труп.

— А как ты меня остановишь? Мальчик не может быть навечно пришит к твоему подолу! Поскольку у него нет отца, я возьму на себя его обязанности.

— Ненадолго. Я снова выйду замуж.

— Повторный брак не к лицу аристократке! Я скорее подумал бы, что ты намерена подражать Корнелии, матери Гракхов.

— Я слишком благоразумна. Римская аристократка из рода патрициев обязана иметь мужа, чтобы гарантировать свое превосходство. Конечно, мужа такого же знатного, как она.

Катон засмеялся — словно заржал.

— Ты хочешь сказать, что собираешься выйти замуж за какого-нибудь высокорожденного фигляра вроде Друза Нерона?

— Это моя сестра Лилла замужем за Друзом Нероном.

— Они не нравятся друг другу.

— Я очень переживаю за них.

— Я женюсь на дочери дяди Мамерка, — самодовольно сообщил Катон.

Сервилия удивленно уставилась на него и фыркнула:

— Не выйдет! Несколько лет назад Эмилия Лепида была обручена с Метеллом Сципионом, когда дядя Мамерк находился с его отцом, Пием, в армии Суллы. И по сравнению с Метеллом Сципионом, Катон, ты — сморчок!

— Это ничего не значит. Пусть Эмилия Лепида и была помолвлена с Метеллом Сципионом, но она не любит его. Они все время ссорятся. И к кому она повернется, когда он сделает ее несчастной? Ко мне, конечно! А я женюсь на ней, будь уверена!

— Неужели нет ничего под солнцем, что сможет пробить твое невероятное самодовольство? — воскликнула Сервилия.

— Если и есть, я этого не встречал, — ответил он невозмутимо.

— Не беспокойся, где-нибудь это тебя поджидает.

Новый взрыв смеха-ржания:

— Надеешься?

— Я не надеюсь. Я знаю.

— Моя сестра Порция уже пристроена, — сказал Катон, не желая менять тему, просто сообщая новую информацию.

— Конечно, за Агенобарба. Молодой Луций?

— Ты права. Молодой Луций. Он мне нравится! Это человек с правильными понятиями.

— Такой же выскочка, как и ты.

— Я ухожу, — сказал Катон и поднялся.

— Скатертью дорога! — снова произнесла Сервилия, но теперь уже в лицо гостю, а не за его спиной.

Таким образом, Сервилия в ту ночь отправилась в свою пустую постель со смешанным чувством уныния и решимости. Значит, они не одобряют ее желания снова выйти замуж, да? Значит, все они считают ее конченой и с ней теперь можно не считаться?

— Ошибаются! — громко крикнула она и заснула.

Утром она пошла навестить дядю Мамерка, с которым всегда ладила.

— Ты — душеприказчик моего мужа, — сказала она. — Я хочу знать, в каком состоянии мое приданое.

— Оно все еще твое, Сервилия, но тебе не нужно его тратить сейчас, когда ты вдова. Марк Юний Брут оставил тебе достаточно денег, чтобы ты была обеспечена, а его сын теперь очень богатый мальчик.